Византийский двор - Петр Немировский Страница 17

Еще и сутки не прошли, а все осталось за чертой. Жирная, черная черта отныне разделила всю жизнь, короткую девятнадцатилетнюю жизнь, на две неравные части. Всё прошлое сейчас казалось таким ярким, беззаботным, счастливым... Отрочество, первые годы юности. Ушло все это. Прожит день новой жизни, по эту сторону железной двери, в камере, где исцарапаны стены и где решетка на маленьком окошке.

Новая жизнь начата, жизнь страшная. Жизнь тюремная. Неужели это справедливо? В тюрьму должны идти грабители, воры, урки. Те, кто заранее замышлял преступления, кто размалевывает себя татуировками, носит в карманах оружие.

Но ведь они – Влад, Юрка и Сашка – они ведь не такие, они не из тех. Они – друзья, музыканты, призывники. Работают слесарями, играют на гитарах, ухаживают за девчонками. Им скоро в армию, а Влад вот собирался в институт поступать. У них жизнь только начинается, все еще впереди. Они не замышляли никаких грабежей. Просто выпили немного и решили подурачиться. Другу Юрке нужно было отвести душу из-за измены любимой девушки и неудавшейся карьеры рок-музыканта...        

– Часы! Кто снял часы? Арестованный Александр Демин признался, что...

В камере Влад закрывал руками свои уши, чтобы не слышать, не слышать тех проклятых слов  следователя. А надежда, что он выйдет на свободу, таяла, таяла.

Он уже плохо соображал, в голове его все мешалось: слова Юрки, Сашки, пострадавших. «Арестованный Ханаев признался... Арестованный Демин подтвердил... Пострадавший N. утверждает...»

Влад помнит, очень-очень смутно, как они после всех драк купили в ларьке возле дома еще одну бутылку вина. О чем-то долго болтали с продавцом, пообещав ему «крышу» от любых рекетиров. И пошли в скверик. Пили там вино и передавали друг другу часы с позолоченным браслетом. Юрка взял те часы и, потрясая ими, выкрикивал: «Завтра пойду к Юляше и покажу ей, какой «котел» у меня есть. «Армани»! Пусть не думает, что я нищий, что я никто!..»       

Ах, Юрчик, Юрчик...

С распухшими от слез и переживаний глазами Влада снова завели в кабинет следователя. До сих пор он отрицал свое участие в той драке, где у потерпевшего отняли часы. Отрицал и после того, как в камере его хорошенько потягал за волосы мордатый старшина, еще и швырнул его «для порядку» на бетонный пол и пнул в живот сапогом.

Но отрицал не потому, что был таким стойким, отнюдь нет. Просто не помнил, как у них очутились те злосчастные часы.

Признался, наконец, что вспомнил, как он, пьяный, шатался по всей округе и случайно возле ларька наткнулся на двух друзей. Юрка что-то говорил «про Юляшу и показывал новые часы...»

И сказав это, сразу же понял Влад, что предал друга. Ведь мог бы и промолчать. Но уже понял, что проиграл он партию, разбил его гроссмейстер в сером костюме в пух и прах. И теперь нужно было «колоться». Но «колоться» с умом, так, чтобы себе не повредить.

Эх, Влад, Влад...

К Юрке поехали с обыском домой. И легко нашли там часы «Армани» с позолоченным браслетом. Они лежали в ящике его стола. А в уголке комнаты –гитара. Тр-рень...

В коридоре райотдела – перепуганной стайкой – родители. Мамы разговаривают вполголоса, отцы молчат. Когда кого-то заводят в кабинет на допрос, родители затихают. Их перепуганные глаза устремляются на своих нерадивых, бестолковых сыновей. И чего им не хватало в этой жизни? Как же мы не доглядели?!..

Было еще одно опознание – с другим потерпевшим, у которого сняли часы. Влад снова стоял в кабинете следователя вместе с тремя незнакомыми парнями. Мужчина средних лет, с сильно разбитым лицом, с пластырем на правой брови, под которым, видимо, были наложены швы, смотрел пристально на всех стоящих перед ним.

Сердце Влада так сильно забилось, что даже спустя двадцать лет он помнит эти удары и ту ледяную волну, окатившую его с ног до головы. Понимал, что сейчас, от одного слова этого незнакомца, от одного кивка его головы, зависит всё.

...Темная, темная дорога, широкая, ведущая куда-то вверх, под гору, а потом – стремительно вниз, развернулась перед ним и потянула Влада за собой, в глубокую пропасть, где только лязг железных дверей, где урки, урки, урки. И он – худой, коротко стриженный, в робе зека с нашитым номером на груди...   

– Нет. Не он.       

Послышалось? Ноги Влада стали тяжелыми, будто ватными. «Нет. Не он...» С трудом попытался проглотить слюну, во рту было сухо.    

Он опустил голову вниз, чтобы спрятать лицо. «Уведите. Уведите меня скорей, в камеру, куда угодно, только подальше от этого, с разбитым лицом!»   

– Распишись вот здесь, Мостовой. И вот здесь тоже. Это подписка о твоем невыезде из города. До суда, падло, сиди дома и не рыпайся, понял? – следователь положил в папку бумаги с подписями Влада. – Сейчас у тебя возьмут отпечатки пальцев.

И повели Влада на третий этаж того веселого заведения – районного отделения милиции на улице Тверской. Окунули там валик в специальную черную тушь и прокатили им по всем десяти пальцам Влада, и на бумаге остались неповторимые отпечатки его пальцев. Точно туда же из камер завели потом и Юрку, и Сашку. У них тоже взяли отпечатки пальцев.

Но только была одна существенная разница – в их дальнейшем пути. Влад вышел из здания, где к нему со слезами бросились мама и отец. А Юрия Ханаева и Александра Демина повезли в СИЗО – следственный изолятор знаменитой Лукьяновской тюрьмы.  

И находились они там пять месяцев, до самого суда.

                                                          ххх

Родители пытались дать взятку следователю и второму потерпевшему, чтобы тот забрал свое заявление или хотя бы чтобы в деле не фигурировали часы. На беду  потерпевший оказался чиновником из прокуратуры. Денег никто не взял. А вместо смягчения всё было раскручено на полную... 

И был суд. И сидели все трое – Сашка, Юрка и Влад – на скамье подсудимых. За их спиной стояли два милиционера.

Зал был набит битком, всем пришедшим не хватило места. Пришли, конечно, родители и самые близкие родственники. Пришли одноклассники. Пришли ребята из трамвайного депо. Пришла и директриса Дома культуры, и даже Артур Борисович появился. Сидела в зале и Юляша, «божественная Юлия», скромно, в уголочке. Все пришли посмотреть на «Византийцев», побывать на их последнем «концерте». Послушать их покаянные арии.     

Перемигивались. Юрка показывал три растопыренных пальца