Алексей Толстой - Бывалый человек Страница 2

И хочется ей, и - нос вот дался. Потом, конечно, и со всячинкой стали брать. Так многие ребята вышли из батраков в хозяева, женились на вдовах, хорошо стали крестьянствовать. А дамочки эти забыли, как и порожняком-то ходят: не поспевают рожать. Французы много дивились.

- А ты как же пристроился?

- Попал я к ведьме. Мужественная женщина лет сорока; хозяина на войне убили. Одним салатом, проклятая, норовила кормить. Орет весь день, как погонщик. За день наломаешься, а вечером она напьется красного вина и в ботинках лезет к тебе в кровать. Плюнул, вернулся в лагерь, и по причине примерного поведения отпустили меня на поденную работу, где я захочу. Надумали поехать в Марсель. Там встретился я с Алексеем Костолобовым и с Иваном Рындиным; он тоже от бабы ушел: попрекала его русским происхождением. Стали мы грузить пароходы. Заработали в скором времени на этой погрузке четыре тысячи двести франков, но опять-таки через свою некультурность: спины здоровы. Иван Рындин и говорит: "Не век нам, ребята, ящики таскать, давайте подыщем работу почище". Гимнастерки мы побросали, справили чистую оде-жу, рубашки с галстуками, шляпы. На это хлопнули без малого тысячу. Но на улице нас уже не толкают, придешь в кафе - "Гарсон, вян-блан!" Подбегает половой: "Кескевуле?" Значит - чего желаете? И тащит белого вина. И мы стараемся между собой говорить по-французски, не иначе.

Под телегой фыркнули. Затем кто-то в темноте, видимо, щелкнул того по затылку. Рассказчик продолжал:

- Доехали мы по железной дороге до Тулузы. Пересели на узкоколейку, вылезли на одной станции и пошли пешком в уездный город, в глушь. Идем по шоссе в холодке, под деревьями. Кругом - поля, виноградники. Земля - как сад разделана. На хуторки заглядишься. Живут тихо, сытно, и народ в этих местах живет старый. Молодых совсем мало.

- Перебиты?

- Которые перебиты, а которые в города уходят. Деревенская работа им теперь не нравится: тяжела. Каждому хочется поскорее схватить, веселее пожить. Война, как ложкой, весь народ перемешала. Мы так и думали, что Рындин привел нас в эти места на сельскую работу: на нас все поглядывали из-за палисадников старики и старушки; особенно на Алексея Костолобова: длинный мужик, здоровенный. Но - нет. Сели отдохнуть у канавы, Рындин и говорит: "Про эти места мне давно рассказывали. Здесь такая скука - люди на ходу засыпают. Конечно, в Париже, например, нам без культурного образования пробиться трудно, там нас всякий зашибет. Но здесь легко можем сойти за столичных авантюристов".

- А это что же такое?

- Авантюрист, по-нашему, мастер на все руки; другие работают, он ненки снимает [Рассказчик употребляет слово "авантюрист" не совсем в обычном смысле, очевидно, избргая слова "спекулянт", как слишком узкого понятия. (Прим. А. Н. Толстого.)].

- Есть такие.

- За границей, между прочим, они большие отламывают дела. На культуре все основано. Ты там, под телегой, знаешь, что такое акция?

- Чего это? (Сквозь смех.) А ну тебя...

- Акция - это, брат ты мой, такая бумага: купил ее - тебе за это платят, продал - опять деньги платят. Ты год будешь спину ломать авантюрист в минуту больше заработает. Он мигнул кому-то: покупаю, мол, акцию... А у самого, заметь, в кармане - битая вошь. Все дело, кому мигнуть... И ему несут деньги...

После этих слов опять началось качанье головами. Рассказчик, очень довольный, похрипывал трубочкой.

- Так-то сидим на канаве и ахаем, а Рындин рассказывает. Обдумали наше предприятие со всех сторон. Под вечер пришли в город. Красивый городок: речка, сады, каменные дома, в каждом на дворе - голубятня. На улицах чисто. Тишина и скука. И мы этой скуке рады. Зашли в гостиницу, заказали ужин: пареного кролика со сметаной, лягушек...

- Тьфу! Будет тебе нести...

