Путь на север - Анук Арудпрагасам Страница 16

Кришан осознал, что скоро стемнеет, а он уже порядочно отошел от дома. Вдали на другой стороне дороги маячил невысокий храм Пиллаяра [7] — последний ориентир, по которому Кришан определял, в какой части Марин-драйв находится; он решил пройти еще немного, выкурить сигарету и уж тогда возвращаться, быстро посмотрел по сторонам и перешел дорогу. Храм — скорее, святилище — состоял из одной-единственной комнатки, но его присутствие, как и канал неподалеку от дома, неизменно ободряло Кришана во время прогулок. Приблизившись к храму, он остановился, посмотрел внутрь сквозь железную решетку, увидел в свете лампадки детскую улыбку под хоботом Пиллаяра, кивнул ему, как старому знакомому, и направился дальше. Официального названия у храма не было, но в юности Кришана здешнего обитателя называли не иначе как «визовым Пиллаяром», поскольку чаще всего сюда приходили молиться о визе; поговаривали, что обычно Пиллаяр исполнял такие вот просьбы. Рассматривая по возвращении в Коломбо карты «Гугла», Кришан заметил, что и в «Гугле» святилище называют «визовым Пиллаяром»; обиходное прозвище храма обрело полуофициальный статус, несомненно, из-за усилий благодарных тамилов, кому выдали визу и кто ныне проживал за рубежом. Кого Кришан ни расспрашивал, никто не ответил ему, каким образом храм оказался связан с эмиграцией и визами; все сведения о храме Кришан почерпнул из длинного ностальгического рассказа, который прочел в анонимном комментарии в блоге какого-то эмигранта. Неизвестный автор комментария до переезда за границу явно прожил в этом районе долгие годы; быть может, это был тот же человек, чьими стараниями такое название храма закрепилось и в гугл-картах, Кришан знал, что многие тамилы, ныне проживающие за границей, подолгу сидят в интернете и занимаются чем-то подобным: люди, которые уехали или бежали из страны, теперь живут в лютом холоде на другом конце света и тратят свободное время в попытках убедить себя, что их прошлое на этом острове — не мираж, их воспоминания — не фантазии и не галлюцинации, в этих воспоминаниях живы места и люди, действительно существовавшие некогда на Земле.

Согласно тому комментарию, на месте храма некогда стоял обычный частный дом, небольшой, одноэтажный, его владельцы, люди среднего достатка, съехали в начале 1990-х, когда правительство забрало территории вдоль побережья под строительство дороги, которую ныне называют Марин-драйв. Среди развалин дома маячила брошенная каменная статуя Пиллаяра: измазанный грязью, открытый всем стихиям, он сидел с извечной своей безмятежной улыбкой — видимо, статуя оказалась слишком тяжелой, предполагал неизвестный пользователь, и поэтому хозяева не забрали ее в новый дом. Время от времени к изваянию возлагали цветы, порой приносили фрукты; наконец, кто-то отмыл статую от грязи и расчистил среди развалин дорожку, чтобы легче было подойти. Было это в середине девяностых, тогда в Коломбо с северо-востока Шри-Ланки стекались тысячи тамилов в надежде, что им удастся уехать в Великобританию, Канаду, Европу или куда-нибудь еще, где можно рассчитывать на благополучие. Большинство селились в Веллаватте, тамильском районе столицы, и чувствовали себя здесь — пусть и на самом юге Шри-Ланки — в относительной безопасности; кто-то из этих переселенцев — один или группа — и выстроил Пиллаяру небольшое укрытие, чтобы он сидел не под открытым небом. Чуть погодя перед статуей поставили и латунную лампадку, а следом и ящичек для пожертвований: так появилось это импровизированное святилище, а через несколько лет на пожертвования местных жителей Пиллаяру выстроили постоянное укрытие из бетона, так что это строение уже можно было назвать храмом, подчеркивал комментатор, хоть ухаживали за ним не жрецы-брамины, а старухи из прочих каст.

В сгущавшихся сумерках Кришан миновал храм и очутился в последней, пустынной части Марин-драйв; здесь не было ни магазинчиков, ни уличных фонарей и царила тишина — лишь волны плескали о камни да время от времени с шумом проезжала машина. У тротуара был припаркован автобус с выключенными фарами; Кришан обошел автобус и заметил, что добрался до остановки — правда, не обозначенной указателями, — ночных автобусов, курсировавших между Коломбо и Джаффной: когда он работал на северо-востоке, его частенько забирали или высаживали на этом самом месте. Сейчас здесь не было ни души, до отправления автобуса оставалась масса времени, но Кришан на всякий случай отошел подальше и наконец остановился у неосвещенного узкого переулка, который вел к Голл-роуд, — одного из последних таких переулков, дальше Марин-драйв заканчивалась. Стоя спиной к ограде пустующего участка, он смотрел на бескрайнее море, темнеющее за рельсами и дорогой, на мерцающие огни грузовых судов вдали, терпеливо и тяжко перемещавшихся между портом и рейдом. Чуть погодя Кришан достал сигарету, отвернулся, закурил, вновь повернулся к морю, затянулся и отчего-то вспомнил, как Рани — она, разумеется, никогда не курила, — призналась ему, что жует бетель. Тогда ему трудно было в это поверить, отчасти потому, что эта привычка ассоциировалась у него с работягами-мужиками, а отчасти потому, что он никогда не видел, чтобы Рани жевала бетель. Он никогда не видел, чтобы Рани выходила в сад или в туалет выплюнуть липкую кроваво-красную жвачку, она вообще нечасто выходила из дома одна и уж точно слишком редко, чтобы заподозрить у нее пристрастие или хотя бы привычку к бетелю. Я жую только дома, в деревне, с улыбкой пояснила Рани, очевидно гордясь своей выдержкой, в чужом доме я себе такого не позволяю. Да и дома жую нечасто, добавила Рани, я начала жевать бетель недавно, года через полтора после войны. Мне понравилось, меня это успокаивало, хотя я старалась жевать пореже, чтобы не слишком зависеть от своей привычки. Тогда Кришан не стал ее расспрашивать — то ли не хотел лезть не в свое дело, то ли просто не догадался, — но сейчас, вспомнив признание Рани, пожалел об этом, ведь интересно же узнать, как у людей появляются подобные пристрастия, не только к бетелю или сигаретам, но и к другим веществам, вызывающим более сильное привыкание. Независимо от того, быстро ли развивается привычка — опомниться не успел, как уже пристрастился, — или это происходит постепенно, с молчаливого согласия человека, каждая история неизменно рассказывает о нехватке чего-то, в общем ли, в частном, из-за чего и развилась эта привычка. Пристрастия зачастую — по крайней мере, вначале — способ смирить, перетерпеть слишком сильные или мучительные потребности, способ взять верх над желанием, парившим чересчур беззаботно, без цели, с которой оно было бы связано; многим людям пристрастия помогают овладеть своими порывами, вернуть их с небес на землю, претворить их в нечто легко достижимое и утешительно материальное — сигареты, листья бетеля, бутылки