Николай Гоголь - Повести Страница 2

Они несколько похожи на два воздухоплавательных шара, так что дама вдруг бы поднялась на воздух, если бы ее не поддерживал мужчина, потому что даму так же легко и приятно поднять на воздух, как подносимый ко рту бокал, <на>полненный шампанским. [Далее начато: На Невском проспекте] При встрече нигде так непринужденно благородно не раскланиваются, как на Невском проспекте. Здесь вы встретите улыбку единственную, chef-d'oeuvre [В рукописи: chef devre] искусства, иногда такую, что можно растаять от удовольствия, иногда такую, что вы увидите себя вдруг ниже травы и потупите голову, иногда такую, что почувствуете себя выше адмиралтейского шпица и поднимете <ее>. [Далее начато: Вы увидите] Здесь встретите разговаривающих о концерте или о погоде [разговаривающих о погоде или театр<е>] с необыкновенным благородством и чувством собственного достоинства. Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений. [Далее начато: Боже как есть <1 нрзб.>] Да, странные характеры встречаются на Невском проспекте. [Далее начато: Вообразите] Есть множество таких людей, которые, встретившись с вами, непременно [которые, непр<еменно>] посмотрят на сапоги ваши, и когда вы пройдете, они оборотятся [пово<ротятся>] непременно назад, посмотрят на спину вашу. Я до сих пор не могу понять, отчего это бывает. Сначала я думал, что они сапожники, но нет, после решил, [но после уверился] что они большею частию служат по разным департаментам и многие из них превосходным образом могут написать отношение из одного казенного места в другое, или же люди, занимающиеся прогулками, чтением газет в кондитерских, словом, большею частию всё порядочные люди. В это благословенное время от 2 до 3 часов, которое может назваться движущею<ся> столицею Невского проспекта, происходит главная выставка всех лучших произведений человека: один показывает сюртук [прекрасный сюртук] с бобром из сукна, другой — греческий прекрасный <нос>, третий несет превосходные [благо<родные?>] бакенбарды, четвертая — пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый — перстень с талисманом на щегольском мизинце, шестая — ножку в очаровательном башмачке, седьмой — галстух, возбуждающий удивление, осьмой — усы, повергающие в изумление. [Далее начато: а. За три часа б. Но к <трем часам>] Но бьет 3 часа, и выставка оканчивается, толпы редеют.

В три часа настает на Невском проспекте весна. Он покрывается весь чиновниками в зеленых вицмундирах. Голодные и <1 нрзб.> надворные и прочие советники стараются всеми силами ускорить свой ход. [столон<ачальники> и другие начальники бегут, ускоряют ход свой. ] Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари еще стараются воспользоваться временем и пройтиться по Невскому проспекту с осанкою, показывающие, что они вовсе не сидели 6 часов в присутствии.

Но старые коллежские секретари и титулярные и надворные советники идут скоро, потупивши голову. Им не до того, чтобы заниматься рассматриванием прохожих. Они еще не вполне оторвались от забот своих, в их голове ералаш и целый архив начатых и неоконченных дел, им долго вместо вывески показывается картонка с бумагами или полное лицо правителя канцелярии.

С 4-х часов Невский проспект пуст, и вряд ли вы встретите хотя одного чиновника. Какая-нибудь швея из магазина перебежит чрез Невский проспект с коробкою в руках. Какая-нибудь жалкая добыча человеколюбивого повытчика, пущенная по миру во фризовой шинеле, какой-нибудь заезжий чудак, которому все часы равны. [Далее начато: Какой-нибудь артельщик с узенькой боро<дой>] Какая-нибудь длинная высокая англичанка с ридикулем и книжкой в руках. Какой-нибудь артельщик, русской человек в демикотоновом сюртуке с талией на спине, с узенькою бородкою, живущий всю жизнь на живую нитку, в котором всё шевелится: спина и руки, и ноги, и голова, когда он учтиво проходит по тротуару; иногда низкой ремесленник, — больше никого вы не встретите в это время на Невском проспекте.

Но как только сумерки упадут на домы и улицы, и будочник, на<де>вший рогожу, вскарабкается на лестницу зажигать фонарь, а из низких окошек выглянут те эстампы, которые не смеют показываться среди дня, так уж [то уж] Невский проспект опять оживает и шевелится. [Невский проспект в одно мгновение наполняется гуляющими, но эти гуляющие молодые люди в] Настает то таинственное время, когда лампы дают всему какой-то заманчивый чрезвычайно свет. Вы встретите очень много [чрезвыча<йно> много] молодых людей, большею частию холостых, в их теплых сюртуках и шинелях. В это время чувствуется какая-то цель или лучше похожее на цель, что-то чрезвычайно безотчетное, шаги всех ускоряются и толкаются, вообще очень неровны, длинные тени мелькают и чуть не достают головами Полицейского моста.

