Сестрины колокола - Ларс Миттинг Страница 19

параллельно католической вере. – Теперь вы поняли, к чему я клоню, – сказал Ульбрихт. – Скандинавский пантеон восходит к нашей великой мифологии. Изумительные повествования и представления о валькириях, об Одине, Торе, Локи, легшие в основу величественного вагнеровского Кольца, – вся наша единая северогерманская культура продолжила существование в христианских церквях. В проповедях древних богов, конечно, не упоминали, но вера в них присутствовала как фон, как своего рода теневая религия! Она приняла форму резных украшений, скульптур, замаскированных рунических надписей, порталов, украшенных великолепной резьбой по дереву. Постепенно большинство церквей утрачивали свои нордические элементы, но некоторые немногие, – произнес он таинственно, – оставались до последнего времени храмами, посвященными двум богам сразу, и тем самым они служат старейшей сохранившейся иллюстрацией древней германской веры.

– А теперь, получается, все это разрушают? – нахмурился представитель бургомистра.

– Мало того! – Ульбрихт развел руками. – Предают поруганию! Церковные шпили сдергивают на землю канатами, кованые детали переплавляют на подковы, двери ризниц устанавливают на входе в хлев, свинцовое стекло вставляют в окошки дворовых уборных, расписные стены колют на щепки для растопки печей. Повсеместно в Норвегии крушат все, что являет собой вершину строительного и художественного мастерства. И наш долг – вот посмотрите-ка… – сказал профессор, взяв наконец в руки иллюстрированный фолиант, чтобы можно было прочитать его название, тисненное золотом на кожаном переплете: «Выдающиеся памятники раннего деревянного зодчества на внутренних территориях Норвегии».

Он перевернул плотную желтоватую страницу, явив первую иллюстрацию.

– Великолепно! Феноменально! – воскликнул Герхард в наступившей тишине. Рисунок представлял собой настоящий шедевр, доказательство того, что действительно хороший карандашный рисунок может произвести сильнейшее впечатление даже на самого пристрастного ценителя искусств. Но рисовальщик и мотив выбрал под стать своему дарованию. Церковь в Боргунде – величественное, гармоничное сочетание остроконечных элементов крыши, орнаментов, взмывающих в небо шпилей и ощерившихся драконьих пастей. Этот стиль был так же чужд ему, как архитектурные достоинства дворца персидского правителя, но это был настоящий шедевр, разительно отличавшийся от нарядных общественных зданий и вилл, которые он сам мечтал проектировать. Вид этой церкви задел в нем какую-то струну; она будто восстала из глубин непокорного и пылающего мира, служа связующим звеном с эпохой саг и ее кострами, с выхваченными из ножен мечами, над которыми властвуют силы ночи и моря.

Профессор Ульбрихт показал следующий рисунок, на котором была изображена кирха Урнес, сказав:

– Обратите внимание на подпись. Это не Даль рисовал, а один из его учеников, некий Франц Вильгельм Ширтц.

Задержав взгляд на Герхарде, он рассказал о норвежской церкви, которую под присмотром господина Ширтца разобрали и транспортировали в Берлин, где предполагалось ее вновь сложить. Однако планы изменились, и церковь собрали в Шлезвиге, в Исполинских горах. Ульбрихт рассказал, каких трудов это стоило, и добавил, что церковь стоит там по сию пору.

– Это Далю удалось. Но он был разочарован тем, как приняла его альбом публика. Мало кто купил его, и ни одна норвежская библиотека не пожелала приобрести хотя бы экземпляр.

Он осторожно пролистнул страницы назад, до предисловия, и процитировал слова Даля о его поездках по родной стране:

– «Когда я вновь посетил Норвегию в 1834 г., на месте большинства этих древних церквей стояли новые деревянные здания, совершенно заурядные. Уже у корней дерева дожидается топор, приговор оглашен».

