Николай Переяслов - Я пишу - лучше всех Страница 2

Кстати, сегодня же позвонил из Самары, где печаталась её последняя поэтическая книга, Александр Громов и сказал, что завтра утром он привозит в Москву её отпечатанный тираж... Так что Татьяна Михайловна "разминулась" со своей книгой всего-то на один денёчек!

25 апреля, среда. С утра был с Громовым в храме Большого Вознесения на отпевании Т.М. Глушковой. Были В.Н. Ганичев, С.Ю. Куняев, А.К. Поздняев, Ф.И. Кузнецов, Г.М. Гусев и некоторые другие. Там же мы встретились с приехавшим из Санкт-Петербурга на мой вечер Володей Шемшученко. Впервые видел в храме Владимира Ивановича Гусева - он так за все время службы ни разу и не осенил себя крестом.

* * *

Вечером в малом зале Центрального Дома литераторов (ЦДЛ) под председательством Вадима Дементьева состоялось обсуждение книги моих литературоведческих исследований "Нерасшифрованные послания" (издательство "Крафт+", 2001) и вообще - критической части моего творчества. Были Игорь Штокман, Олег Шестинский, Валерий Рогов, Семен Шуртаков, Юрий Кувалдин, Сергей Сибирцев, Гарий Немченко, Николай Коняев, приехал из Питера Володя Шемшученко, а из Самары - Саша Громов...

Зал был, на удивление, полон, хотя в этот же день проводилось вручение премии Солженицына, и целая часть тех, кто обещал прийти ко мне, отправились к Александру Исаевичу (Павел Басинский, Владимир Бондаренко и т. д.), а часть (в том числе и писавшая обо мне Людмила Щипахина) уехала с Олегом Бавыкиным на Валдай на Романовские чтения. Если бы пришли все, то половине пришлось бы стоять в дверях...

Обсуждение прошло очень хорошо - два часа говорили о современной критике, так что некоторым даже не осталось времени выступить. Затевая это обсуждение, я как раз и хотел, чтобы речь шла не столько обо мне лично, сколько о том, что происходит в нашей сегодняшней литературе и что надо делать, чтобы вернуть ей былой вес в обществе. Я потому-то и допускаю иногда чисто эпатажные приемы (вроде утверждения того, что в стихотворении Рубцова "В горнице" изображено, как матушка гонит ночью самогон), чтобы, как рыбу на блесну, зацепить на них читательское внимание и заставить, не отрываясь, прочитать главное. Критика и литературоведение, на мой взгляд это никакие не вспомогательные жанры и не "посредники" между писателем и читателем, как утверждают некоторые специалисты, а вполне самостоятельные и в общем-то самоценные ветви литературы, и работать в них нужно так, чтобы они были интересны и понятны любому читателю, независимо от того, читал ли он ту книгу, о которой говорит критик, или нет. "От литературоведения должно захватывать дух", - так озаглавил я когда-то свое вступление к книжке "Загадки литературы", и то же самое могу сказать сегодня и о критике, и о любом другом жанре. Если мы хотим, чтобы литература оставалась необходимой людям даже в наше нелитературное время, нужно писать так, чтобы, раскрыв первую страницу, читатель не смог закрыть книгу, не дочитав её до последней...

27 апреля, пятница. В три часа дня в кабинете В.Н. Ганичева совместно с представителями Международного сообщества писательских союзов состоялось обсуждение "Роман-журнала, ХХI век" - первое дело Марины на её новом рабочем месте. Были достаточно объективные, в меру хвалебные, в меру критические выступления. Я говорил о том, что журналу не достает работы в направлении поиска новых имен, а также представления своих региональных коллег. То есть необходимо шире представлять молодых и отдавать хотя бы по несколько страниц в каждом номере для представления журналов "Дон", "Подъем", "Дальний Восток" и так далее.

Критичнее всех был слегка выпивший А. Громов, который высказал обиду на то, что журнал не печатает провинциалов. Увы, в этом имеется определенная доля истины. Журнал время от времени представляет на своих страницах ту или иную писательскую организацию (если губернатор перечислит деньги на издание номера), но в основном, конечно, печатаются москвичи, и когда я увидел, что в нем пошли по второму кругу практически одни и те же имена (М. Попов, А. Сегень, К. Раш, А. Проханов и другие), то я перестал воспринимать его как потенциально и "мое" издание. Естественно, что после этого он сделался мне менее близок и соответственно - менее интересен. Хотя там и прошло за это время несколько по-настоящему значительных вещей...

