Лидия Чарская - Особенная Страница 19

И сейчас Строганов подвигался к Лике, облепленной, как мухами, со всех сторон детворой, вскарабкавшейся ему на плечи, на руки, державшейся за полы его сюртука, прильнувшей к нему с той беззаветной ласковостью, на которую способны только разве одни дети.

— Здравствуйте, здравствуйте, Сила Романович! — улыбаясь, приветствовала его Лика, — вы — точно Гулливер, шествующий в триумфальном шествии маленьких лилипутов. А вы поблагодарили дядю, дети, за присланные гостинцы и за игрушки? — спросила она свою расшумевшуюся команду.

— Не за что благодарить-то, — произнес своим добродушным басом молодой заводчик, — помилуйте-с, Лидия Валентиновна, чем богаты, тем и рады. Когда же и побаловать-то ребяток, как ни в раннем детстве? — со своей необычайно мягкой улыбкой закончил он, присаживаясь подле Лики и лаская детей.

— Да уж вы чересчур усердствуете в баловстве этом. Уж и не знаю, право, чем отблагодарить вас, Сила Романович! — говорила молодая девушка.

— Вот-вот. Только этого еще не хватало! Ведь самому себе этим удовольствие доставляю, а вы благодарить! Не ожидал я этого от вас! — махнул он обиженно рукою.

— Дядя Силя, а ты на елку к нам приедешь? — спросила самая крошечная девочка, приютившаяся на коленах Строганова.

— Беспременно! И елку вам пришлю, и игрушек пришлю целый короб.

— Большую? — захлебываясь от удовольствия, прошептала Танюша, и ее голубые глазки стали огромными.

— Вот этакую! — и Строганов разом подбросил чуть не под самый потолок обеих девочек, отчаянно завизжавших от радости.

— Вы очень любите детей, должно быть, Сила Романович? — спросила Лика.

— Я все живое люблю, Лидия Валентиновна, — серьезно произнес молодой заводчик, — и деток, и тварь всякую, и букашку. И не от доброты-с это, заметьте, а от жалости. Жалко мне всего такого. Беспомощное, маленькое, копошится, силенки мало… Ну, вот и притягивает меня к себе… От жалости этой самой, можно сказать, и судьбу свою опустил.

— Какую судьбу?

— Будущность. У меня папаша, изволите ли видеть, на этот счет строг. Отдали меня в гимназию. Ну-с, все это, как у людей, чинно-благородно, все, как следует. А я возьми, да и пристрастись к книгам разным, где про все этакое написано. Зоология там… Знаете, зверюшки, козявки всякие… Страх их люблю… Ну-с все прекрасно с первоначалу, учусь хорошо… Так и лезу вперед, так и лезу… А тут вдруг, как в пятый класс это перевели, тут тятенька и уприся: «не хочу, — говорит, — сына профессором видеть, дело заводское ухлопает, промотает, — говорит, — обдерут его как липку, доверенные и управляющие всякие, ежели он с книжками своими возиться станет и на соломе в бедности жизнь свою еще кончит, пожалуй. Не для того, — говорит, потом и кровью копил я, чтобы из за сыновней глупости фирма своего представителя лишилась». Дело, изволите ли видеть, у нас мануфактурное, чистоты и глаза требует, а уж чей глаз пуще хозяйского сбережет? Ну, так вот и стал я недоучкой, купцом, вместо профессора! — закончил он свою речь далеко не веселым, как показалось Лике, смехом.

— Ну-с, детвора! — внезапно встряхиваясь и выпрямляясь во весь свой богатырский рост, крикнул Сила Романович, — пора дяде Силе уходить. Пустите, ребятишки, скоро опять приеду. Мое почтение вам, Лидия Валентиновна, простите, что поскучали со мною на моих глупых рассказах, — произнес он, застенчиво улыбаясь и осторожно принимая в свою огромную руку нежную ручку Лики.

— Что вы! Что вы, Сила Романович! — поспешила произнести молодая девушка, — мне с вами поболтать большое удовольствие доставляет. Вы ведь хороший, простой, детишек вот как любите. Разве можно с вами скучать!

— Вот и спасибо вам, Лидия Валентиновна! — задушевным ласковым тоном ответил Строганов. — Век не забуду похвалы вашей! осчастливили вы ею меня, можно сказать. Такая, как вы, да вдруг…

— Какая же я такая, по вашему, особенная? — весело смеясь, произнесла молодая девушка.

— Именно-с! Именно-с, особенная, Лидия Валентиновна. Нет уж больше таких. Светлая вы какая-то, точно лучи от вас исходят. Там, тогда, в концерте, как услыхал я вас, пение ваше, так я подумал: точно ангел!

— Ну, я довольно-таки строптивый ангел, надо сознаться! — засмеялась Лика, вспоминая сегодняшний разговор с матерью.

