Валентин Катаев - Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны) Страница 17

Через четверть часа в редакцию вошел фотограф.

- Поезжайте! - задыхаясь, сказал редактор. - Поезжайте поскорее! Поезжайте снимать малютку, у которого есть борода и усы. Сенсация! Сенсация! Клянусь бородой малютки, что мы подымем тираж вдвое. Главное только, чтобы наши конкуренты не успели перехватить у нас бородатого малютку.

- Не беспокойтесь, - сказал фотограф. - Мы выходим в среду, а они - в субботу. Малютка будет наш. Мы первые покажем миру бакенбарды малютки.

Но те, которые выходили в субботу, были тоже не лыком шиты.

Впрочем, об этом мы узнаем своевременно.

На следующий день редактор пришел в редакцию раньше всех.

- Фотограф есть? - спросил он секретаря.

- Не приходил.

Редактор нетерпеливо закурил и, чтобы скрасить время ожидания, позвонил к тем, которые выходили в субботу:

- Алло! Вы ничего не знаете?

- А что такое? - наивно удивился редактор тех.

- Младенец-то с бородой, а?

- Нет, а что такое?

- И с усами. Младенец.

- Ну да. Так в чем же дело?

- Портретик будете печатать?

- Будем. Отчего же.

- В субботку, значит?

- Разумеется, в субботу. Нам не к спеху.

- А мы - в среду... хи-хи!

- В час добрый!

Редактор повесил трубку.

- Ишь ты! "Мы, говорит, не торопимся". А сам небось лопается от зависти. Шутка ли! Младенец с бородой! Раз в тысячу лет бывает!

Вошел фотограф.

- Ну что? Как? Показывайте!

Фотограф пожал плечами:

- Да ничего особенного. Во-первых, ему не два года, а пять. А во-вторых, у него никакой бороды нет. И усов тоже. И бакенбардов нету тоже. Пожалуйста!

Фотограф протянул редактору карточку.

- Гм... Странно... Мальчик как мальчик. Ничего особенного. Жалко. Очень жалко.

- Я же говорил, - сказал фотограф, - некуда было и торопиться. И мальчику только беспокойство. Все время его снимают. Как раз передо мной его снимал фотограф этих самых, которые выходят в субботу. Такой нахальный блондин. Верите ли, целый час его снимал. Никого в комнату не впускал.

Редактор хмуро посмотрел на карточку малютки.

- Тут что-то не так, - сказал он мрачно. - Мне Подражанский лично звонил по телефону, и я не мог ошибиться. Говорят, большая черная борода. И усы... тоже черные... большие... Опять же бакенбарды... Не понимаю.

Редактор тревожно взялся за телефонную трубку.

- Алло! Так, значит, вы говорите, что помещаете в субботу портрет феноменального малютки?

- Помещаем.

- Который с бородой и с усами?

- Да... И с бакенбардами... Помещаем. А что такое?

- Гм... И у вас есть карточка? С усами и с бородой?

- Как же! И с бакенбардами. Есть.

Редактор похолодел.

- А почему же, - пролепетал он, - у меня... мальчик без усов... и без бороды... и без бакенбардов?

- А это потому, что наш фотограф лучше вашего.

- Что вы этим хотите сказать?.. Алло! Алло!! Черт возьми! Повесил трубку. Негодяй!!

Редактор забегал по кабинету и остановился перед фотографом.

- Берите автомобиль. Поезжайте. Выясните. Но если окажется, что они ему приклеили бороду, то я составлю протокол и пригвозжу их к позорному столбу, то есть пригвоздю... Поезжайте!

Редактор метался по кабинету, как тигр. Через час приехал фотограф.

- Ну? Что?

Фотограф, пошатываясь, подошел к стулу и грузно сел. Он был бледен, как свежий труп.

- Выяснили?

- В-выяснил, - махнул рукой фотограф и зарыдал.

- Да говорите же! Не тяните! Фу! Приклеили бороду?

- Хуже!..

- Ну что же? Что?

- Они сначала... сфотографировали бородатого младенца... а потом... побрили его!..

Редактор потерял сознание. Очнувшись, он пролепетал:

- Наш... советский... красный малютка с бородой... И побрили! Я этого не вынесу. Боже! За что я так мучительно несчастлив?!

1924

СОРВАЛОСЬ!

На другой день после перевыборов в жилищное товарищество старый управляющий домом, бывший помощник присяжного поверенного фон Ребенков спешно вывалял бархатную толстовку в саже, нацепил на грудь портрет Луначарского, взял напрокат у рабфаковца Искры порванные башмаки и, лихорадочно напевая "Интернационал", направился к новоизбранному председателю, рабочему Петрову, разговаривать.

Петров сидел на табурете перед подоконником и починял штаны.

