Валерий Попов - Очаровательное захолустье Страница 17

- Да-а... бизнес у вас еще тот! - Крот усмехнулся. - Такого оскала мир еще не видал!

Мыцин держался надменно, словно он по-прежнему главный врач крупного медицинского центра... которого давным-давно нет. Впрочем, кто кем себя ощущает...

- Расскажите о ваших условиях! - высокомерно произнес он, обращаясь к Кроту.

- У вас есть имя? - довольно резко спросил Крот.

- Да... у меня есть имя, - проскрипел тот.

- Мировое?

- ...Да.

- Попробуем тогда возобновить ваш центр, - пообещал Крот. - Не только у вас, - (он посмотрел на Петра), - у меня тоже люди падают. И на буровых... а чаще всего - на ровном месте. Вы способны наладить работу?

- У меня несколько условий! - произнес Мыцин.

Еще условия он собирается диктовать! Да, есть железные люди!

- Условия? - несколько удивился Крот. Капиталистам тяжко нынче: и за комсомол приходится быть, и за профсоюз!

- Да. К нам будут поступать сюда не только... ваши кандидаты, но и все случаи, которые заинтересуют нас! Сын мой должен закончить кандидатскую диссертацию!

"Закончить"?! Петр изумленно потряс головой.

- Но у вас приличная репутация? - поинтересовался Мыцин.

Да, за этим Мыциным нужен глаз да глаз, ухо да ухо.

Потом я сбегал за Андре, поманив, вызвал его с семинара, откуда доносилось лишь тягучее жужжание мух, и он, взяв застоявшуюся камеру, радостно хромал со мной.

- Я думал, ты уж забыл меня со своим миллионером! - произнес он.

Мы подошли к живописной нашей группе. Мыцин приветствовал мастера кинокамеры сухим поклоном.

- Ну вот, - обратился Петр к Мыцину и Андре. - Хочу с крыши упасть, на коробки из-под яиц. Коробки, ясно, не покажем. Рекламный трюк.

- И что же это рекламирует? - поинтересовался Мыцин.

- Вас.

- Меня?

- И его! - Петр ткнул в сторону Крота. - Я что-нибудь поврежу маленько, а вы почините. А он тут же подсуетится, оплатит.

- Вы уже падали с крыш? - поинтересовался Мыцин.

- Сколько раз! Запросто. Скажите только, что ломать.

- Ну давайте поднимемся, посмотрим, - хладнокровно пригласил хозяин.

По-моему, нам заранее все переломают! - испуганно думал я в лифте. И вот мы шагнули в темноту - я вежливо пропустил всех вперед. Ничего! Тишина! Даже обидно. Без меня, видать, вообще никакой жизни бы не было! Уважали Мыцина? Боялись Крота? А может, утомленная нудной борьбой с зороастрийцами, охрана отдыхала? Враги ведь тоже устают.

Мы спокойно прошли через тьму и под предводительством Мыцина поднялись на крышу. Да, неплохо тут когда-то отдыхали колхозники! Точнее, председатели, думаю я. Даже бассейн тут имелся - сейчас, ясно, без воды. На облупившемся дне видна была длинная кучка пепла. Крот покачнулся и зажал рот. Мыцин смотрел абсолютно равнодушно. А вот Крот стал зеленоватым. Супермен тоже не всегда адекватен себе.

- Здесь должен быть солярий, - бубнил профессор. - При лечении некоторых болезней суставов солнечные ванны крайне необходимы.

- А как зайдет солнышко, - воскликнул Петр радостно, - казино!

- Так обдумаем ваше падение, - хладнокровно произнес Мыцин. - Прошу!

Они приблизились к краю. Крот, покачнувшись, остался на прежнем месте. Я подошел к ним трясясь. Писателю, говорят, надо все - и потрястись тоже.

- Мотивы вашего прыжка? - допытывался методичный профессор. Тоже в законах шоу-бизнеса понимает!

- Любовь! Несчастная любовь! Жена меня не любит! - бодро чеканил Петр. Тоже - соображает!

- Только не ломайте ступню - это самое сложное, там слишком много косточек! - поучал добрый профессор.

В сочетании с высотой это действовало как-то неприятно - и я отошел по краю. Да, вид отсюда силен! Море, уходя, меняло цвет: у берега нежно-зеленое, дальше - ярко-синее, потом, к горизонту, - сверкающее, слепящее. Но до него будет не долететь.

- Ладно... Не прыгайте. Я согласен и так, - слабым голосом проговорил Крот, но прожектеры к нему не обернулись, оживленно беседуя.

- Только из уважения к вашей матери, Зинаиде Ивановне! - долетел голос Мыцина.

Отсюда домик за горкой был виден насквозь! Петр даже не смотрел туда, на место наших юношеских преступлений... Интересно, холодильник там тот же еще куда мы ставили "странное пиво"? Да нет, тот же навряд ли. Но сердце жмет хотя того уже не исправить!

Душевные мои терзания были прерваны резко.

- Позор! - вдруг прогремело сзади.