— Уж это нам судить позвольте! — снова застенчиво улыбнулся он и, еще раз с каким-то благоговением пожав пальчики молодой девушки, вышел из комнаты, сопровождаемый до прихожей облепившей его толпою ребятишек.

Получасом позднее и сам князь приехал в свой питомник.

— А, я поджидаю вас сегодня! — приветствовала его Лика.

— Разве что-нибудь случилось в приюте за мое отсутствие? — с явной тревогой в голосе спросил князь.

— Нет, нет! Случилось, но не тут, успокойтесь!

— Что такое? Вы тревожите меня, Лидия Валентиновна, — заволновался он снова.

— Мама очень неохотно пускает меня сюда, в ваш питомник, — вот что случилось, не более! — созналась Лика.

— И что же? — после недолгого молчания опечаленным голосом спросил князь.

— А вы же видите, я все-таки приехала, хотя это и очень дурно так огорчать заботливую и любящую мать! — печально произнесла девушка.

— Из-за нас, стало быть, вы ослушались Марию Александровну, во имя нашего дела принесли нам жертву, Лидия Валентиновна? Позвольте же от души поблагодарить вас за это! Дети! дети! — обернулся он к толпившимся вокруг них ребятишкам, — вы знаете, что ваша добрая фея, ваша тетя Лика чуть было не улетела от нас?

— Тетя Лика — ангел! Дядя Сила это сказал, — серьезнейшим тоном произнесла голубоглазая Танюша, потянувшись губами к лицу Лики.

— Правда, правда, дети, тетя Лика — вам ангел, — глядя на молодую девушку произнес князь и, вдруг поймав печальный взгляд Лики спросил: — вы не должны сердиться на нас однако, Лидия Валентиновна, что мы невольно приносим вам столько неприятностей и тяжелых минуток.

Лика удивленными глазами вскинула на своего собеседника. Да разве она могла сердиться, что он говорит! Ведь это живое дело захлестнуло ее с головою вполне и заставило снова почувствовать полноту и радость жизни!

О, нет, сердиться она не может, ей только грустно, грустно, что так печально складываются обстоятельства.

И Лика тут же рассказала князю, как она всегда стремилась найти такое, именно, большое захватывающее дело, каким является княжеский питомник.

Князь внимательно слушал девушку.

Да, он с первого же дня встречи не ошибся в ней. Он не встречал среди избалованных светских барышень ничего подобного Лике.

Ему показалось, что снова воскресла его покойная любимая княгиня. Это ее голос, ее взгляд, ее великодушные порывы и неизъяснимая доброта! И вторично толкнулась мысль в голову князя о том, что лучшей матери одинокой малютке Хане, лучшей подруги жизни ему, князю, нежели эта чудесная, добрая и чистая душой и помыслами девушка, не найти. Взволнованно вслушивался он в слова Лики, ловя каждое из них больше сердцем, нежели умом и все тверже, все определеннее крепла и развертывалась робкая в начале мысль в голове князя.

Да, она будет доброй, чуткой матерью, и подругой его Хане и верным товарищем мужа на трудном жизненном пути.

В этот день князь уехал позднее обыкновенного из приюта, обласкав детей и щедро одарив их подарками. Он решил в скором времени просить Лику Горную выйти за него замуж.

XIV

Барон Карл Карлович Остенгардт и Рен Горная являлись совершенно исключительными женихом и невестой. Прежде всего Рен категорически отказалась от шитья приданного, а деньги, назначенные для этой цели, решила употребить целиком на покупку автомобиля. Между нею и ее женихом никогда не происходили столь обычные для будущих молодых супругов совещания по поводу предстоявшей им совместной жизни.

Мистер Чарли приходил ежедневно к шести часам и после обеда усаживался с Рен за партию шахмат, храня свое обычное величественное спокойствие. Жених и невеста никогда не говорили о своих чувствах друг другу, да и вообще мало говорили о чем-нибудь, кроме спорта.

— Очень удачное супружество! Они так чудесно подходят один к другому, — следя глазами за прямыми, длинными фигурами, чуть склоненными над шахматной доской, говорил со смехом Анатолий.

Лика по-прежнему ездила в приют, часто встречала там князя, и с каждой новой встречей все больше и больше привыкала к этому прекрасному и достойному человеку.

Князь Гарин по-прежнему был изысканно почтителен и предупредителен с нею и с каждым разом все больше приходил к убеждению, что лучшей жены, нежели Лика, ему не найти. Лишь бы молодая девушка согласилась осчастливить его самого и будущность маленькой Ханы.

Свадьба Рен должна была состояться в середине ноября, а к Рождеству молодая чета стремилась уехать в Финляндию, где у барона было большое поместье, которое он важно называл своим замком, хотя на замок оно и не походило ничуть.