Сказки из старых тетрадей - Елена Винокурова Страница 19

ничего не изменилось. Только, пожалуй, к моей тоске примешивалось ощущение безнадежной скуки. Новое для меня ощущение. Может быть, не столь мучительное, как тоска, но зато более затхлое, более унизительное, какое-то старое. Потом, после долгих блужданий, я вдруг поняла, что мертва. Я наконец-то пришла в какое-то помещение, где в гробу лежало мое тело. Появились люди, среди которых было много моих знакомых. Подруга плакала так горько… Мое тело собирались вот-вот похоронить. А я все пыталась крикнуть, что вот она я, что я никуда не делась, никуда не делась! Но все было бесполезно, меня никто не слышал. И я осталась — с теми же ощущениями, что мучили меня при жизни, но без шанса что-то исправить и изменить. Когда я вспомнила этот сон, навалились размышление уже не о последних судорогах, а о том, что будет потом. Хорошо, если небытие. Это именно то, чего я жду. А если пройдет всего несколько минут или часов, и я, убегая от муки, окажусь снова запертой в них и снова буду испытывать тоску и бессмысленность? Я испугалась именно этого: не смерти, а возможности жизни после смерти. Сделала над собой усилие и вылила смесь в раковину, смыла водой. А потом упала и не могла пошевелиться до самого утра. Не могла понять, минута прошла или тысяча лет.

(Если бы знала Анна, как доволен я был, найдя единственное средство для того, чтобы удержать ее тогда: не страх смерти, а страх жизни после смерти).

Случайная знакомая Анны прямо посмотрела ей в лицо.

— А причина? Какая причина? Вы не похожи на дурочку, которая будет травиться из-за какой-нибудь безответной любви.

Моя подопечная сжалась в комок. Долго молчала. Наконец, преодолевая себя, выдавила:

— В том-то и дело, что я дура. В том-то и дело, что нет никаких явных причин. Если бы я могла сказать себе: вот что доставляет мне страдание, вот что мучает меня, я бы, наверное, нашла способ справиться с этим. А так… Ошпаренная кошка… Жалкое существо.

Женщина задумчиво покачала головой, сказала утвердительно, словно ставя диагноз:

— Ненавидите себя.

— Еще как! Почти всю жизнь. Я стала очень рано себя осознавать (мама иногда пугалась, когда я начинала рассказывать воспоминания из детства, восклицала «Ты не можешь это помнить, тебе было четыре месяца»). И вот сколько помню себя, всегда ощущала себя какой-то чужой для всех, не такой, как все. Как будто бы я совсем одна в этом мире. Очень странные чувства для маленькой девочки, окруженной любовью близких людей. А потом стало еще хуже. Наверное, все дети в определенном возрасте начинают размышлять о том, что такое человек и зачем он нужен, что такое смерть, что такое бог. В первый раз мысли об этом пришли мне в голову в семь лет. Был солнечный летний день, из открытого окна пахло разогретой травой, теплый ветерок раздувал кружевную занавеску, а я как будто угодила в ледяной сугроб. Я не смогла найти ответы на свои вопросы и не могла отступиться от них. И как будто зависла в этом вот во всем на целые годы. А люди вокруг были такими спокойными, такими счастливыми, как будто знали что-то, недоступное мне. Значит, понимала я, это со мной что-то не так, я глупее, хуже всех, недостойна знать самое важное. Когда мне было лет тринадцать, у меня появился друг, с которым я разговаривала, задавала вопросы, слушала ответы. Его звали Рэй. Он много значил для меня. Это странно сейчас звучит, но можно сказать, что он многому научил меня. Но вот в чем закавыка — это был воображаемый друг. Лет в пятнадцать я начала бояться того, что все эти явления крылатых друзей маленьким девочкам — просто-напросто признак душевного неблагополучия. Родителям не посмела рассказать, конечно же. Они, как и все родители, хотели видеть меня правильной. Я думала, что им будет очень больно, они будут переживать и стыдиться из-за меня. Стоило только представить, как побелеет лицо отца, какие глаза станут у мамы, как она заплачет, если я им скажу. Потом, много лет спустя, я съездила к профессору, чтобы проконсультироваться у него на предмет склонности меня к шизофрении. Профессор сказал мне, что я не более сумасшедшая, чем абсолютное большинство тех, кто меня окружает.

— Полегчало?

— Ага! Но тогда я была напугана. До такой степени, что, наверное, напугала и моего крылатого друга. Он просто исчез без предупреждения. Правда, остались книги. Я читала с четырех лет, и много, запоем. Но вот именно после бегства Рэя нужные мне книги стали сыпаться на меня в нужное время. Иногда — в буквальном смысле слова падали в руки, на голову откуда-то с полок в книжных лавках и библиотеках. Ну, книги и стали с тех пор моими лучшими друзьями. На какие-то свои вопросы я нашла ответы с помощью Рэя и книг. Какие-то смогла оставить в покое, хватило смирения. И я уже казалась себе не такой уж странной. И не такой одинокой. В общем, какое-то время все было неплохо. Появилось ощущение глубины, неоднозначности, осмысленности мира. И себя, как отражения этого мира — «звезды наверху, звезды внизу; что наверху, то и внизу». Здорово ведь?

— Пока все здорово. Но мне не понятно, с чего вы тогда вдруг решили опять вернуться к хандре и терзаниям?

— Хм…А я соизволила оторваться от книг и размышлений, дабы обратить свое пристальное внимание на окружающую меня действительность.

— Вот оно что! Надо полагать, окружающая действительность оказалась очень далека от книжных представлений и не порадовала юную идеалистку?

— Не то слово — не порадовала! Ввергла в ужас и тоску! Теперь даже гений, проявления которого я находила в книгах, показался мне враньем, нелепой детской попыткой спрятаться от бессмысленности и узости человеческой жизни. А сама себя и подавно загнала под плинтус. Дурацкий мир и дурацкая в нем я. В общем, устала я от всего этого не сказать как.

— Устала… А все-таки от чего больше? От того, что мир не настолько совершенен, каким вы его хотите видеть, или от того, что вы испытываете отчаяние по этому поводу и не всегда можете ощущать радость бытия? Ведь, насколько я поняла, вы не постоянно пребываете в мрачном расположении духа.

— От всего я устала, — подумав немного, нахохлившись, пробурчала Анна, — И, конечно, я не всегда была такая унылая, но этот период тоски кажется невыносимым и нескончаемым.

— Как вы думаете, юная дева, вот этот дурацкий мир такой, какой он есть… Он кажется ненужным вам или