Немой набат. 2018-2020 - Анатолий Самуилович Салуцкий Страница 19

Вера, внимательно вслушиваясь в речи этого крупного пузатого человека в дорогих кроссовках-премиата – даже дома не снял! – была на его стороне. Он нравился ей всё больше, из головы как-то испарилось, что Валерий излагает не выстраданную точку зрения, а лишь делится сомнениями, предостерегает от ошибок. Но всё встало на свои места, когда он сказал:

– Предчувствую усугубление этих опасных процессов. Понимаете, Запад зашёл в Россию вместе с Гайдаром и прочно обосновался здесь, ибо экономическая власть – в руках бывших сподвижников Гайдара, их учеников. Вот сейчас затеяли скоростной социальный лифт «Новые лидеры». В принципе верно, готовят следующее поколение либеральной элиты. Но когда, когда? 2024 год на носу. А наши тревоги – крик в никуда. И мои слова – это своего рода сторожевой клич.

– Ну-у, пространство длиною в шесть лет – срок немалый.

– Какие шесть лет! Неужто вы считаете, что перед парламентскими выборами 2021 года власть будет такой же твёрдой, как сегодня? Э-э, Аркадий Михалыч, пресветлое ваше величество, не знаете вы провинциального чиновника. В двадцать четвёртом предстоит коренная смена власти, и у него одна мысль: будут новые порядки, новый орднунг! как бы чего не вышло! Как бы его за нынешние проказы смолой не обмазали. Очень осторожен, виртуозно изворотлив будет местный чиновник. Ибо ревизия исторических репутаций может случиться. Нельзя ему, как сегодня, перед одним портретом в исступлении лоб расшибать. На все стороны вертеться надо. Сейчас он рысью пашет, выполняя указания Центра. А в 2021-м тыщу причин найдёт увильнуть, в стороне остаться, не подставиться. При социальной разладице швейцару в ресторане начнёт руку пожимать. По части убеждений или внушений будет безнадёжен. Тут у начальников государства, вообще у столичного персонала, тоже ошибочка: не понимают, что административный ресурс заметно ослабнет.

Вера, слегка пригубив оскомистого, терпкого вина, снова глянула на Аркадия. Ей показалось, на его лбу выступили капельки пота, словно он беседовал с дантистом.

– Слушая вас, Валерий, – откликнулся он, – я, откровенно говоря, рад, что не приходится вступать в полемику. Надеюсь, свои сомнения вы подробно изложите Борису Семёновичу. Он тоже не станет возражать, но будьте уверены, донесёт ваши соображения до наивысших сфер.

– Хорошо бы… – Валерий сделал глоток вина. – У меня порой от нервов насморк делается. Я внимательно за здешней жизнью наблюдаю, и гложат думы, глубоко ли в Кремле понимают региональную ситуацию. У нас ведь разные мнения бытуют. О народе уже сказано. Но позиции сталкиваются и в региональной элите, особенно экономической, даже среди пламенных рослибов, вот что хуже всего. Киберактивисты из штанов выскакивают. Полный фарш! Праздник в дурдоме. При такой разноголосице одними зазываниями в будущее не отделаешься. Конкретику подавай! Обещания лакшери в Мухосранске не проходят.

После этого посыпались фамилии, должности, что не интересовало Веру. Аркадий делал частые пометки в блокноте, иногда о чём-то переспрашивая Валерия, задавая краткие вопросы. А она, не притрагиваясь к бокалу, мысленно зубрила речи этого толстяка, чтобы не забыть их и потом обдумать.

В ней просыпался интерес к новизне, в которую она окунулась.

Вернувшись в отель, они спустились для лёгкого ужина в декорированный возбуждающе-красными панелями кабацкого пошиба ресторан. Аркадий был молчалив, а Веру, наоборот, распирало от обилия вопросов. И едва справившись с замысловатым меню, пестревшим умопомрачительными названиями блюд, вроде салата «Уральские самоцветы», она сказала:

– Этот толстяк наговорил много любопытного.

Аркадий раздражённо ответил:

– Наполеон мысли! Думаю, он сгущает краски, привлекает внимание к собственной персоне. Хотя это ему удалось, мимо него теперь не проскочишь.

– Но разве раскол элит или трусость чиновников, разве это не интересно? – Тут же поправила себя: – Разве это не важно?

– Да говорю же: сгущает краски! Обозначает общеизвестные проблемы, придавая им особую значимость. Аристократ захолустья!

Типичный случай когнитивного диссонанса.

– Чего, чего?

– Расщепления мышления.

– А-а… Но проблемы-то, о которых он говорил, кажутся злободневными.

Аркадий долгим отчуждённым взглядом смотрел на неё, прикидывая степень откровенности дальнейшего разговора. Беседа с Валерием выбила его из привычной колеи пофигизма, сомнения этого местного властителя дум слишком походили на отчаянные жалобы человека, напуганного приближением событий, способных нарушить безмятежное течение его сытой жизни. Уж людей-то Подлевский угадывать умел – его конёк! И готов был руку дать под топор, что никому из здешних этот Валерий столь открыто не говорил о своих тревогах. Зато излил душу перед патентованно надёжным – из администрации губера звонили! – московским гостем, посулившим встречу с солидным «решалой», который донесёт его опасения до столичных верхов. Подлевский был расстроен неприятной, даже чудовищной правдой, которая, словно пружины из протёртого дивана, торчала в словах Валерия. Подумал: «Этот парень нашёл умную форму для изложения своих страхов – сомнения». Эти мысли назойливо теснились в голове, и неожиданные расспросы Веры застали врасплох.

– Ты что, действительно хочешь понять смысл того, о чём мы с ним говорили? – непривычно резко спросил он.

– Ну-у, хотелось бы. Если осилю.

– Тогда слушай, – разозлился он. – Речь шла о том, что в провинции зарождается оппозиция нынешнему порядку вещей, угрожающая сломом всего и вся, что для нас дорого и важно.

– Для кого «для нас»?

– Для меня, для тебя, для власти в целом. Я же ясно говорю: для нынешнего порядка вещей.

– Но он ни словом не обмолвился об оппозиции.

– В том-то и дело! Шла бы речь о какой организованной силе – это чепуха. Раздавим, никто и не заметит. Минимум издержек. Но хотя этот Валерий наплодил уйму заблуждений, сквозь его речи проглядывали подвижки самой жизни, вот в чём загвоздка. Причём по разным направлениям, друг с другом напрямую не связанным. Как говорится, мало людей на митинге – много в подполье. Мы вдоль шагаем, а жизнь, она поперёк прёт.

– Если жизнь поперёк, почему бы к ней не приладиться? Получается, страна идёт не в ту сторону и этот Валерий боится остаться на подножке новой жизни. Я верно поняла?

Аркадий опять долгим взглядом посмотрел на Веру, сожалея о своей откровенности. Но в мозгу сильным фоном продолжался шум от недавней беседы, и он не мог сосредоточиться. Наконец чутьё минуты, всегда выручавшее его, подсказало, что надо табанить, сдавать назад:

– Слушай, это дела не женские. Ну зачем тебе обременять свою распрекрасную головушку заботами, в сути которых никто толком разобраться не может? Понимаешь, никто! Тем более, этот, повторюсь, аристократ