Хокни: жизнь в цвете - Катрин Кюссе Страница 16

самых лучших сортов, о дивных вечерах – сотрут из памяти все обиды и возродят былую нежность. Питер согласился на поездку, но был не очень-то любезен. Он постоянно раздражался на Дэвида и обращался с ним, даже при людях, крайне пренебрежительно. Не хотел ни позировать, ни заниматься любовью. И уже через неделю настоял на том, чтобы они уехали в Кадакес, город на северо-востоке Испании, куда их пригласил один друг. Дэвиду пришлось уступить. Когда после долгого пути по жаре и извилистым дорогам они прибыли на место, его ждал кошмарный сюрприз: там находился любовник Питера.

Оставалось всего три дня до отъезда Питера в Грецию, где он должен был встретиться со своими родителями, и Дэвид чувствовал необходимость побыть с ним наедине. Он умолял его отказаться от пикника на лодке, на который собиралась вся их компания на следующий день. Питер не видел причин, чтобы лишать себя приятного развлечения ради того, чтобы провести время наедине с Дэвидом, у которого наверняка только одни упреки на уме. В день пикника Дэвид проводил его до пристани, откуда отправлялась лодка; там уже собрались все приглашенные, и среди них – любовник Питера, красавец датчанин, одних с ним лет, высокий и светловолосый. Он смотрел, как Питер перебирается на лодку по мостику.

– Питер, если ты поедешь, все кончено.

Питер даже не оглянулся, и сердце Дэвида бешено заколотилось.

– Ну и иди к черту!

Он проорал это так громко, что все обернулись к нему. Он убежал. Собрал чемодан и тут же уехал: переправился через Пиренеи, остановился на ночь в Перпиньяне и потом гнал до Кареннака с такой скоростью, какую только могли позволить извилистые дороги Дордони.

Когда Дэвид вышел из машины во дворе замка в Кареннаке и увидел своих друзей: Каса с женой, Джейн, Осси, Селию и Патрика, – он разрыдался. Он уже жалел о своей вспышке. Пытался дозвониться до Питера по телефону – бесполезно. Не могли же они расстаться на месяц с такими словами: «Иди к черту!» Ему нужно было вернуться в Кадакес. Он отправился туда с Осси по неимоверной летней жаре и гнал машину два дня, останавливаясь лишь на ночлег. Питер не проявил радости при его появлении.

– Что ты здесь делаешь? Убирайся.

– Я не могу так сразу уехать, Питер. Вот уже четыре дня я за рулем и сильно устал.

Слезы катились против воли по его щекам. Как мог Питер быть таким жестоким? В разговор вмешались их друзья, и Питер слегка смягчился. Накануне его отъезда в Грецию они смогли наконец поговорить без криков и оскорблений. И, когда они расстались, Дэвид чувствовал себя лучше.

У него был целый месяц, чтобы поразмыслить над тем, что произошло. Он должен измениться. Ему нужно стать меньшим эгоистом. Он не считался с Питером и был уверен в его чувствах: теперь он должен слушать его, уделять ему больше внимания, не забывать хвалить его картины и фотографии, говорить ему, какое важное место он занимает в его жизни. Дэвид вспоминал себя в юности: в двадцать три года он тоже чувствовал свою никчемность. Вряд ли так просто жить с художником гораздо старше тебя, к тому же очень успешным. Он должен показать Питеру, что уважает его как отдельную, самостоятельную личность, как человека, имеющего собственную жизнь и свои желания. Потому что до этого он проявлял излишнее себялюбие. Он был так поглощен работой, что не заметил, как они отдаляются друг от друга. Но у него были смягчающие обстоятельства. Его ретроспективная выставка оказалась не просто очередной экспозицией – она представляла собой десять лет его работы.

Вернувшись в сентябре в Лондон, Питер сказал Дэвиду, что ему нужно время, и отнес матрас в свою мастерскую. Но он хотя бы продолжал жить рядом, на углу, у их подруги Энн. Работы по благоустройству их нового жилья, ставшие причиной стольких волнений и хлопот в прошлом году, были закончены. Огромная квартира, обставленная дизайнерской мебелью, которую выбрал Питер, была великолепна, а просторная ванная комната, отделанная ярко-голубой плиткой, – оборудована массажным душем: Дэвид мечтал опробовать его вместе с ним. Нужно было набраться терпения, дать ему время и свободу. Он написал натюрморт, где на низком стеклянном столике все предметы находились друг от друга на расстоянии, и передаваемая от каждого из них одинокость была так похожа на его собственную; и еще одну картину – надувной круг из красной резины, одиноко плавающий в бассейне, – отражение его тоски. Дни тянулись уныло, похожие один на другой. Дэвид не мог заснуть без снотворного. Бывали ночи, когда только мысль о матери удерживала его, чтобы не проглотить всю упаковку. Видя его крайне подавленное состояние, один друг позвал его поехать с ним в Японию. Дэвид уже давно мечтал побывать там, но Токио показался ему удушливым и безобразным, красота Киото не тронула, все его мысли были только о Питере. В конце концов он позвонил ему как-то вечером из отеля – чтобы, находясь на расстоянии нескольких тысяч километров от дома, услышать слова, разорвавшие ему сердце: «Все кончено». Единственное, что ему понравилось в Японии, – это картина под названием «Осака под дождем» на выставке традиционной японской живописи.

Вернувшись домой, он с головой окунулся в работу. Единственным человеком, чье присутствие рядом он выносил, была его мать. Она не знала о причинах его тоски, но он чувствовал, что тяжкий груз с его сердца ей хотелось бы взять на свои плечи. Мама называла его «мой хороший», всегда была готова ему позировать, никогда не жалуясь на усталость, уважала его работу и была безгранично благодарна, когда он дарил ей букет тюльпанов, или платье, или телевизор. В глубине души он ждал того момента, когда Питер вернется. Дэвид предполагал, что это вопрос нескольких недель или месяцев – он был в этом уверен. Рано или поздно Питеру наскучит прелесть новизны, и он поймет, что их любовь – единственная и неповторимая. Но вначале ему следовало выполнить одну задачу, нечто вроде испытания, предлагаемого герою в сказке: написать картину, которая представит Питера в достойном свете и изобразит его как художника, а не как его любовника.

Картина ему не удавалась. Дэвид часами всматривался в нее, не понимая, в чем дело. Напрасно он снова и снова переписывал фигуру Питера, прорабатывал детали пловца и поверхности воды – проблема не уходила. Как-то утром, когда предельно сосредоточенный взгляд в который раз переходил с фотографий на картину и обратно, его осенило. Бассейн был изображен под неверным углом. Как следствие, и вся картина была неверной. Нужно было все переделывать. «Ты сошел с ума!» – воскликнул Кас. Полотно, над которым Дэвид трудился уже шесть месяцев, казалось ему совершенством. В любом случае у него не было времени начинать