- Пролетарии всех стран, соединяйтесь! - воскликнул бывший помощник присяжного поверенного, резво вбегая в комнату. - Кто не трудится, тот не ест, и вообще, мир хижинам - война дворцам! Здравствуйте, товарищ председатель! Давайте, товарищ председатель, знакомиться. Я, товарищ председатель, старый управляющий домом, товарищ Ребенков. Я, товарищ, вот уже два года собираюсь с вами как-нибудь познакомиться, да, знаете, все дела... У нас... хе-хе... знаете, в пролетарском государстве без этих самых дел никак нельзя. То, знаете, оргсобрание, то конференция, то Доброхим, то беспризорный флот, то воздушные дети, то есть что это я говорю?.. Хи-хи... Наоборот-с. Воздушный флот и беспризорные дети... Одним словом, вот.

Петров вколол иголку в обои и сказал:

- Хорошо, что вы пришли, а то я как раз собирался к вам. Тут требуется в спешном порядке провести переселение пролетарского элемента в лучшее помещение. Да и жилую площадь не мешает пересмотреть. А то поступают от рабочих жалобы, что нэпманы заели.

Фон Ребенков засуетился.

- Совершенно верно-с... совершенно верно-с... Именно нэпманы и именно заели... Я это самое вам и хотел сказать. Мы, рабочие, должны твердо взять в свои руки перераспределение жилой площади.

- А вы разве, товарищ, рабочий? - заинтересовался Петров.

- Почти, - застенчиво сознался фон Ребенков, - почти. Стопроцентный пролетарий умственного труда... С малых лет.

- Ну вот и отлично. Значит, вы мне и поможете в этом деле. Тут у меня имеется три заявления от товарищей о вселении их в лучшие помещения. Вот они.

Бывший помощник присяжного поверенного насторожил уши.

- Во-первых, - сказал Петров, - заявление товарища Антипова, истопника. Живет в невероятных условиях. Полутемная каморка в подвале, рядом с отоплением. Грязь, копоть, одна стена сырая, а семья у него восемь душ. Шутка! Затем рабфаковец Искра. Живет где-то под крышей, в чулане. Дверь не закрывается, окон нет, в потолке дыры. Какие уж тут занятия! Затем дворник. Семья - четырнадцать душ, живут в дровяном сарае. Ужас! Надо их как-нибудь облегчить.

Фон Ребенков одобрительно закивал головой.

- Вот именно-с! Я сам об этом думал. Опять же, со своей стороны, должен обратить ваше внимание на бедственное положение и других пролетариев из нашего дома. Так, например, товарищ вдова народного героя японской кампании Эполетова-Гаолянского живет в ужасных условиях. Две комнатенки в бельэтаже, ремонта не было вот уже два года, одна дверь скрипит. Ужас!.. Гостей негде принять. Затем льготный безработный Банкнотис. Комната у него, правду сказать, ничего себе, но на четвертом этаже! Ужас! Верите ли, на биржу труда ходить не может. Проклятая лестница заедает. У него одышка, и, кроме того, грек. Прошу обратить внимание. Можно сказать, национальное меньшинство. Надо ему пойти навстречу. Я уже не говорю о себе. Живу черт знает в каких условиях. Верите ли, негде рояль поставить, портнихе негде повернуться, когда мерки с жены снимает.

- Так, так, - сказал Петров. - Надо облегчить их условия быта...

- Вот именно, - оживился Ребенков. - Облегчить условия быта. Я, например, предлагаю так: в первую голову мы займемся, конечно, истопником, рабфаковцем и дворником. На что, собственно говоря, жалуется истопник? Истопник жалуется на грязь и жару от отопления? Великолепно! Теперь мы зададим себе вопрос: на что жалуется рабфаковец Искра? Рабфаковец Искра, наоборот, жалуется на холод и дыры в потолке. Так в чем же дело? Ясно истопника Антипова надо переселить в более прохладное помещение, занятое рабфаковцем Искрой, рабфаковца Искру - в более теплое помещение, занятое истопником Антиповым. Не правда ли? Гениальное разрешение вопроса, товарищ председатель.

Петров угрюмо молчал.

- А что касается дворника, то, честное слово, ему и в сарае неплохо. И к сорному ящику близко, и двор на виду. Верно?

Петров молчал.

- Молчание - знак согласия! - весело крикнул Ребенков. - Итак, одна часть нашей задачи выполнена. Теперь нам остается облегчить условия быта мадам Эполетовой-Гаолянской, льготного безработного Банкнотиса и мое. Это будет потруднее. Но я думаю, что кое-кого можно будет уплотнить, кое-кого выселить, и в конце концов для вышеупомянутых пролетариев очистится достаточное количество жилой площади.

И фон Ребенков стал развивать блестящий план.

Товарищ Петров, наморщив лоб, рассеянно слушал болтовню бывшего помощника присяжного поверенного. Его мучили, очевидно, какие-то соображения на этот счет.