Прости - Олег Юрьевич Рой Страница 18

Она принялась тереть глаза, размазывая слезы и тушь. Олеся присела перед ней на корточки:

– Шоколадку будешь? Вкусная. Черная, с орехами, изюмом и цукатами.

Она покупала такой шоколад для бабушки, которая питала слабость к вкусностям, невиданным во времена ее молодости. Пушистые киви, глянцево блестящие манго, невесомые, похожие на цветы, пирожные, диковинные макароны в виде бантиков и завитушек – всех цветов радуги. Вроде какая разница, макароны и макароны, но бабушка радовалась как ребенок.

– Пошел он, – буркнула Карина, продолжая всхлипывать, но не забывая совать в рот шоколадные дольки. Тоже как ребенок.

– Но если все дело в маме… – осторожно начала Олеся. – Уедет – и помиритесь.

– На фига мне этот маменькин сопляк? Ну уедет она, и что? Ты не знаешь, что такое армянская мама. Она для своего ненаглядного дитятки мир перевернет, чтоб ребеночек был счастлив – но икс… иск… икс… лючительно так, как она считает правильным. Делай то, не ешь этого, дружи с тем, а ту книжку не читай. Мне-то повезло, у меня мать русская, а папуля ничего, весь в делах, ему главное, чтоб дома тихо было. А армянская мама – это полный туши свет и сливай воду! Только… знаешь, кто хуже армянской мамы? – Карина уже почти не запиналась. – Армянская свекровь. Так что все к лучшему. Будем! – Она чокнулась чайной чашкой с боком сахарницы и опрокинула чай в себя. Как водку.

– Вот и ладно. Этот под мамину дудку пляшет, другого найдешь.

– А то нет! – гордо, почти азартно заявила Карина. – И тебе заодно.

– Карин, не начинай, а?

– Чего не начинай? Ты совсем на себе крест поставила? Типа такая вся несчастная, страдающая, и тебе это в кайф, да? Сидишь такая одинокая и гордая в своей башне и выбираться из нее не желаешь. А почему? Потому что снаружи можно ножки промочить и волки бродят, стра-а-ашно! А внутри тепло и мяконько, можно ни фига не делать, а только думать, что ты такая принцесса-вся-в-белом!

– Ты сама не понимаешь, что несешь. – Олеся привычно обхватила левой рукой кисть правой, поглаживая, растирая, прогоняя стреляющую боль. Психосоматика, говорите? Может, и так, только болит-то по-настоящему!

– Я-то понимаю, а ты? Ты ж прям гордишься! Ты так страдала, ах! Такая несчастная! Пожалейте ее все!

– Уходи. – Олеся отвернулась к темному окну, в котором их теплая уютная кухня казалась призрачной пещерой злого колдуна, холодной и пугающей. – Просто уйди.

– Да и пожалуйста! Правда глаза колет? Ах, простите, надо было соврать. Да и уйду, подумаешь.

Она метнулась в прихожую, откуда сразу послышалось:

– Саша? Пожалуйста, забери меня по тому же адресу, где… только подъезд… Что значит, минут через сорок? Чего? Какой такой вызов? Ну, знаешь!

Олеся даже улыбнулась сквозь слезы. Карина в своем репертуаре: идти ей два шага, но она об этом попросту забыла! Подумать полминуты – нет, это не для нее. Хорошо бы в тапках не убежала.

– Ну и катись к черту! Сама доберусь!

Глава 7

– Ну и катись к черту! Сама доберусь! – крикнула в трубку сумасшедшая его пассажирка и отключилась.

Вот уж женщина-фейерверк, не дай бог такая рядом с тобой будет. Брр!

Однако, высадив пассажира, сумасшедшей Александр все же перезвонил. Та ведь явно была изрядно на взводе. А с таким темпераментом, плюс градусы в крови, до неприятностей недалеко. И вроде ему-то до нее какое дело? И подруга, к которой она собиралась, давно, наверное, уложила сумасшедшую спать. Или другое такси вызвала, долго ли? Но как-то неловко внутри было. Как будто, если с ней что-то случится, виноват будет он.

Гудки тянулись долго-долго. Потом механический голос (интересно, почему у этих автоматов голоса всегда женские?) вежливо сообщил, что вызываемый абонент не отвечает, я буду продолжать попытки… Не надо, хмыкнул Александр, прерывая вызов. Нет так нет. По времени еще к деду в больницу вполне можно успеть. Или сперва еще раз сумасшедшей позвонить? Она не похожа на тех, что могут спьяну заснуть в сугробе, да и сугробов пока нет, но мало ли.

Телефон, прерывая его колебания, зазвонил сам.

– Саш, – отцовский голос звенел от сдерживаемого напряжения. – Ты где?

– В больницу направляюсь.

– Можешь пока домой ехать. Отец в реанимации.

– Ч-что?

– Опять какая-то фибрилляция или дефибрилляция, я не понял толком. Приступ вроде купировали, будут на динамику глядеть.

– Что-то нужно? Лекарства? Деньги?

– Саш, там все есть, не девяностые на дворе и даже не нулевые. И мне сразу сказали, что приехать можно, но к нему не пустят, а толкаться в приеме, всем мешать… ну сам понимаешь.

– Ясно. Ты сам-то как?

Отец дышал в трубку тяжело, словно по лестнице только что бегал.

– Мне нельзя. Люба уйдет в дальнюю комнату, возвращается – глаза и нос красные. Плачет там, чтоб я не видел. Как будто это она его дочь, а не я сын. Так что…

– Держитесь там, – Александру и самому было стыдно за дежурную эту фразу, но как еще скажешь? – Я вас люблю.

Отец хмыкнул:

– Мы тебя тоже. Не лихачь, на дорогах черт-те что творится.

– Я аккуратно, – пообещал Александр.

Черт-те чего на дорогах он не заметил, но это и понятно, мысли так или иначе приводили к серой тетрадке. Отцу с матерью одно осталось – надеяться. У него же есть от деда поручение. Почти миссия. Если Тося найдется, у деда появится стимул, чтобы выжить. И дело Александра – помочь в этом. Раздеваясь, заваривая кофе покрепче и устраиваясь поудобнее, он думал, что надо бы освежить или вовсе завести новые профили в соцсетях, выложить дедовские фотографии и рассказать историю про Тосю. Вдруг найдутся те, кто знал его лично? И – Тосю? Что там говорит теория семи рукопожатий? Или даже пяти? Что даже от подзаборного бомжа до, к примеру, генсека ООН можно протянуть цепочку не более чем из семи знакомств. А соцсети – это много таких цепочек.

Но сперва нужно самому узнать историю целиком, и четкий, убористый почерк деда – как тропинка, уводящая в прошлое.

Серая тетрадь

…И в моей судьбе Дмитрий Родионов сыграл особую, может быть, даже ключевую роль. Если бы я не боялся показаться излишне пафосным, сказал бы, что он стал моим Черным человеком. Кто может знать, как сложилась бы моя судьба, если бы не он? Думаю, мы почти наверняка поженились бы с Тосей – и были бы счастливы!

Но, если так, сейчас не было бы ни Оли, ни Вити, ни