Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин Страница 167

Никита топнул босою ногой, развернулся и хлопнул дверью, выскочил на улицу в одном нательном белье. Кабы не Семён, брат любимый, убил бы всякого... «Эх, Алёна! Алёну-ушкааа! Как же ты могла, голубица моя? Я ль не любил тебя? Я ль не баловал?..»

Приткнулся где-то на берегу в зароде сена и пролежал всю ночь. Рыдал, грыз руки, чтобы одной болью заглушить другую. Не помогало, тут и отыскал Семён, которого после приступа головной боли еще покачивало. С ним и Алёна была. Она следом за мужем кинулась, видела, где он упал, но не посмела подойти. Да и Ремеза боялась одного оставить.

Разбудив Ефимью, рассказала, что произошло. Та всполошилась, заохала, но, тем не менее, послала за знахаркой, и Домна привела Ремеза в чувство.

– Што дураку примстилось! – слабым, но холодящим кровь голосом грозно молвил Ремез. – Вот я образумлю его! Пёс бешеный!

И поднялся. И стал одеваться.

– Лежи, Сёмушка! – попыталась удержать его Ефимья. - Слаб ты...

– Я слаб – он слабже. Ништо, щас силёнок ему вобью!

Светало. Петухи зарю прокричали. Домна, оставив травяной настой от простуды, ушла.

С Троицкого мыса рявкнула пушка, оповещая о наступающем дне.

Ремез, взяв штаны Никитины и полукафтан, сдёрнул с гвоздя казацкую плеть. Алёна привела его к Иртышу, к зароду, в котором зарывшись головой в сено, прикорнул Никита.

– Орлан бесхвостый! – Ремез шваркнул молодшего с потягом. Плеть оставила на рубахе тёмный след. И – вперекрест ещё, и снова и снова! Никита взвыл, теперь уж не от ревности, стал на карачки, отплёвываясь от сена. Оно и в волосы набилось, и за ворот рубахи. Голова словно копна малая. Сквозь траву ничего не видно. А плеть свистит, плеть сечёт неистово. Скорей бы подняться! Но брат уложил его новым ударом, отбросил плеть, которую подобрала Ефимья...

– Ишь, растёкся, кисель! Славно же ты о жене, о брате своём помыслил! Надевай штаны и живо домой! Чтоб люди не потешались! Пикнешь – засеку до смерти! – бросив верхнее, широко зашагал к своему большому и светлому дому, в котором после весёлых влазин поселилось вдруг недоверье.

«Надо однако отделять Никиту! – решил неожиданно. – Отделить дурака и всё!»

На этот случай и намекал теперь брату младшему.

– Вот те крест! – горячился Никита, рассказывая о своей находке. – Сроду таких рогов не видывал!

– Ну, веди.

Ремез чуть не подпрыгнул от радости. Искал селитру – наткнулся, благодаря Никите, на слоновую кость. Давно уж пробовал по кости резать, да покупать её накладно. А тут целый бивень!

– Осторожней, мужики! Осторожней! – Ремез дрожал от нетерпения и страшился, что казаки могут повредить ценную находку. Хотя кость ведь – что ей сделается?

Но даже мысль о царапине, которую может оставить на бивне лопата, приводила Ремеза в ужас. Не доверяя спутникам, он стал окапывать бивень сам.

– Неужто тут токмо бивень? Оборонил он его, что ли? – гадал про мамонта. – А может, в стары времена от мёртвого льдами оторвало?

Но и голова оказалась тут, громадная, лобастая. И другой бивень, с конца надломленный, пронзил глину. А дальше – шейные позвонки, позвоночник, грудная кость, бёдерная... Одному откопать не под силу.

– Ройте! Токо бережно, – отирая пот, приказал Ремез.

И через несколько часов изнурительной работы – ниже-то глины плотные пошли – пред ним предстало невиданной величины чудовище, точнее – скелет его, сохранившийся из неведомых эпох. Что здесь было тогда, в этой степи! Может, невиданные деревья росли, великаны, страшные звери испускали рык, птицы криком своим оглушали пространство? Или – человек охотился вот на таких чудовищ? Как же он, маленький, мог дерзнуть? Хотя человек всё может. Вот ведь убил, если это он убил, обрезал мясо и оставил после себя могучий остов. Сам сгинул или зверьми был съеден. А может, в снегу замёрз или пал от стрелы вражьей. Всё могло быть. Что тут гадать-то?

Никита прав: бык ростом с дом. Эльфантус... Следует донести о нём воеводе. А бивень, или лучше оба, возьму себе. Но казаки да и Пешнев видели, что зверю не хватает только шкуры да мяса. Костяк весь цел.

– Никита, останешься тут с Зуфаром. Гляди, чтобы кто не совредил остов! – И Зуфару по-татарски: – Сгоняй к своим за телегой! Потом рога эти, – указал на бивни, – увезите и спрячьте подальше! Они мне понадобятся.

Отряд двинулся в город. По пути нашли ещё два селитренных выхода. Но эта селитра была серого цвета.

– Как бы дожжа не было, – взглянул в хмурое небо Пешнев. - Она, зараза-то эта, воде поддаётся.

– Неужто?

– Как соль. Бросил горсть – глядишь, а её уже нет.

– Отец у селитренного дела стоял, и тебе довелось... – говорил Митрофан, поджидая, когда зять умоется. Пришёл из воеводского сарая, который устраивал «быка ростом в дом». Правда, бивни у быка куда-то девались. Всё прочее было на месте.

– Железные отлить, – велел воевода, недовольный тем, что бык безрогий. Плутов, которые воровство учинили, сыскать и сечь нещадно.

Рога, то есть бивни, отлили по рисунку Ремеза в тот же день.

– Тяжелы больно, прикинул он. – Нутро пустое должно быть.

И снова лили. Ремез тем временем установил скелет мамонта на деревянный прочный помост. И стал зверь