Александр Бестужев - О главном попечителе и наставниках Страница 2

И как известно, что все люди вообще, какого бы возраста ни были, равно управляемы бывают мнением, и не столько сущностию самого события поражается их воображение, как мнением об том человеке, который о каком-нибудь говорит действии; следуя сему правилу, знаменитый, покрытый ранами воин, украшенный торжественными знаками, может только говорить о мужестве и способностях военных. Судия почтенный и справедливый да провозглашает правосудие и уважение к законам; гражданин, лучшим образом служивший отечеству, да внушает чувствие любви и почтения к сей общей причине рождения каждого[7]. И естьли, вообще сказать, наставники сии будут избираемы не по случаю или прихотям, как обыкновенно почти в таковых случаях бывает, но по личным достоинствам; есть-ли исполнены они любовию к ближнему, общим доброжелательством ко всем людям, ко всему роду человеческому; естьли они ласковы, снисходительны, со всеми и между собою учтивы, благопристойны, добронравны, гневу и горячности не подвержены – то можно ожидать, что дети, видя подобные примеры, учинятся совершенными гражданами. И кто может после сего усумниться в превосходстве сих наставлений над наставлениями, преподаваемыми каким-нибудь тунеядцом? Кто усумнится, чтоб не произвели сии люди действия благие и спасительные?

Примечания

1

«Все зависит от удачного выбора начальствующих и учителей, одаренных здравым разумом, а не заразившихся надутым видом и угрюмостию». Рассуждение о установлении Кадетского корпуса.

2

«Дитя есть самый лучший копиист всех наших, а паче худых поступков. Без науки, без прилежания и рассудка перенимает и точно повторяет все, что видит и слышит, наипаче от тех, кого любит и почитает». Рассужд. о устан. Кад. корп.

3

«Педанство есть сущая пагуба воспитания юношества вообще, а благородного особливо. Естьли должно выбирать из двух зол меньшее, то лучше взять учителя некоторым недостатком подверженного, нежели педанта, учением своим надутого и во всем поведении столько же нестерпимого, как и смеху достойного». Рассужд. о устан. Кад. корп.

4

Плутарх уподобляет страсти ветрам, без которых корабль не может иметь своего направления. Они не что иное суть, как движения душевные, возбуждающиеся от предметов, воображению нашему представляющихся. Все страсти имеют в виду какое-нибудь благо, удовольствие или счастие, хотя оные впоследствии и ложны иногда являются. Например, скупой при виде полного кошелька не может не изъявить радости своей, потому что страстен к богатству. Сладострастный, видя хорошую женщину, не может не желать ее наслаждения, потому что он страстен к утехам. Стоики и другие моралисты признавали страсти болезнями душевными, кои истреблять должно для нашего успокоения и блаженства; но ныне, напротив, полагают, что страсти человеку необходимы, которые не погашать вовсе, но только усмирять чрезмерное оных воспаление должно. В противном же случае сие значить будет, что из человека хочешь сделать машину, когда желаешь истребить до основания его страсти. Конечно, есть из них опасные, вредные и преступные, но есть, напротив, другие, сами по себе приятные, полезные, похвальные и невинные. Страсть к игре есть предосудительна, естьли предметом ее гнусное корыстолюбие; но страсть к труда! Месть всегда достохвальна, когда человек, предаваясь оным, имеет в виду пользу общую. Не тот человек добродетелен, который вовсе страстей не имеет, но тот, который с тщательностью их побеждает и не допущает себя быть увлечену их силою за пределы добродетели и должности. Человек, не чувствующий ни любви, ни зависти, ни удовольствия, ни печали, ни надежды, ни страху, – словом, учинившийся мудрым стоиком, есть не что иное, как неподвижная глыба, кою ни в какое нельзя употребить действие. Каким образом, в самом деле, возможно бы образовать, воспитать юношу, не чувствующего пристрастия к награждениям и отвращения к наказаниям? И сколь бы мало кто ни входил в исследование страстей, увидит, что они сами по себе ни хороши, ни худы, а учиняются таковыми по употреблению, из них производимому; поелику всяк человек родится с нуждами и с желанием оные удовольствовать, к тому ж по врожденной способности расположен чувствовать печали и удовольствия, когда все понуждает его устремиться к приобретению последнего и устранению от себя печали, то из сего и происходит, что страсти чело-веку присущи, неразделимы от его природы, согласны бытию его, необходимы к его сохранности. Страсти в направлениях своих столько имеют многоразличных видов, что не можно войти во все оных подробности, кол суть бесконечны, но довольно сказать, что все они полезны, естьли обращены к благому предмету, естьли обузданы рассудком, естьли силою оного стремления их воздержано, остановлено, учреждено или, взирая на обстоятельства, распространено до известных пределов. Сократ был по природе своей склонен к разным порокам, как-то: к наслаждению чувств телесных и к услаждению вкуса; но чрез беспрестанное прилежание к последованию гласу разума он всесовершенно предохранил себя от суетных усилий порочных своих склонностей.