Профессор рассказал, что Даль строил и более далеко идущие планы, но нехватка времени и денег помешала их осуществлению. Он пристально посмотрел Герхарду Шёнауэру в глаза и, выдержав многозначительную паузу, извлек откуда-то толстую архивную папку.

– И вот я, как джинн из бутылки, могу побаловать вас неопубликованными рисунками Даля.

Ульбрихт походя показал церкви в Рингебу и в Ломе, хотя Герхард охотно рассмотрел бы их подробнее, но профессор листал бумаги дальше, пока не развернул рисунок с изображением церкви, весьма похожей на боргундскую, и произнес благоговейно, словно после долгих скитаний достиг вершины, откуда открывается прекрасный вид:

– Вот она. Одна из самых прекрасных. Бутангенская кирха. В дальнем уголке страны, в глубинке, где бродят медведи и волки. Она осталась в полной неприкосновенности.

Все сгрудились вокруг стола плечом к плечу. Кастлер издал глубокое оживленное «гм-м-м!», словно ему после долгого ожидания повязали на шею салфетку и поставили перед ним блюдо с обедом. Облик этой церкви был еще более выразителен, чем боргундской. Углы заостреннее, головы драконов – не просто стилизованные плоские изображения, а крупные трехмерные скульптуры с длинными извивающимися языками, направленными во все четыре стороны света. Но главной особенностью этой церкви оказались резные украшения. Галереи и коньки крыши были сплошь покрыты орнаментами, но наиболее сильное впечатление производила входная группа фасада, декорированная настолько оригинально, что ей отвели целый разворот. Резьба была достойной того, чтобы отлить ее в золоте: безудержная фантазия, материализовавшаяся с неимоверной точностью. Более впечатляющего шедевра Герхард не видел. Резной декор кишел сказочными животными и покрытыми чешуей ящерами, а вокруг входа обвился гигантский змей, разинутая пасть которого была направлена вовне.

– Этот портал являет собой образцовый пример того, как отправлялась языческая вера, – сказал Ульбрихт. – Сам дверной проем низок и тесен, едва больше чердачного люка. Эти великолепные резные фигуры служили преградой для сил зла, не давая им проникнуть в церковь, – чистая прагматика. Напуганным фигурами духам не удавалось проскользнуть внутрь вместе с прихожанами. Норвежцам казалось, что распятия или Андреевского креста недостаточно, требуется чудище вроде этого, – показал он на змея с оскаленными зубами.

– Боже милостивый, это потрясающе, – произнес представитель бургомистра. – Никогда не видел ничего подобного. Такое мощное сочетание веры и оригинальности. Мы обязаны сохранить ее.

Герхард осмелился проговорить:

– Единственное, с чем я могу это сравнить, – кошмарные создания Иеронима Босха. Здесь же удалось достичь подобного эффекта при помощи долота. Невероятно! Великолепно!

– А к этой церкви к тому же, – добавил профессор Ульбрихт, – прилагается дополнительное сокровище – два овеянных легендой церковных колокола: такое деньгами не оценишь.

Трое господ примолкли. Кастлер пристально смотрел Герхарду в глаза. Взгляд у него был гипнотизирующий, словно у рептилии, но Герхард решил, что, видимо, тот слишком сжился с изображением дракона у Даля. Кастлер так и не поведал, почему саксонский королевский двор уделяет этому делу столь пристальное внимание. Герхард сообразил: ожидают, что он должен сам догадаться.

Ну конечно, кивнул Герхард. Королева Саксонии, Карола Шведская, – дочь наследного принца Швеции, шведка по рождению. Церковь находится на ее родине. Или там союз какой-то у них?

– Так точно, студент Шёнауэр… – сказал Кастлер и, причмокнув, добавил: – Придется вам, похоже, поскорее выучить норвежский.

* * *

Три вечера в неделю он ходил на Лейбницштрассе брать частные уроки. Герр Лорентцен, одутловатый датчанин, говорил на «почти норвежском» языке.