- А ты ел лягушек? Ну и молчи. У нас в болотах полно этой дичи, орет, а вам жрать нечего, а это самая первая еда. Эх, некультурность! Ну, хорошо. Трактирщик подает нам ужин, вино, ликер, шоколад, и сам удивляется, как мы сытно едим, и спрашивает: откуда, зачем? Мы говорим: приехали обсмотреться, может, понравится, - депо заварим. И сразу пошел по городу слух: приехали-де из Марселя иностранные авантюристы. Особенно Костолобов удивил горожан: ростом в дверь, глаза маленькие, ручищи как лопаты, ходит - спотыкается, ему стыдно, что на него смотрят. Утром проснулись - опять горячий завтрак: охолощенный петух и улитки с чесноком. И пошли мы будто бы прогуляться по городу. На нас - глядят изо всех окошек. Хорошо. До обеда обошли кругом города три раза. И у самой реки, неподалеку от базарной площади, Рындин указал на один амбар - каменный, старинный, крепкой стройки: "Здесь, говорит, наше счастье". Амбар этот мы арендовали на год за самые пустые деньги. Нам сейчас же в городе - кредит: видят, что приехали солидные авантюристы. Взяли мы в кредит елового леса, досок, кумачу, картону разного, красок, электрических принадлежностей. Городок оживился, торговля пошла. Мы, не теряя времени, начали ремонт: починили на амбаре крышу, подправили штукатурку, снаружи, изнутри стены выкрасили. Понаделали скамеек, обили кумачом, и около входа Алексей Костолобов - он кузнецом был до войны намалевал по штукатурке что ни на есть пестрее, страшнее, разных кавказцев в папахах, большевиков с красными бородами, с ножами, башкир косоглазых... И пушки тут стреляли, и на конях дрались, и хаты горели... "Эти картины, Рындин говорит, - главный наш козырь". И верно - ленивы французы, а из соседней деревни приходили смотреть, весь день у амбара - толпа. "А что, спрашивают, тут у вас будет?" Рындин им: "Милостивые государыни и милостивые государи, подождите, скоро увидите, а между тем благодарим за ваше почтенное внимание". Когда работа стала подходить к концу, он взял две тысячи - выдал нам расписку - и уехал в Париж. Оттуда прислал телеграмму: "Удача, все достал, пишите вывеску". Мы тем временем мусор вывезли, около амбара подмели, посыпали песочком и занялись писать вывеску. Через неделю Рындин вернулся с двумя ящиками. "Ну, ребята, завтра открываемся". И ночью мы повесили вывеску. Наутро весь город ахнул. "Новость! Первый раз в городе. Кинематограф из Парижа. Веселое и полезное развлечение для лиц обоего пола. Для начала будет показано: 1) Кошмарная драма из жизни парижских бандитов. 2) Уморительные приключения одного доктора. 3) В перерыве выступит русский великан Алексей Костолобов с ломанием об голову досок и других предметов".

Для этого номера Рындин привез вязаные штаны, фуфайку и трубу. К семи часам у нас все было готово - аппарат поставили, ленты проверили, Алексея одели в красную вязанку, научили скрипеть зубами, когда дойдет дело ломать доски. Рындин сел в кассу, я стал внутри - проверять билеты, сажать на места, выкликать картины, Костолобов заревел в трубу - за речкой слышно. Смотрим: потянулись французы.

Триста франков собрали в первый вечер, дали три сеанса, и четвертый бы дали, но Костолобов отказался ломать доски - голову намял. Французам очень понравился наш театр: действительно, до этого времени к ним ни один кинематограф не заезжал - глушь. Рисковать боялись. А у нас дело пошло хорошо. Рындин привез вторую серию, и к нам с хуторов стали приходить. Особенно дивились на Костолобова. "Это, говорят, монстра, о ля-ля". Действительно, здоровый мужик: берет он доску в полтора дюйма и хрять ее об голову! Дамочки вскакивают и его щупают...

Ну, хорошо. Деньги у нас не переводятся. В гостинице почет. Гуляешь по городу - не поспеваешь кланяться. И стали мы жиреть, стали скучать. На разное баловство потянуло. И пьем мы один бенедиктин. А тут зима пришла, дожди, сумерки. Костолобов как напьется, так - плакать: "Не видать, говорит, мне сроду тихого Дону, лучше бы я жил в степях бобылем каким-нибудь безлошадным, чем перед французами выламываться, это неприлично". Так и сидим долгий вечер три мужика в гостинице, пьем бенедиктин, говорим по-французски, а ветер за окошком надрывается, ветер зовет в степи.

- По кизячку заскучали?

- По гнезду.

- А у нас тут были дела, покуда вы прохлаждались с тиятром. Не то что сейчас, - одни верхоконные носились по степи. Пушечки постреливали...

- Как столб телеграфный, так, смотри, и человек висит.

- Повторяю, - продолжал рассказчик, - будь мы культурные, мы бы денежки прикопили и - в Париж, например, акциями бы занялись, стали бы ходить с дамочками по роскошным ресторанам. Словом, развлекались. А у нас только и разговоров, что про деревню: как там да что, да живы ли... Может, и России-то уж больше нет.

- Гы! (Под телегой.)

- А что ты думаешь... Рындин привозил из Парижа газеты, там прямо писали: "Россия пропала, одни кресты, и народ весь разбрелся - кто куда". В зимние вечера много выпили ликеру под эту тоску. Поговорить не с кем, ни поругаться, ни пошуметь... Вот приезжает как-то на масленой Рындин из Парижа. Сеанс отслужили. Электричество погасили. И Рындин повел нас за амбар на берег. "Ну, ребята, говорит, хотите ехать на родину?" - "Как? Что?" "Генерал Деникин вызывает добровольцев, дают экипировку, проездные и подъемные". - "Против кого же воевать?" - спрашиваем. "Против большевиков, потому что они у крестьян, у казаков землю отняли и хлеб отнимают, и эти большевики - на германской службе, распродают Россию, хотят ее передать германцам. Говорил мне это верный человек в комитете. А вот и газеты, - и показывает нам газеты, - в них то же сказано".