Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский Страница 16

Свою мать она любила и жалела и даже свои стихи подписывала девичьей фамилией матери. Плюгавый (по ее выражению) отец был хам и потаскун, но мама все это терпела из-за двоих детей – Милки и ее младшего брата. Среди Милкиных знакомых преобладали редактора художественных изданий, киношники, композиторы, джазовые музыканты и тому подобная богемная публика. Милка просветила Михаила относительно сексуальных пристрастий дам, вращающихся в этих кругах. По ее словам, особую готовность к занятиям оральным сексом (в то время еще не слишком распространенным в обществе) проявляли две категории женщин – певицы, заботящиеся таким образом о наилучшем состоянии голосового аппарата, и врачихи, считающие, что это отлично содействует укреплению их организма. У Михаила за всю жизнь не было среди возлюбленных ни певиц, ни врачих, но уже в скором времени он смог убедиться, что с этим делом прекрасно справляются дамы многих профессий. Видимо, сведения о полезности данного способа любви для женщин так же хорошо распространялись среди прекрасной половины населения, как и сведения о его ошеломляющей приятности и остроте удовольствия среди мужчин.

Однажды Милка с воодушевлением сообщила Михаилу, что на сегодняшний вечер договорилась о встрече с одним редактором, который уже давно к ней вожделел. Квартиру им предоставил известный пожилой композитор, отличавшийся большой широтой сексуальных взглядов. Он сказал Милке: – «С кем хочешь! Хорошо бы когда-нибудь и со мной!» В тот вечер, уходя с работы, Михаил благословил Милку своим поцелуем на предстоящий подвиг и на следующее утро получил краткий, но выразительный отчет о благоприобретенном поэтессой опыте. Любовник оказался на высоте, ее итоговый вывод был таков: «Если бы я могла вывернуться наизнанку, я бы вывернулась!» Любовник был в абсолютном восторге. – «Прости меня, – признался он ей, – я видел женщин, но такой – никогда!»

Сейчас могло показаться странным, но даже столь высокая оценка Милкиных достоинств компетентным мужчиной не заставила Михаила взглянуть на Милку новыми глазами. У него и мысли не появилось, что она хочет его раззадорить. И оба они от души посмеялись, когда Михаил предложил укрепить возле подъезда, где жил композитор, мемориальную доску со следующим текстом: «В этом доме такого-то числа великая русская советская поэтесса Людмила Остроградская (Чумаченко) совершила великий патриотический поступок, оставив Родине свою невинность перед выездом за границу». Удивительным Михаилу показалось только одно – после столь упоительного начала сексуальной жизни Милка больше не стала встречаться с первым любовником, который ее вполне устраивал, не говоря уж о том, как она устраивала его. – «Почему?» – спросил Михаил, и она серьезно ответила: «Я встретила его в ВТО с женой. Он так ее боялся!» Потом у нее объявился в любовниках сын какого-то зам. министра, мастер спорта по велогонкам. Этот ей понравился меньше. Заметив в глазах Михаила невысказанный вопрос, поэтесса с лаконизмом спартанки обронила одно только слово: «Диаметр». За такую откровенность женщину действительно следовало ценить. Но вскоре она уволилась в связи с отъездом в Чехословакию, и о ней больше ничего не было слышно. Однако еще до ее исчезновения за горизонтом – «за бугром» – в их бригаду поступила Вера, тоже как техник, но только уже как настоящий техник-конструктор, к тому же учившаяся на третьем курсе вечернего машиностроительного института. Вера успела-таки лично удостовериться в том, насколько запанибрата Михаил обращался с Милкой. Однажды он пригрозил расшалившейся Милке отшлепать ее и, поскольку она не прекратила, тут же выполнил обещание, огрев ее ладонью по заду. Милка ничуть не обиделась. Вера же была потрясена. Придя в себя, она твердо пообещала, обращаясь к Михаилу: «Я такого с собой не допущу!»

Допустила – вопреки обещанию и своим принципам. Допустила без нажима и уговоров, даже с радостью и готовностью. Правда, не очень скоро – года так через два, уже после истории с Наташей, которую она, конечно, видела со стороны. Допустила и не такое. А произошло вот что.

