Михаил Кузмин - Том 1. Проза 1906-1912 Страница 18

Я с утра участвовал в поисках всем домом ключа, спрятанного у меня в кармане. Так как на следующее утро предполагался быть позванным слесарь, то я принужден был привести в исполнение свой замысел в этот же вечер, в чем мне помог визит графа де Шефревиль. Когда по обыкновению они удалились в спальню госпожи де Томбель, я, обождав минут сорок, спустился из своей комнаты к известной потайной двери, в замочную скважину которой я и устремил свой любопытный взгляд. Хотя мое сердце обливалось кровью, в ушах звенело, когда я увидел Луизу и графа в нежной позе на диване, хотя я был весь исполнен негодования и горечи, которая усиливалась еще безобразием и старостью графа, я тем не менее молча следил за их движениями, и только найдя минуту удобной, тихонько повернул вложенный ключ, считаемый потерянным.

— Неверная! — воскликнул я, выступая вперед. Луиза так быстро отдалилась от графа, поправив платье, что только продолжительность моих наблюдений не позволяла мне считать себя обманувшимся. — Ни клятвы, ни обещания, ни любовь!.. — начал я.

— Недурно, — прервала меня Луиза, вполне оправившаяся, — это, кажется, из Ротру? Вы с пользой употребляете свои досуги, заучивая тирады из трагедий; теперь ваши досуги еще увеличатся, так как вы завтра же покинете мой отель.

— Право, вы слишком терпеливы, дорогая госпожа де Томбель, ко всем этим людям, — проговорил старый граф.

— Да, и вы видите, как я наказана! — живо ответила Луиза — Но это последний раз. Зачем вы здесь?

Тогда я обратился к де Шефревиль, говоря о своих отношениях к Луизе, думая ревностью отвлечь его от этой женщины. Она слушала молча, сердито улыбаясь, и бровь ее, над которой была прилеплена мушка в виде бабочки, вздрагивала.

— Вы заблуждаетесь, мой милый, — заметил граф, — думая, что ваши рассказы меня очень интересуют.

— Ни слова правды, — прошептала Луиза.

— Разве я не знаю? — сказал граф, пожимая ей руку. В отчаянье я бросился на колени посреди комнаты.

— Луиза, Луиза, а мой сон в ожиданье вас? а чудное пробуждение? а старая Маргарита? а дорога в Париж? а родинка на левой ноге?

Граф улыбнулся, госпожа же де Томбель сказала, вставая:

— Мне жаль вас, Эме, но, право, вы не в своем уме.

— Успокойтесь, дорогая госпожа де Томбель, — сказал старик, целуя ее руку.

— Каналья! — воскликнул я, вскакивая. — Сегодня же я покину твой поганый отель.

— Тем лучше. Только, кстати, отдайте украденный ключ, — проговорила Луиза.

Я не знаю, как очутился на мосту; было, вероятно, поздно, так как огни в лавочках по набережной были погашены и не было прохожих. Устав бродить по незнакомым улицам, снедаемый любовью, ревностью и гневом, не зная, куда направиться, я облокотился на перила и стал смотреть на черную воду реки, отражавшую раздробленно от частой ряби редкие звезды. Мысль о самоубийстве, пугая, влекла меня. Главное, что тогда не нужно будет думать о будущем. Но вода так темна, так холодна, вероятно; в утоплении предстоит столько невольной борьбы со смертью, что лучше повеситься, что можно сделать и днем, когда все веселее. За такими мыслями я не заметил, что на мост вошла кучка людей с фонарем; они были все закутаны в плащи от холода, но по голосам можно было определить, что компания состояла из двух женщин и четырех мужчин. Подойдя ко мне, несущий фонарь осветил мое лицо, проговорив грубым голосом: «Что это за человек? кандидат в утопленники?»

— Ба! знакомое лицо, — раздалось из толпы, — это никак птенец госпожи де Томбель, очаровательной Луизы?

— Падаль — эта госпожа, — хрипло сказал женский голос.

— Но что здесь делает этот маленький Адонис? отчего он не в постели своей госпожи, а на сенском мосту? — фальцетом заговорил мужчина небольшого роста.

— В самом деле, куда вы ходили один, без плаща в такой час? Это далеко не безопасно! — проговорил, отводя меня в сторону, Франсуа де Сосье (теперь я его хорошо узнал по глазам и носу). Я вкратце, но довольно бестолково рассказал свою историю. Он улыбнулся и серьезно сказал:

— Прекрасно. Я вижу только, что вы очень наивны и что вам некуда идти. На сегодняшнюю ночь вам лучше всего быть с нами. Мы подумаем, что делать дальше. Ночь принесет совет, не правда ли? — И потом, присоединившись к остальному обществу, громко заявил: — Друзья, мадемуазель Колета, на сегодня наша компания пополнится этим прекрасным юношей, его зовут Эме, кто говорит против? Тебе, Колета, как хозяйке, первое слово.