Я повернулся, удержав равновесие. На нас грозно, как тень отца Гамлета, надвигался Нуль... то есть, извините, - Лунь! Спутался от волнения.

Держась как бы в тени, за ним скромно двигался другой человек, и скромность его можно было понять: и так его показывали по телевизору почти ежедневно. Как же было не узнать: Арсений Фалько, последнее лицо нашей демократии (наверху), последний наш человек в Кремле, последняя наша надежда... Так это он в домике-прянике живет?.. Это за него так меня помолотили?.. Но он ведь не знал, наверное?

Хотя за ним следовал тот, кто, наверное, знал!

Зорин, Митрофан Сергеич, который у истоков нашего "Ландыша" стоял, который в Спиртозаводске нас из кутузки выручал... генерал. Да, крепко охраняет устои! Рожа у меня сразу зачесалась. И кулаки.

Но не в такой же компании? Сам Фалько... последняя наша надежда. Безобразной сценой встречать его? И - при Луне, полном праведного гнева?

- Стыдно! - прогрохотал Лунь. - Стыдно видеть прежде уважаемых мною людей за столь неприглядным занятием! - Седыми бровями он указал направление нескромных взглядов: мы явно, увлеченно (и извращенно) подглядывали отсюда за тем, что творится в том домике. Иной цели у нас и быть не могло! Это было ясно, судя по Луню. Он видит глубже нас! Хотя в домике том абсолютно ничего сейчас не творилось и вообще не было ни души. Все души были тут. И какие души! Все творилось как раз тут: может быть, даже сама История?

Камера Андре стрекотала непрерывно, фиксируя все: и, конечно, появление этой величественной процессии, и то, как Лунь приосанился перед камерой, бросая возмущенный взгляд вниз, в сторону домика. Снят был и домик. Луня явно пьянило это стрекотанье, без него, можно сказать, он и не мог по-настоящему опьяняться жизнью. Реакция Фалько была прямо противоположной - он, наоборот, всячески старался не выглядеть никак, сутулился, кукожился, говорил глухим голосом, так непохожим на его громогласный публичный.

- Понимаете, - услышали мы. - Мою морду и так уже размазали по всем экранам. Могу я хотя бы на отдыхе приватно пожить, чтобы никто не заглядывал в мою спальню?

А не то... мы знаем, что будет.

Но главное - надо было моральную оценку этому дать. И Лунь давал, от всей души, которая особенно широко раскрывалась почему-то лишь на самом высоком уровне - как сейчас, давно он не смотрелся так праведно - видно, силы берег.

Крот посмотрел на Фалько. На Луня он боялся смотреть: это все равно что видеть в подлиннике какого-нибудь святого Иоанна!

- Поскольку рынок сейчас, - обратился Крот к Фалько, - даже перенасыщен порнографической продукцией, то в спальню к вам вряд ли кто будет смотреть!

Крот снова был боец. Фалько, в отчаянии махнув рукой, засеменил к выходу.

- Да! - произнес Крот. - Эти никогда не допустят, чтобы кто-то над ними жил. Безнадега! - Он сделал знак Андре, Мыцину и Петру: уходим отсюда.

- Стыдно! - повторил Лунь. То был раскат уже удаляющегося грома. Ему всегда становилось мучительно стыдно в абсолютно точно выбранный момент, в самом нужном месте. Этим и велик.

У Крота закурлыкал телефончик. Крот отошел в сторону, послушал и сказал лишь одно слово: нет.

Потом подошел к нам (великие уже удалились).

- Фрол звонит, - усмехнулся он. - Предлагает за энную сумму тело Ленина сюда положить. Гарантирует дикую раскрутку.

- Тогда я сам отсюда спрыгну! - произнес Мыцин.

- Охо-хо! Тошнехонько! - завопил Крот.

ГЛАВА 11

Все! Мучительный самоанализ - и глубокий, освежающий сон!

Следующий день я встретил работой. У меня тоже есть свои дела! Полковник Етишин ходил по кабинету. Но с огромным трудом. И тут в дверь забарабанили, и вошел Крот.

- Все! - Он сел на стул у входа. - Хана!

- Какая именно?

- Полная!

А я думал, что уже была полная хана. Нет, оказывается? Это хорошо!

- Лунь заявление делает. Хочет придушить нас в своих объятьях. Весь народ сбегается: такое разве пропустят - когда мудрый старец разоблачает нынешнюю коррупцию: народ от этого шалеет. Так что он опять попадает в десятку!

Как всегда!

Действительно - клубился народ! И даже ликовал. Пьянел почему-то от омерзительных новостей. Толпа! В конце конференц-зала нам пришлось подниматься на цыпочки. На сцене на простом стуле сидел Лунь, в посконной рубахе, растрепанный... как бы вышедший к народу на покаяние - один за всех! Даже за тех, кто его об этом не просил. За ним бычился Сысой: мол, если надо, то мы добавим. Вела все эти дела почему-то Любка - видно, переметнувшаяся от Крота из-за какого-нибудь лишнего (или недостающего) нуля. Всем своим скромным видом она как бы подчеркивала, что духовное ей тоже гораздо важней материального.