В. Розанов - Опавшие листья (Короб первый) Страница 18

Она остановилась, ниже склонила голову, и слова стали тише:

…в уме, подавленном тоской,Теснится тяжких дум избыток;Воспоминание безмолвно предо мнойСвой длинный развивает свиток:

Робко, по-детски:

И с отвращением читая жизнь мою,Я трепещу и проклинаю,И горько жалуюсь, и горько слезы лью,Но строк печальных не смываю.

Остановилась.

Я вижу в праздности, в неистовых пирах,В безумстве гибельной свободы,В неволе, в бедности, в чужих степяхМои утраченные годы.Я слышу вновь друзей предательский приветНа играх Вакха и Каприды…

Так и сказала "Каприды"…

Я чувствовал, многих слов она не понимала…

И сердцу вновь наносит хладный светНеотразимые обиды.И нет отрады мне…

Теперь она почти шептала. Я едва уловлял слова:

— и тихо предо мнойВстают два призрака младые,Две тени милые — два данные судьбойМне ангела во дни былые!Металличнее и холоднее, как чужое:Но оба с крыльями и с пламенным мечомИ стерегут… и мстят мне оба.

Опять с сочувствием:

И оба говорят мне мертвым языкомО тайнах вечности и гроба.

За всю семейную жизнь свою (20 лет) я не пережил волнения, как слушая от Тани, "которая туг где-то около ног суетится", стихотворение, столь для меня (много лет) разительное. Да, но — для меня. А для нее??? С ее "Катакомбами"[167] Евгении Тур, и — не далее? Почему же не «далее»? Оказывается, она пробегла гораздо «далее», чем нам с мамой казалось. И не сказала ни слова. И только на случайный вопрос, сказав стих почти как «урок» (к «уроку» этого никогда не было), вдруг открыла далеко не «урочную» тайну, — о, как далеко пересягаюшую все их уроки, классы, учителей.

— Хорошо, Таня. Как ты запомнила?

— Я очень люблю это стихотворение.

— С "Каприда"?!

Прочел маме (в корректуре).

— Как мне не нравится, что ты все это записываешь. Это должны знать ты и я. А чтобы рынок это знал — нехорошо. Ты уж лучше опиши, как ты ее за ухо драл.

Но это был другой случай, на Иматре. Когда-нибудь расскажу в другом месте.

* * *

Неумолчный шум в душе.

(моя психология).

Днем, когда проснусь ночью, — и, странно, иногда продолжается и в сон (раза 3 «разрешались» во сне недоумения, занимавшие этот день и предыдущие дни).

* * *

Не сторожит муж, — не усторожит отец

(судьба девушек).

* * *

"Поспешно"

— прочел я над адресом, неся Надюшкино письмо на кухню (откуда берет их почтальон). И куца это Пучек (прозвище) пишет свои письма все «поспешно». Раньше все кричали: "Папа!" — мне заказное" (т. е. послать "заказным"). Я наконец рассердился на расходы и говорю: "Да зачем тебе заказным?" — "Скорее доходит!" — "Да, напротив, заказное идет медленнее, а только вернее доходит".

С тех пор не пишут «заказным», а зато надписывают «поспешно». И куда они все торопятся — 11,12,13-ти лет.

Важничанье письмами — необыкновенное. Избави Бог дотронуться до открытки. Глаза так и сверкают, губы трясутся, и, брызгая слюной, Пучек кричит, отцу ли, матери ли:

— Это бессовестно читать чужие письма!

— Милая, да открытки на то и пишутся, чтобы их все читали.

— Вовсе нет!!! Это — письмо!!! Ведь не к тебе оно написано!!!!!

Трясется.

— Милая, — да ведь и глупости там написаны. Что такое "твоя Зоя", или еще: "Я узнала важный секрет. Но скажу тебе осенью, когда соберемся в школу". Правда, в письме есть еще: "Бабушка захворала воспалением легких", но это — в самом конце, сбоку по краю листа и с кляксой, так что, очевидно, «секрет» важнее.

Раз нам не пришло ни одного письма, а Наде две открытки: то она, схватив их, — выскочила в сад, пробежала огромную аллею, и уже только тогда взглянула на адрес и от кого, и даже — что с картинками. Восторг и, главное, важность сорвали ее как вихрь и унесли как свеженький листок в бурю…

У одной основные подруги — это «Зоя» и еще какая-то «Гузарчик», у другой — вечная "Наташа Полевая".

(12 июня 1912 г.).

* * *

категория времени, ужасна эта связь с временем.

Человек — временен. Кто может перенести эту мысль…

У, как я хочу вечного. "Раб времени", тысячелетия или минуты — все равно. У, как я не хочу этого "раба времени".