5

Сие весьма удобно приметить можно, что всякий молодой человек, имеющий пристрастие шутить или, так сказать, веселить беседу на счет ближнего, бывает по большей части человек тщетный, ничему не наученный и к общественным должностям редко употребительный, поелику лучшее расположение ума своего устремляет на то, чтоб шутить, сказать острое слово. И хотя чувствует иногда, что презираем, но делать нечего, переменить нечем, и потому принимается опять за ремесло общего весельчака и сим старается хотя мало поддерживать себя в обществе, надеясь оставить за собою имя бойкого. Но к несчастию, сие весьма редко удается, ибо кроме желания быть шутом надобно иметь искусство от природы. Сей же самый, будь хорошо научен в училище и понятия его лучше образованы, то никогда не предастся невежливому сему пристрастию. Охота говорить красно есть признак человека злого характера.

6

«Естьли при корпусе или воинском училище найдутся подобные учители, то об успехе и благосостоянии оного сомневаться не можно; буде же по несчастию таких людей не достанет, то тщетны будут все предписания и все старания о произведении благонравия и успехов. Без та новых учителей совершенных офицеров произвести не можно». Уст. Кад. корп. – В военном училище число наставников большею частию составляют офицеры, следовательно, должно быть избрание их самое строжайшее. Надобно стараться определять таких, кои бы все то заключали, что составляет честного и благородного офицера, чтоб служба их была ознаменована опытами нескольких кампаний, поведение их совершенно изведано. Офицеры же, только что вышедшие из училища и в то же время определенные к воспитанию, есть зло ощутительное и вред юношеству не малый наносящее.

7

И как добрые основания постепенно утверждаются, и потому не можно ли найти естьли не всех вдруг, то произведением вышепредписанными правилами довольного числа испытанных, просвещенных и честностию украшенных воспитателей? Есть много людей благородных, почтенных, с честию в военном и гражданском состоянии служивших, кои с пользою занимать могут места старших надзирателей; есть довольное число училищ, отколе можно наполнять прочие места смотрителей. (Предполагая, что общие правила во всех училищах одинаковы.) И воспитываемых и наученных в училищах общественных, обращенных к общему предмету, прошедших довольное поприще в гражданской жизни, следовательно, знающих, в чем состоит связь общественная, гораздо лучше употребить можно к должности надзирания, нежели избранных другим каким образом. Известно уже, что начальные черты воспитания глубоко изображаются в душе и остаются на целую жизнь неизгладимыми. Следовательно, в сии лета возраста нужно положить основание характера общественного и начала упоминаемых выше сего добродетелей, то такой человек, который употреблен бывши по состоянию своему к должностям обширнейшим и к жизни деятельной, рассказывая о каком-нибудь происшествии, удобном ко внушению сих гражданских добродетелей, может утвердить то собственным омытом или очевидным своим свидетельством. Неупотребляемые же в должности мужеские не могут в слабых еще и только что возникающих детских душах напечатлеть мужества, твердости духа, дать понятие о славе истинной и ложной, ибо таковые внушения тот токмо учинить может, кто все сие приобрел опытом.