* * *

...Вечером подумалось о том, что, не допуская в советские годы молодых писателей к журналам и издательствам, "генералы" СП СССР сами взрастили себе в виде всех этих модернистов-метафористов не наследников, а ярых антагонистов, которые поняли, что их тут так до седых волос никуда и не пропустят, и чтобы обрести возможность печататься и получать литературные премии, есть только один выход - смести всех этих стариков вместе с оберегающим их социалистическим строем. Ничего не поделаешь - диалектика! Класс, который из-за своей жадности не подпускает к кормушке никого другого, сам взращивает себе своего собственного могильщика. Очевидная, казалось бы, истина, но, к сожалению, история ничему никого не учит. Сегодня всё опять повторяется почти так же, только на фоне других политических лозунгов...

1 мая, вторник. Ездили втроем (я, Марина и Алинка) на станцию Загорянка смотреть дачу, которую нам предлагают снять на лето в "Мосдачтресте". Она на четырех хозяев, нам предлагают две большие комнаты на первом этаже да плюс ещё кухня и веранда. Вода во дворе, но нет печки, так что придется покупать электрокамин для обогрева, а то в прошлом году было холодное лето, и мы чуть ли не все ночи спали одетыми.

Главное, что здесь очень красивая природа и есть река - Клязьма. Марина не может без купания, да и Алинке нужна вода... Так что придется соглашаться на этот вариант, хотя он и дороговат. Но зато как хорошо на природе пишется! В прошлом году я остановиться не мог, пока не записал сыпавшиеся на меня откуда-то, как соловьиные трели, поэтические строчки, сложившиеся потом в целый роман в стихах ("Моление о миллениуме"). Не случайно писатели так любили жить за городом...

* * *

...Ну вот как объяснить Президенту, что я не хочу быть в оппозиции? Я не бунтарь по своему духу, я очень люблю свое Отечество и хочу, чтобы в России была такая власть, за которую мне бы хотелось отдать свою жизнь. Почему же наши правители делают всё возможное, чтобы я их возненавидел? Почему загоняют всех в нищету и бесправие, а потом жалуются на то, что народ их не поддерживает? Неужели же всем профессиям и сословиям нужно обязательно отстучать касками на Горбатом мосту, чтобы о них вспомнили в Кремле?.. Да и чем стучать писателям - головой?..

2 мая. Побывал в Переделкино, где в эти дни остановились мои литинститутские товарищи Громов и Смоленцев. Вручил Лешке Почетную грамоту СП России, журналы с его публикациями (мне, хотя и с сокращениями, все же удалось напечатать в журналах "К единству!" и "Час России" его статьи о Бунине и Грине), а также газету "Российский писатель" с моей статьей о его книге "Иван Бунин. Гармония страдания".

Когда ехал в электричке, то неожиданно - не знаю даже, по какой ассоциативной связи - вдруг вспомнились стихи популярного в восьмидесятые годы поэта-метаметафориста Александра Еременко - про "густую" ласточку, которая летала "в глуши коленчатого вала", и про дебильную девочку, которая "к болту на 18 идет с ключом на 28". И мне подумалось, что, не потому ли эти ребята так быстро исчезли с литературного горизонта и их поэзия не поддается никакому реанимированию (хотя в последнее время это пытались делать и Павел Басинский, и Юрий Кувалдин, и целый ряд других авторов), что их стихи описывают не реальную жизнь, а только её муляжи. Ну не может ласточка летать "в глуши коленчатого вала", потому что он цельнометаллическое изделие, а стандарт болтов и ключей в СССР был иной на 12, 14, 17, 19, 22, 24, 27, 29, 32, 36, 41 и 46 мм, но не на 18 и 28, таких (за исключением специзготовления) у нас в практике не было, это подтвердит любой слесарь. Так что, бунтуя против тогдашней реальности, Александр Еременко её просто-напросто НЕ ЗНАЛ, и по сути дела сам лез "к болту на 18 с ключом на 28" - то есть брался за поэтическую трепанацию мира, не имея толком представлений о его истинных ценностях. Понятно, что после того, как прошел эффект остроты восприятия, производимый его стихами в условиях стандартизованной литературы соцреализма, исчезла и всякая потребность возвращаться к ним, как исчезла бы нужда извлекать из ящика ключ на 28, когда тебе надо крутить болты на 27.

3 мая. С самого утра сел за компьютер и пытаюсь втянуть себя в работу. После того, как я в начале апреля закончил описывать первые сто дней наступившего тысячелетия ("Сто дней миллениума"), я не написал во все последующие дни ни одного слова, сделал только несколько беглых записей в этом дневнике - и всё, хотя работы на столе ждет непочатый край. Во-первых, я так до сих пор и не закончил уже сложившийся в сознании и на две трети написанный роман "Мой дедушка застрелил Берию", в котором я взял вымышленного героя и поместил его в свою биографическую ауру, окружив его нашими родовыми легендами о моем двоюродном дедушке - дважды Герое Советского Союза маршале СССР Кирилле Семеновиче Москаленко. Во-вторых, накопился целый ряд статей критико-рецензионного характера - для издательства "Гелеос", газеты "Патриот", других изданий. И в-третьих, необходимо срочно писать несколько служебных писем.