— Он седьмой и рискует остаться без пары, — промолвила высокая женщина, которую называли Колетой.

— Или еще хуже, оставит кого-нибудь из нас без пары.

— Черт побери, двигайтесь куда-нибудь, на мосту адский ветер, и свечка в фонаре близка к концу; дома распределимся, — закричал освещавший дорогу.

Колета, Колета, Что значит все это: Не шлют уж привета, Не помнят обета, Забыли лобзанья, Нейдут на свиданье? Дурная примета, Поверь мне, все это: Прошло твое лето, Колета, Колета.

Так пел человек в красном длинном жилете, нога на ногу, оперши гитару о колено, закинув голову с красным толстым лицом. Колета играла в карты с маркизом, сердито косясь на поющего. Маленькая Нинон тщательно танцевала менуэт без кавалера, актер высоким тенором декламировал:

О государь, когда б твои желанья Согласовались с выгодой народной, Когда б последний бедный селянин Мог находить защиту у престола!

Против меня, державшегося около де Сосье, помещался молодой человек, которого все называли «Ваше сиятельство», в скромном платье, но с драгоценными перстнями на пальцах, редкой красоты, и с глазами, чем-то до странного похожими на глаза маркиза. Потом я понял, что соединение пристальности и рассеянности, остроты и слепоты было то, что давало им эту общность. Собака под столом стучала лапой, вычесывая блох, и визжала, когда Колета пихала ее ногой.

— Это бесчестно между своими: ты передернул.

— Милая Колета, вы огляделись?

— Что же, я кривая, по-твоему?

— Мне кажется, мадемуазель не права, — тихо вставил человек с перстнями.

— Не удивительно, что вы заступаетесь за Франсуа.

Прошло твое лето, Колета, Колета…

— Меня бесит это пение! Жак, прекрати.

— Как же я буду танцевать свой менуэт?

И в небеса неслись бы голоса

Тобой освобожденных, вольных граждан.

Колета залпом выпила вино; мне казалось, что я во сне; ссора все усиливалась; Франсуа тянулся к Колете, говоря: «Ну, поцелуйте меня, милая Колета, ну, ангел мой, душа моя».

— Очень мне нужно целовать всякого пакостника, всякого потаскуна? Что, я не знаю, откуда у тебя деньги? от папаши герцога, как же? что стесняться? здесь все свои, и я плюну тебе в лицо, если ты еще полезешь ко мне. Ты сам знаешь, что знаешь!

— Ваши слова оскорбляют также и меня, сударыня, — поднялся молодой человек со странными глазами.

— Ах, оскорбляйся, кто хочет! Вы все мне надоели, и чего вы сюда ходите, раз мы вам не нужны?

— Кого оскорбляют? кто смеет оскорблять женщин? — орал в красном жилете, бросив гитару.

Дурная примета,Поверь мне, все это, —

допевала одна свой менуэт маленькая Нинон.

Франсуа дрался на шпагах с актером. Колета вопила: «Жофруа, Жофруа…» Собака лаяла. «Я ранен!» — воскликнул актер, падая на стул. «Идемте», — крикнул мне друг Франсуа, увлекая и того, что-то еще кричавшего, за рукав кафтана на улицу, где было почти светло.

Служба у герцога де Сосье была, конечно, труднее жизни у госпожи де Томбель, так как на весь, хотя вполовину заколоченный, но все-таки большой, дом был кроме меня только еще Матюрен, ленивый, сонный и прожорливый, прямо из деревни, и хотя старый герцог не особенно гнался за чистотою, хотя в наших делах нам помогал молодой хозяин, дела было по горло, еды в обрез, одежда поношенная, с чужого плеча, и спали мы с 11 часов ночи до зари. Мне, как молодому человеку, это было не особенно тягостно, тем более что наше положение всецело разделял и маркиз Франсуа, с которым я, несмотря на воркотню старого хозяина, все более дружился. И мы часто уходили с ним бродить ночью по известным ему притонам, где и проводили время в попойках и игре до самого того времени, когда пора было идти домой убирать комнаты. Он был со мной откровенен, особенно пьяный, но я не все понимал из его признаний, хотя они наполняли меня страхом и любопытством. Но спрашивать подробно и ясно Франсуа я не хотел из трусости и боязни разлюбить его. Мы бывали несколько раз и у мадемуазель Колеты, не сердившейся на Франсуа за ссору, и в других местах, почти всегда сопровождаемые молодым человеком, имя которого мне было неизвестно и которого все звали «Ваше сиятельство». Я знал, что Франсуа у него часто берет деньги, и однажды, когда мы подымались по лестнице к Нинон, я слышал, как она говорила Колете: «Этот глупый любовник маленького маркиза сегодня здорово попался…» Мне показалось, что они имели в виду Франсуа и его друга. Я ничего ему не сказал, но эти слова врезались в мою память. Однажды, когда мы давно не видели князя, Франсуа пришел домой поздно, сердитый, пьяный, чем-то расстроенный.