Блуждающий костер - Ирина Андрианова Страница 19

— Э-э, я бы, если можно, предпочла остаться в своем спальнике! — поспешно заговорила Яна. — Нет, конечно, если других вариантов нет…

Яна была обладательницей новенького, чудовищно дорогого, толстого и вместе с тем невероятно легкого пухового спальника. Ни у кого в группе такого не было. Она вполне могла позволить себе брезговать согревающей теснотой спарки. Жестоко было заставлять аристократа сливаться с народом, пусть он и первый опрометчиво заговорил о народном благе. Володя понимающе вздохнул.

— Ну, тогда Катюшка! Вот и разобрались.

Во время этого диалога Димыч не произнес ни слова, всем видом изображая смиренную готовность принять любое решение руководителя. Но в душе он торжествовал: холодная смерть на сегодня отменялась, и заменялась теплым спокойным сном в течение всей ночи, чего у него не было уже трое суток. Это было сказочно. И получалось, что всему виной — отставание девушек на спуске. Конечно, он был далек от того, чтобы поблагодарить их, пусть даже в душе. Но в этот вечер он почти не ворчал. То ли он совестился перед своими невольными спасительницами, то ли предвкушение ночи сообщало благодушное настроение, но в этот вечер участницам шатровой команды ни разу не пришлось украдкой переглядываться и строить гримасы, изображая противного Димыча.

С наступлением темноты, словно осмелев без хозяйского глаза солнца, метель совсем разбушевалась. С невидимого перевала доносились рев и вой. Страшно было представить, что происходит наверху. И, хотя сюда снежные порывы долетали в разреженном виде, оставаться у костра никому не хотелось. Решение ужинать в шатре было принято само собой. Горячие котлы внесли внутрь, вход завязали, и праздник тепла начался. Ветер громко хлопал стенками, бесполезно грозя и пугая; его старания только усиливали в маленьком капроновом домике ощущение уюта. Володя сперва хотел провести «разбор полетов», пожурив провинившихся девчонок, но подумав, махнул рукой и велел верному Пете расчехлить гитару. Его музыкальные способности были более чем скромными: пел он сипло и почти без интонации, загрубевшие от мороза пальцы плохо попадали по струнам. Но душам слушателей, изголодавшимся по гармоническим звукам, его песни казались верхом совершенства, и они, не дыша, внимали каждой ноте. Парни сидели и лежали, задумчиво прозревая в бесхитростных туристских песенках то, чего там не было, а именно — обещание каждому стать героем; а девушки, разрумянившись и тихо улыбаясь, впервые за много дней почувствовали проблеск идеального похода, с добрыми и радушными спутниками, о котором они мечтали.

Перебрав свой незатейливый репертуар про снега, вершины и суровую мужскую дружбу, руководитель замолчал, пытаясь вспомнить еще что-нибудь. Данила в это время с самым серьезным видом разливал по кружкам вечерние двадцать грамм (смешанные с водой, они превращались в пятьдесят). Володя, которому давно хотелось выпить, решил, что ночевка у них сегодня по спортивным меркам — почти аварийная, а значит, разрешается принять согревающее «в чисто медицинских целях».

— Доктор у нас не против? — лукаво посмотрел он на Яну.

— А если и против, это что-то изменит, ха-ха? — хмыкнула она.

Кружек «под лекарство» подле Данилы стояло только шесть: Женя и Яна отказались.

— Молодцы, девчонки, нам больше достанется! — приговаривал Генка, плотоядно следя за тоненькой прозрачной струйкой, льющейся из пластиковой бутылочки.

Воздух был наполнен благодушием. Всем было хорошо, и никто ни на кого не обижался.

— А может, вы и от колбасы откажетесь, а? — в шутку, но с затаенной надеждой на серьез спросил Данила.

— Правильно, нечего на непьющих закусь переводить! — подхватил Генка.

— Но-но-но! В таком случае в следующий раз доктор добро не даст! — Яна разнежилась в непривычно теплой атмосфере, и осмелела.

— О, вспомнил! — Володя хлопнул ладонью по облупленной деке гитары, заклеенной по краю синей изолентой. — Попробую, только б слова не забыть.

Эта песня была незнакома Жене, и по всем статьям она была на порядок сильнее предыдущих. Речь в ней шла о странном глупом человеке, который вроде бы мечтает уехать путешествовать, но ему мешает безволие и боязнь изменить свою жизнь: «А я занят, я спецзаказом к земле прижат, и слоем пыли на чемодане мои намерения лежат». А может, и нет никакого спецзаказа, а просто «держит дома меня холера, а может, дело, а может, лень». В тексте были запоминающиеся обороты, типа «зеленый поезд виляет задом, а я с моста на него плюю» [1], и они были вправлены в интересную мелодию, но при этом песня оставляла впечатление безысходности, с которой герой не силах справиться. И хотя для сидящих в шатре эта проблема, вроде бы, не стояла: они между условным спецзаказом и условным поездом обычно выбирали последний (хотя бы потому, что спецзаказ никто и не предлагал), глаза слушателей подернулись легкой грустью. После завершающего аккорда повисло несколько секунд молчания — вернейший знак того, что песня задела за живое.

— Хорошо хоть, что у нас эта проблема не стоит! — выразил общее мнение Петя, шутливо оглядываясь на спартанскую обстановку.

— Я вот таких людей никогда не понимала. Ну что это значит — не уметь сделать решительный шаг? Неужели лучше сидеть в городе, в этом болоте? Понятно же, что в походе во сто раз лучше, — сказала Яна.

— Там не про поход речь идет. Он же про чемодан поет. А какой чемодан в походе? — отозвался Данила, дожевывая печенье.

— Это вообще метафора. Мол, человек не способен меняться, и так киснет всю жизнь, — разъяснил через плечо Генка, полулежа в спальнике. Он светил фонарем в свою книжку. — На самом деле таких людей полно. Это типичный офисный планктон. Причем чемоданы у них как раз не пылятся. Это только в советское время вариантов не было — или в поход иди, или дома сиди. А сейчас-то они по всему свету разъезжают. И у них все хорошо — отели, пляжи, спа-салоны…

— Фу, бе-е! — Володя красноречиво выразил свое отношение к образу респектабельного туриста.

— Скука смертная! И как они это выдерживают? — поддакнул Петя. — Это ж все одинаковое, глянцевое, упакованное, как в супермаркете!

Критику консьюмеристского общества он считал долгом любого образованного человека.

— Ну почему одинаковое? Ты что, пробовал? — Генка насмешливо взглянул на него и, не получив ответа, продолжал: — Каждому — свое. Кто-то ловит кайф от походов, кто-то — от средневековых замков на Луаре, а кто-то — от коктейлей на пляже. Почему нет? Они ж тебе не мешают, верно?

— Коктейли, хе-хе?

— Они никому из нас не мешают, — вставил Димыч. — Но ценности нам эти непонятны, вот и все.

Он опять зашивал рукавицу — уже другую.

— Да самое обидное-то не это. Самое обидное