Макар Последович - С тобою рядом Страница 16

- Боже мой, Виктория Аркадьевна! - воскликнула Корницкая, отперев дверь. - Откуда в таком виде?

- Из окопов, - заходя в комнату, отвечала Виктория Аркадьевна. - У вас найдется чем-нибудь подкрепиться?

- Картошку с селедкой будете есть?

- Конечно! - промолвила Виктория Аркадьевна и немного успокоила Корницкую, рассказав про свежие силы, которые собраны под Москвой для отпора врагу. По ее словам, тут, в городе, даже трудно представить, как много войск скопилось для обороны Москвы. Что же касается ее, Виктории Аркадьевны, так она уже определила свое место в эту тяжкую для Родины годину и пойдет работать на завод. Кому теперь нужны ее моды...

- На завод? - удивилась Корницкая. - А что вы там будете делать?

- Что велят. Запросто. Мужчины почти все пойдут на фронт. Значит, кто-то должен занять их место. Хотите, я пристрою и вас там? Директор и его жена - мои старые знакомые.

- А Надейка, Анечка?

- Так это ж просто: Надейка, как обычно, будет ходить в школу, Анечка - в детский сад. Ну как, согласны? Имейте в виду, тянуть теперь с этим делом нельзя.

- Я подумаю. Надо написать об этом Антону Софроновичу. Посоветоваться.

- А чего вы там будете советоваться? Я уверена, что он ничего иного вам и не посоветует. Да вы и не девчонка, чтоб в такую минуту не отвечать за свои поступки. В общем, мы вместе начинаем работу на заводе.

ГДЕ-ТО ГРОХОТАЛИ ПУШКИ

Незадолго до того как начались жестокие бои под Москвою, Полина Федоровна получила письмо. Антон Софронович писал, что уголок, где он находится, такой тихий, что не верится, что где-то лютует смерть, горит земля. "Мы можем скоро увидеться, если ты пойдешь к моему начальнику и скажешь, чтоб он исполнил мою просьбу. Он, известно, будет отказывать, но ты предупреди его, что я уже написал заявление в высшую инстанцию. Только не робей, делай все по-партизански настойчиво. Имей в виду, я послал уже три рапорта, а ни на один из них не получил ответа. Видать, там положили под сукно..."

Прочитав письмо, Полина Федоровна немедленно позвонила старому знакомому мужа, Осокину, и попросила, чтоб он принял ее по очень важному делу. Тот ответил, что он может сделать это хоть сейчас. Покуда Полина Федоровна одевается, предупредил Осокин, машина будет около подъезда.

Взволнованная скорой встречей с Антоном Софроновичем, Полина Федоровна и оглянуться не успела, как оказалась возле знакомого управления. Пропуск для нее был готов. Она схватила его и поднялась по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Постучала в высокие дубовые двери и, услышав в ответ "можно", вошла. Высокий, с седыми висками, Осокин, увидав Полину Федоровну, встал из-за стола и пошел ей навстречу. В эту минуту Корницкой даже и в голову не приходило, что за просьба у Антона Софроновича и почему полковник Осокин не может выполнить эту просьбу.

- Как жизнь, как дочки? - поздоровавшись и усадив Полину Федоровну, спросил Осокин. - Надейка, Анечка здоровы?

- Благодарю, Петр Антонович. Они теперь хотят только одного.

- А что такое? Может, я могу помочь? Тогда пожалуйста.

- Мне Антон Софронович написал, что он послал заявление, - сказала она. - Он просит вызвать его.

Улыбка сразу исчезла с лица Осокина.

- А вы, Полина Федоровна, точно знаете, о чем он просит?

- Да, знаю.

- Он вам писал?

- Писал, - солгала Полина Федоровна. - А в общем, мне кажется, все равно, знаю я или не знаю. Я думаю, что в том, о чем он просит, нет ничего плохого ни для семьи, ни для государства.

- Ну что вы говорите, Полина Федоровна! Никто в этом не сомневается. Мы просто хотели, чтоб он оттуда пока не выезжал...

- Почему это? - возразила, перебивая Осокина, Полина Федоровна.

- Успокойтесь, Полина Федоровна. Мы тоже немножко знаем характер Антона Софроновича. Сегодня снова у меня был разговор с моим начальником. Он наконец отдал распоряжение вызвать Корницкого в Москву.

Полина Федоровна засияла от радости. Она вскочила с кресла, как девчонка, схватила и горячо пожала руку Петра Антоновича, совсем не удивляясь тому, что рука эта стала какой-то вялой, не такой, как при встрече. Потом наступила тишина, какая-то минута, когда одному хотелось прыгать от радости, а другой никак не мог отважиться сказать ему все открыто, начистоту.

- Теперь, когда дело окончательно решено, скажите мне откровенно, Полина Федоровна: вы охотно соглашаетесь, чтоб он там оказался?

- Где там? - все еще счастливо улыбаясь, спросила Корницкая.

- Ну, куда он просится.

- А куда он просится?

- В партизаны. В тыл врага.

