Валентин Черных - Москва слезам не верит Страница 2

Когда я перечитываю этот сценарий и тоже в который раз спрашиваю себя: "Что же сделало фильм, по нему поставленный, столь крупным, столь обсуждаемым явлением нашего современного кинематографа?", то, признавая объяснения, на которые ссылался, уже более всего думаю о реплике драматурга-об искусстве, населяющем надежду".

Не случайно в коротком предисловии многократно употреблено слово спор в связи с героями 8. Черныха. Знаю, спор этот продолжается (с новой даже силой) и после выхода в свет фильма "Москва слезам не верит". Это естественно. Наивно было бы видеть в повальном внимании к фильму лишь благостное согласие зрителей с его авторами. Но спор и в этом случае самое веское подтверждение обретения писателем власти над временем. Стало быть, удалось ему нащупать важный нерв современной общественной жизни, втягивающей в свою орбиту личные судьбы многих и многих "обыкновенных" людей. Удалось разбередить желание подумать над непростым устройством того, что называем мы повседневностью, в которую трудно порой "вживается" человек. Но "вживается" обязательно, В этом - социальный оптимизм произведений В. Черныха. В этом - первоисток "веселья и отваги" его героев, которые от сценария к сценарию, от пьесы к пьесе становятся сложнее, многограннее. Становятся, главное, все более неординарными в своем представлении о счастье и о путях его достижения.

Армен Медведев

"Москва слезам не верит"

И было ей тогда семнадцать лет. Была она с тонкой талией грудь распирала узкую кофточку, бедра уже округлились. И парни, несущиеся к станции метро, оглядывались на нее.

Она шла, чуть покачиваясь под тяжестью чемодана. Один из парней попытался ей помочь, но она молча отвела его руку.

У входа на эскалатор она протянула контролеру билет (тогда еще не было турникетов), и поставленный чемодан мешал всем пассажирам, ей самой, контролеру. И она получила все причитающееся по этому поводу; "дура", "телка", "соображать надо".

Потом она ехала в вагоне метро. Перехватив взгляд сидящего напротив мужчины, она поспешно одернула юбку, хотя этого вымотанного усталостью человека она ни в коей мере не интересовала, он просто тупо смотрел, борясь со сном.

Потом она ехала в переполненном автобусе. На каждой остановке автобус все уплотнялся, и ее отжимали от дверей в середину салона.

- Водоканал! - объявила кондуктор (тогда еще были кондукторы). Это была ее остановка.

Она бросилась назад. Задние двери были все-таки ближе, но плотная стена из мужских спин не сдвинулась. Она попыталась протиснуться вперед, но и здесь ее постигла неудача, тогда она выставила чемодан: фибровый, жесткий, с металлическими набивками на углах. Она вдавила эти углы в спины, и спины мгновенно раздвинулись.

Вскрикнула женщина, чертыхнулся мужчина, но она все-таки пробила себе путь и вывалилась наружу.

Захлопнулись двери автобуса, оборвав возмущенные крики, автобус отошел, и она осталась на остановке.

Впереди возвышался микрорайон. Скопище пятиэтажных и девятиэтажных панельных домов тогда еще было в новинку даже для москвичей. В Москве только начиналась эра типового блочного строительства.

Она подошла к бесконечно длинному пятиэтажному зданию, из раскрытых окон которого неслась музыка и песни. И музыка и исполнители были в основном еще отечественными. Пели про валенки про красную розочку, про землю целинную, про любимые Ленинские горы.

В комнате, куда направилась моя героиня, жили две девушки. Сразу назову их имена: Антонина и Людмила.

Антонина - плотненькая, аккуратная, такие почти всегда пользуются успехом, и если кто решит жениться, лучше не найти: и не красавица, можно быть спокойным за семейную жизнь, и без заметных недостатков, с такой не стыдно на людях показаться. Сейчас Антонина гладила.

Людмила лежала на кровати, задрав на спинку великолепные, редкостные по красоте ноги. И вообще она была самой красивой среди присутствующих. Она лежала, накинув на себя простыню, и под простыней угадывались чуть выпуклый живот и очень выпуклая грудь, плечи и ноги угадывать было не надо, они были открыты.

Итак, героиня вошла в комнату и поставила чемодан у дверей. Ее звали Катериной.

- А, завоевательница, - прокомментировала Людмила.

- Завалила? - жалостливо поинтересовалась Антонина.

- Завалила, - ответила Катерина.

- Ничего, - утешила Антонина. - Не в этот, так в следующий раз получится.

- Как у тебя получилось, - вставила Людмила.

- Я не способная.

- Ты просто дура.

- Не всем же быть умными, - беззлобно ответила Антонина.