Молодые губернские регистраторы, губернские и коллежские секретари очень долго прохаживаются, но старые коллежские регистраторы, титулярные и надворные советники большею частью сидят дома или потому, что это [что они] народ женатый, или им очень хорошо готовят кушанья живущие у них на домах кухарки-немки. [живущие у них на домах немки. ] Здесь вы встретите почтенных стариков, которые с такою важностью и с таким удивительным благородством прогуливались [расхажив<али>] в 2 часа по Невскому проспекту. Вы их увидите бегущими так же, как молодые коллежские регистраторы, с тем чтобы заглянуть под шляпку издали завиденной даме, которой толстые губы и щеки, нащекатуренные румянами, так по душе многим гуляющим, но еще больше сидельцам и приказчикам, ходящим всегда в немецких сюртуках, под руку.

“Стой!” закричал в это время поручик Пирогов, дернув шедшего с ним молодого человека во фраке и в плаще: “видел?”

“Видел. Чудная, чудная, совершенная Перуджинова Бианка”.

“Да ты об какой говоришь?”

“Об ней, о той, что с темными волосами. И какие глаза! боже, какие глаза и какие ресницы, и оклад лица чудесный!”

“Я говорю об блондинке, что прошлась моей стороной. [что прошлась <в мою> сторону. ] Что ж ты не идешь за брюнеткою, когда она тебе так понравилась?”

“О, как можно”, — вскрикнул, почти закрасневшись, молодой человек во фраке: “как будто она из тех, которые ходят ввечеру по Невскому проспекту. Один плащ на ней стóит больше 300 рублей; это должна быть какая-нибудь дама высшего…”

“Простак!” закричал поручик Пирогов, толкнувши его в ту сторону, <г>де далеко уже развевался щегольский яркой плащ красавицы… “Ступай, простофиля, прозеваешь, а я пойду за блондинкою”.

Оба приятеля расстались. “Знаем мы всех их”, — прибавил он с самодовольною и самонадеянною улыбкою, уверенный, что нет красоты, осмелившей<ся> ему противиться.

Молодой человек во фраке и плаще с робким и трепещущим движением поворотил в ту сторону, где развевался вдали пестрый плащ, беспрестанно [вдруг] то окидывавший<ся> ярким блеском по мере приближения к свету фонаря, то покрыва<вшийся> темнотою по удалении от него. Сердце его билось и он ускорил шаг свой. Он не смел и думать о том, чтобы иметь какое-нибудь право <на> внимание улетавшей вдали красавицы; тем более допустить такую черную мысль, какую только что объявил поручик Пирогов. Но ему хотелось только видеть дом, заметить, где имеет свое жилище это прелестное существо, которое, казалось, сорвалось с неба прямо на Невский проспект и, верно, улетит опять неизвестно куда. Он ускорил шаги свои [Он ускорил шаги свои сколько можно было ускорить] и, казалось, летел и, не глядя, сталкивал солидных господ с черными и поседевшими бакенбардами.

Этот мелодий человек принадлежал к тому классу, который составляет у нас странное явление и вовсе не принадлежит к гражданам Петербурга, [а. который принадле<жит?> б. который не принадлежит к [какому] гражданам Петербурга, он представляет какое<то> маленькое, легонькое исключение] так же как лицо, являющееся нам в сновидении, не принадлеж<ит> к существенному миру. Это небольшое сословие чрезвычайно странно [Далее начато: между тем] в том городе, где все или чиновники, или купцы, или ремесленники-немцы. [или немцы мастеровые. ] Это сословие художников. Какое странное явление: художники петербургские! Художники северные! Художники в стране финнов, где всё мокро, гладко, [где всё гладко, серо] ровно, бледно, серо, туманно. — Эти художники вовсе не похожи на художников италианских, гордых, горячих, как Италия и ее небо.

Петербургские художники совершенно другое. Это большею частью добрый, кроткий народ, застенчивый, беспечный, любящий пить с двумя приятелями своими в маленькой комнате чай и скромно потолковать об любимом предмете. Он [Далее начато: любит] вечно зазовет к себе какую-нибудь нищую старуху и заставит ее просидеть битых часов шесть, [Далее начато: за что в качестве натурщицы] с тем, чтобы перевести на полотно ее жалкую бесчувственную рожу; он рисует перспективу своей комнаты, в которой является всякий художественный вздор: гипсовые руки и ноги, сделавшиеся кофейными от времени и пыли, изломанные станки, опрокинутую палитру, стены, запачканные [палитру, пол запачкан<ный>] красками, с растворенным окном, в котором мелькает бледная Нева и бледные рыбаки в красных рубашках. [Далее начато: они почти с любов<ью>]