Они с Верой тоже быстро стали приятелями, и поэтому Михаил знал, что она уже могла бы выйти замуж, если бы претенденты на ее руку и сердце не оказывались все как один уже женатыми людьми. Одна мысль, что из-за нее мужчины бросят жен и детей, приводила Веру в ужас, и она отказывалась от таких предложений сразу. Она была прочно воспитана в духе старых добрых семейных традиций, и Михаил не сомневался, что до замужества она и не мыслит начать половую жизнь. Да и начав ее с мужем, не стала бы вести ее с кем-то еще. От одного слова «любовница», произнесенного вслух, ее передергивало, но отнюдь не потому, что она была ханжой, а просто в силу искреннего убеждения, что в такой роли порядочная женщина выступать не может.

До поры до времени Михаил не придавал ее взглядам особого значения. Просто принял к сведению, что по характеру она вот такая – и все. А, собственно, что плохого было в ее убеждениях? Радоваться должен человек, получая жену с такими устоями, особенно в нынешние времена.

Михаилу так и осталось неведомо, когда и из каких побуждений веселый лукавый амур натянул свой лук и пустил стрелу в доброе Верино сердце. Тем более, что она действительно все знала про него и Наташу. Позже он постеснялся об этом спросить, сама же Вера ничего не сказала, но только понял Михаил, что Вера любит его уже давно.

Однажды он без всякой задней мысли остановился рядом с сидевшей за столом Верой и вдруг, повинуясь какому-то импульсу, полученному извне, наклонился и припал лицом к ее пышным светлым естественно вьющимся волосам. Михаил мог лишь твердо поручиться, что это не было с его стороны озорством. Вера дрогнула, но не отстранилась. В следующий миг ладони Михаила уже охватывали обе ее груди. И снова она не отстранилась. —«Допустила!» – с радостным изумлением подумал он, вспомнив о данном ею еще при Милке зароке. И уже не думая о последствиях, Михаил повернул руками ее голову к себе и стал целовать губы, щеки, а когда оторвался наконец от Вериного лица, увидел ее недоверчивый, но радостный взгляд. Значит, ей самой хотелось этого, иначе как это можно было понимать? Признаться, Михаилу и самому в это не верилось. Но, словно стремясь сокрушить в нем последние сомнения, Вера в свою очередь обняла и притянула его к себе, чтобы целовать, целовать самой, а не только отвечать на его поцелуи. Очень скоро Михаил убедился, что в ласках для него не существует никаких запретов. Вера была готова пойти на все.

Они довольно часто оставались в комнате одни. Правда, туда в любую минуту могло войти начальство или кто-то из посторонних, но прежде чем открывавший дверь мог увидеть, чем они занимались, он успевал выхватить руки из разреза Вериного платья, как бы глубоко она ни была бы погружена, и немного отстраниться, делая вид, что наклонился затем, чтобы объяснить ей какое-то место в бумагах. Вскоре он уже знал, какие ласки и в каких местах сильней всего возбуждают Веру. При всей своей пуританской воспитанности она не хотела или не находила сил препятствовать ему в чем-нибудь. Она не утратила прежних убеждений, просто дождавшаяся отклика долго скрываемая любовь подняла и пронесла ее над догмами и предрассудками. В ее душе открылся новый счет ценностям жизни. Она заждалась его, но вот он начал делать то, что ей нравилось, к чему давно тянулось все ее существо. Запретные игры продолжались изо дня в день, нередко подолгу – и не надоедали ни ему, ни ей. И все-таки они уже начали мучить их своей незавершенностью. Надо было что-то предпринимать, тем более, что Вера мучилась не только отсутствием разрядки, но и ночными угрызениями совести. Михаил чувствовал, что пока его не было рядом с ней, она упрекала и казнила себя. Об этом ему регулярно из утра в утро красноречиво говорили Верины взгляды, отчуждающие и отчужденные, пока он своими ласками и поцелуями не растапливал их. Ее созревшая в одинокой постели готовность к сопротивлению отступала неизвестно куда, и снова она сладко изнемогала в его руках с тем, чтобы следующей ночью вновь ненавидеть себя и свою слабость и решить расстаться с тем, кто давал ей желанные наслаждения, но не любил, как любила она.

В отличие от Милки у Михаила не было друзей – композиторов со свободными сексуальными взглядами и просторными квартирами. И в свою комнату в коммунальной квартире провести Веру незамеченной даже тогда, когда Лена и Анюта отсутствовали дома, было совершено невозможно. А уж Вера и подавно не могла пригласить Михаила к себе домой, где родители могли бы благосклонно встретить разве что официального жениха, но отнюдь не женатого претендента на их дочь, не имеющего никакой охоты на ней жениться.

Оставалось одно – их комната на работе. Оба признали, что другой возможности сблизиться у них нет и не будет. В тот вечер они