- Ну а как твой электрик? - поинтересовалась Людмила. - Ты с ним уже переспала?

- Он не такой, как ты думаешь, - ответила Антонина.

- Понятно, - сказала Людмила. - У него, значит, что-то не в порядке.

- У него все в порядке. Но он скромный и обходительный. Сама увидишь. Он скоро зайдет за мной, и мы пойдем на концерт.

- "На концерт".,. - передразнила Людмила. - Тетеха! Три года в Москве живешь! В концерт!

- А он не женат? - спросила Катерина.

- Я не знаю, - призналась Антонина. - Вроде не женат.

- А ты прямо спроси, - сказала Катерина.

- Неудобно. Он же меня не спрашивает, замужем я или незамужем.

- А это по тебе и так видно.

- Ты бы хоть оделась, - сказала Антонина. - Голая ведь почти. Неудобно.

- Кому неудобно? - спросила Людмила. - Мне удобно.

И тут постучали в дверь,

- Входи, - сказала Людмила.

В, комнату вошел громоздкий царень лет двадцати пяти.

- Извините, - сказал он и попятился к двери.

- А ты всегда такой стеснительный? - спросила Людмила и сделала попытку встать.

Парень ошалело на нее посмотрел и захлопнул дверь.

- Ну и что? - спросила торжествующая Антонина, - Съела?

- Да, - протянула уничижительно Людмила. - И стоило тебе в Москву ехать! Такого ты и в деревне могла найти.

Не обращая внимания на ее слова, Антонина торопливо переодевалась.

- Не суетись, - сказала Людмила. - Раз пришел - дождется.

Вечером Людмила и Катерина шли по улице Горького. Шли мимо витрин магазинов, в которых искрились золотые и серебряные украшения, медленно поворачивались спортивно-худосочные манекены: женщины а ярких платьях, мужчины в строгих вечерних костюмах. Проходили мимо книжных, винных, колбасно-сырных, меховых, обувных, табачных витрин.

Катерина задержалась было у витрин магазина телевизоров. На телевизорах можно было посмотреть две программы, но Людмила ушла вперед, и Катерина, боясь потерять ее в толпе, бросилась следом.

А мимо них и навстречу им шли люди. Девушки в модных широких юбках, молодые люди с яркими галстуками.

Проход наших знакомых не остался незамеченным. К ним направились двое парней с расстегнутыми воротниками и закатанными рукавами белых рубашек.

- Эй, девчонки! - начал один из них бодро.

- Топайте, топайте, - отбрила их Людмила.

- Ты чего так строго? - спросила ее шепотом Катерина. - Ребята вроде ничего.

- Вот именно ничего, - ответила Людмила. - Деревня, вроде нас. Лимитчики, за версту видно. Одним словом - шалопунь! Это все ненастоящее.

- А что настоящее? - заинтересовалась Катерина.

- Как-нибудь покажу, - пообещала Людмила.

Потом они стояли у аргентинского посольства. Через усилители по улице разносился рокочущий бас.

- Машину боливийского посла к подъезду!

Мягко подкатил приземистый, почти распластанный по земле "Форд". Из подъезда вышел темноволосый господин с высокой гибкой женщиной в платье из серебристой парчи. И снова разносился бас.

- Машину военно-морского атташе, командора... Далее следовала очень непонятная, довольно длинная фамилия.

- Как, как его фамилия? - не поняла Катерина.

- Фамилия не имеет значения, - отмахнулась Людмила.

Она наслаждалась блеском никеля на машинах, драгоценностей на женщинах, сверканием орденов на мундирах.

- Вот это настоящее, - вдруг сказала Людмила.

- Что - настоящее? - не поняла Катерина.

- Все это.

- Ну да, - не согласилась Катерина. - Я недавно в оперетту ходила. Там точно такие мундиры и платья показывали.

- Ну и дура же ты, - заключила Людмила.

А к подъезду подкатывали все новые и новые автомобили, в них садились мужчины и женщины. Солидные мужчины и женщины, а некоторые совсем еще юные, как Катерина и Людмила.

И сразу после блестящего дипломатического разъезда мы увидим Катерину в цехе завода металлической галантереи.

В цехе стояли десятки прессов, за которыми сидели десятки таких же молодых, как Катерина, девушек.

Работа была нехитрая; положить заготовку, снять, снова положить и снова снять. Катерина штамповала основания для подсвечников, которые в то время начинали входить в моду.

Неожиданно пресс начал корежить заготовку. Катерина отключила станок от сети и полезла в его внутренности.

За ее манипуляциями наблюдал Петр Кузьмич Леднев - начальник цеха, которого все звали Кузьмичом.