(1 июля 1912 г.).

* * *

Только горе открывает нам великое и святое.

До горя — прекрасное, доброе, даже большое. Но никогда именно великого, именно святого.

(1 июля 1912 г.).

* * *

Мы рождаемся для любви.

И насколько мы не исполнили любви, мы томимся на свете. И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете.

(1 июля 1912 г.).

* * *

Не спас я мамочку от страшной болезни. А мог бы. Побольше бы внимания к ней, чем к нумизматике, к деньгам, к литературе.

Вот одна и вся моя боль. Не «Христос», нисколько, «Христос» и без меня обойдется. У него — много. А у мамочки — только я.

Я был поставлен на страже ее. И не устерег. Вот моя боль.

* * *

Жизнь требует верного глаза и твердой руки. Жизнь — не слезы, не вздохи, а борьба; и страшная борьба. Слезы — «дома», «внутри». Снаружи железо. И только тот дом крепок, который окружен железом.

Во мне было мало железа: и вот отчего мамочке было так трудно. Она везла воз и задыхалась; и защищала его. И боролась за меня.

И возничий упал. А я только оплакиваю его.

(2 июля 1912 г.).

* * *

Попы — медное войско около Христа.

Его слезы и страдания — ни капли в них. Отроду я не видал ни одного заплакавшего попа. Даже «некогда»; все «должность» и "служба".

Как «воины» они защищают Христа, но в каком-то отношении и погубляют его тайну и главное.

(может быть, только "наши попы"?

притом очевидно — не все).

(через 1/2 года после "пришла

мысль", т. е. после записи).

* * *

Между прочим, ни в ком я не видал такого равнодушного отношения к смерти, как у попов. "Эта метафизика нам нипочем".

(ну, это — не все), (через 1/2 года после "пришла мысль").

Но, однако, при всех порицаниях как страшно остаться без попов. Они содержат вечную возможность слез: позитивизм не содержит самой возможности, обещания.

Недостаток слез у попа и есть недостаток; у позитивистов — просто нет их, и это не есть нисколько в позитивизме «недостаток». Вот в чем колоссальная разница.

(все-таки попы мне всего милее на свете), (приписка через 1/2 года).

* * *

Режет Темное, режет Черное. Что такое?

Никто не знает.

* * *

Всегда в мире был наблюдателем, а не участником.

Отсюда такое томление.

* * *

Есть люди, которые, как мостик, существуют только для того, чтобы по нему перебегали другие. И бегут, бегут: никто не оглянется, не взглянет под ноги. А мостик служит и этому, и другому, и третьему поколению.

Так была наша «бабушка», Александра Андрияновна, — в

* * *

Тайный пафос еврея — быть элегантным. Они вечно моются и душатся. Еврей не выберет некрасивую в танцы а самую красивую, и будет танцевать с ней до упаду. Вообще они всё "до упаду". Но остановимся на элегантности: еврей силится отмыть какую-то мировую нечистоту с себя, какой-то допотопный пот. И все не может. И все испуган, что сосед потихоньку отворачивается от этого пота.

(вспомнив вечеринку в Брянске,[168] с провизорами).

* * *

Талант у писателя невольно съедает жизнь его.

Съедает счастье, съедает все.

Талант — рок. Какой-то опьяняющий рок.

(1-го августа 1912 г.).

* * *

Иногда и "на законном основании" — а трясутся ноги; а другой раз "против всех законов" — а в душе поют птички.

* * *

С детьми и горькое — сладко. Без детей — и счастья не нужно.

Завещаю всем моим детям, — сын и 4 дочери, — всем иметь детей. Судьба девушки без детей — ужасна, дымна, прогоркла.

Девушка без детей — грешница. Это "канон Розанова" для всей России.

(кроме "лунных людей", с "не хочу!не хочу!" природы).

* * *

Мы не по думанью любим, а по любви думаем. Даже и в мысли — сердце первое.

(за занятиями).

* * *

Осложнить вдохновение хитростью — вот Византия. Такова она от перепутанностей дворцовой жизни до канонов и заставок на рукописях.

(в лесу на прогулке).

* * *

…откуда эта беспредельная злоба?

И ничего во всей природе[169] Благословить он не хотел.

(о Гоголе)

…демон, хватающийся боязливо за крест.

(он же перед смертью).

* * *

Говорят, дорого назначаю цену книгам ("Уед."), но ведь сочинения мои замешены не на воде и даже не на крови человеческой, а на семени человеческом.

* * *

Не полон ли мир ужасов, которых мы еще совершенно не знаем?