Полина Федоровна пошатнулась и еле удержалась на ногах. Всего она ждала от Антона Софроновича: просьбы, чтоб его перевели в Москву, либо, наоборот, чтоб помогли ей с детьми перебраться к нему. Она даже думала, что он решил ходатайствовать о посылке на фронт. Но она не могла и подумать, чтоб он отважился проситься в тыл врага.

Ничего не понимая из того, что говорил Осокин, провожая ее до дверей, вся словно оглушенная, она медленно сошла с лестницы и очутилась на улице.

С серого неба сыпался мелкий снег. По белой от снега площади мчались зеленые грузовики с бойцами в новеньких серых шинелях. Рабочие в синих ватниках обкладывали стеклянные витрины мешками с песком. Где-то далеко-далеко грохотали пушки. Полина Федоровна возвращалась домой с каким-то раздвоенным чувством, которое она не могла ни понять, ни выразить.

В БЕЛОРУССИЮ

Холодная декабрьская ночь 1942 года. Тяжелый транспортный самолет, насилу оторвавшись от земли, стал набирать высоту. Корницкий с облегчением вздохнул. Наконец-то! Они летят в Белоруссию, в глубокий тыл врага. Шестнадцать отобранных бойцов, точнее сказать - добровольцев. Правда, они выглядят какими-то мешковатыми с парашютами за плечами, перекрещенные поверх полушубков кожаными и матерчатыми ремнями. Вот сидит Кастусь Мелешко, кряжистый, с орлиным профилем прославленного русского полководца Багратиона, с аккуратно подстриженными бачками. Добродушный, как все сильные люди, он только скупо усмехался, когда хлопцы называли его Князем. Старший лейтенант запаса Мелешко до войны преподавал историю в одной из средних школ Минска. Он был назначен заместителем командира спецгруппы. Рядом с Мелешко - испанец Хусто Лопес. Черные как антрацит глаза его все время в движении. Хусто теперь занимает все: и что там показывает альтиметр, и хорошо ли лежат перед кабиной пилота грузовые парашюты с толом. А что это очень размахались руками в самом хвосте фюзеляжа Новичок и Костюченко? Потом Хусто Лопес быстро поворачивается к ближайшему окну и проверяет, плотно ли затянута черная маскировочная шторка.

После победы фашистов в Испании Лопес вынужден был покинуть свою родину и эмигрировать в Советский Союз. Теперь Лопес попросил Корницкого взять его в Белоруссию, чтоб вместе с ним бороться против общего врага. Многие из людей спецгруппы прошли большие испытания на фронте, сдерживая бешеную фашистскую орду под Москвой. Многие проявили свои ратные успехи в истребительных батальонах. Мелешко, выполняя задания Центрального партизанского штаба, два раза переходил линию фронта где-то под Витебском. Он рассказывал Корницкому про то, что делается на оккупированной врагами территории. От Мелешко Корницкий впервые услышал о судьбе своего бывшего помощника Василя Каравая. Оказывается, его дружок одним из первых начал партизанскую борьбу с оккупантами в родных местах. Где-то в старобинских и любанских лесах собрал народ секретарь Минского обкома партии Василь Козлов. В Центральном партизанском штабе Корницкому рассказывали про боевые дела Заслонова, Шмырева, Покровского, Коржа, Павловского, Бумажкова. Бывшие партизаны и советские работники, учителя и агрономы, трактористы и садоводы вдруг, когда наступила тяжкая минута, оказались очень талантливыми военными организаторами. Они умело устраивали засады, жгли мосты и казармы и уничтожали вражеские гарнизоны.

Слушая про такие дела, Корницкий вздрагивал от нетерпения. И в такое решительное время его, солдата, хотели держать в тихом и далеком от огня месте! Словно забыли о его многолетнем боевом опыте.

Осокин когда-то шутил, что Корницкий может пройти с завязанными глазами по многим районам Белоруссии и нигде не споткнется. А теперь скрепя сердце согласился на посылку его в тыл врага. Даже и в этом деле не обошлось, как говорится, без упорной борьбы.

Целый месяц после возвращения в Москву Корницкий потратил на подбор людей в свою спецгруппу и на их обучение.

Охотников лететь во вражеский тыл было сколько угодно. Корницкий только дивился, откуда люди проведали про то, чем он теперь занимался.

Многим, кто слышал Корницкого впервые, казалось, что он рассказывает о давно знакомых истинах. Про это можно прочитать ежедневно в газетах и листовках, которые призывали к мобилизации все силы народа. Люди теперь грамотные и могут сами разбираться, что и как. Этот человек, который прошел боевой путь от солдата русской армии до полковника Советской Армии, казалось, умышленно усложнял дело, подходил к нему излишне настороженно. Может, к этому приучили опасности долгих лет фронтовой и партизанской жизни. Все, видать, для Корницкого было ясно и понятно, и он хотел, чтоб этой суровой ясностью проникся каждый его боец. Тонкие ноздри Корницкого вздрагивали, а в серых глазах поблескивали задорные искорки, когда он говорил о том, что они должны делать.