Борис Виан - Печальная история Страница 2

- Эта печальная история, - ответила Флавия, утирая слезу, досадно нарушавшую симметрию ее лица.

- Мне не терпится услышать ее, - сказал Уен, увлекаясь.

- Что же, я вам расскажу.

Уену понравилась откровенность Флавии. Ее не надо было упрашивать поведать свою историю. Очевидно, она и сама понимала исключительную ценность подобных признаний. Он ждал, что последует длинный рассказ: у молодой девушки обычно масса возможностей общения с другими представителями человеческого рода, - так у розанчика с вареньем больше шансов ознакомиться со строением и повадками двукрылых, чем у какого-нибудь чурбана. Несомненно, и история Флавии изобилует мелкими и крупными событиями, из которых можно будет извлечь полезный опыт. Полезный, разумеется, для него, Уена, ибо личный опыт влияет лишь на чужие убеждения, сами-то мы отлично знаем тайные побуждения, заставившие нас преподнести его в прилизанном, приличном и безличном виде.

- Я родилась, - начала Флавия, - двадцать два и восемь двенадцатых года тому назад в небольшом нормандском замке близ местечка Чертегде. Мой отец, в прошлом преподаватель хороших манер в пансионе мадемуазель Притон, разбогатев, удалился в это поместье, чтобы насладиться прелестями своей служанки и спокойной жизни после долгих лет напряженного труда, а моя мать, его бывшая ученица, которую ему удалось соблазнить ценой неимоверных усилий, так как он был очень уродлив, не последовала за ним и жила в Париже, попеременно то с архиепископом, то с комиссаром полиции. Отец, ярый антиклерикал, не знал о ее связи с первым, иначе он бы немедленно потребовал развода; что же касается своеобразного родства с полицейской ищейкой, то оно даже было ему приятно, так как позволяло посмеяться и поиздеваться над этим честным служакой, довольствовавшимся его объедками. Кроме того, отцу досталось от деда солидное наследство в виде клочка земли на площади Опера в Париже. Он любил наведываться туда по воскресеньям и копаться на грядках с артишоками на глазах и под носом у водителей автобусов. Как видите, любая форменная одежда внушала ему презрение.

- Да, но при чем здесь вы? - сказал Уен, чувствуя, что Флавия теряет нить рассказа.

- В самом деле.

Она отпила глоток вина. И вдруг из глаз ее хлынули слезы, обильно и бесшумно, как из исправного водопроводного крана. Казалось, она в отчаянии. Так оно, должно быть, и было. Растроганный Уен взял ее руку. Но тотчас выпустил, не зная, что с ней делать. Однако Флавия уже успокаивалась.

- Я жалкое ничтожество, - сказала она.

- Вовсе нет, - возразил Уен, находя, что она слишком строга к себе. - Я не должен был вас перебивать.

- Я бессовестно лгала вам, - сказала она. - И все из чистой гордыни. На самом деле архиепископ был простым епископом, а комиссар - всего лишь уличным регулировщиком. Ну, а сама я - портниха и еле-еле свожу концы с концами. Заказы бывают редко, а заказчицы все редкие стервы. Я надрываюсь, а им смешно. Денег нет, есть нечего, я так несчастна! А мой друг в тюрьме. Он продавал секретные сведения иностранной державе, но взял дороже, чем полагается, и его посадили. А сборщик налогов дерет все больше - это мой дядя, и если он не уплатит своих картежных долгов, тетя с шестью детьми пойдет по миру, - шутка ли, старшему тридцать пять лет, а знали бы вы, сколько нужно, чтобы его прокормить в таком-то возрасте!

Не выдержав, она снова горько заплакала.

- День и ночь я не выпускаю из рук иголку, и все впустую, потому что мне не на что купить даже ниток!

Уен не знал, что сказать. Он похлопал ее по плечу и подумал, что надо бы приободрить ее. Но как? Хотя и говорится: чужую беду руками разведу, - но кто это пробовал? Впрочем... И он развел руками.

- Что с вами? - спросила она.

- Ничего, - сказал он, - просто меня поразил ваш рассказ.

- О, - сказала она, - это еще что! О самом худшем я боюсь и говорить!

Он ласково погладил ее по ноге.

- Доверьтесь мне, это приносит облегчение.

- Приносит облегчение? Разве вам приносит?

- Ну, - сказал он, - так говорится. Разумеется, это только общие слова...

- Что ж, будь что будет, - сказала она.

- Будь что будет, - повторил он.

- Мое злосчастное существование окончательно превратилось в ад из-за моего порочного брата. Он спит со своей собакой, с утра пораньше плюет на пол, пинает котенка, а проходя мимо консьержки, рыгает очередями.

Уен потерял дар речи. И в самом деле, когда сталкиваешься с человеком, до такой степени испорченным, извращенным и развратным, то просто нет слов...

- Подумать только, если он таков в полтора года, что же будет дальше? сказала Флавия и разрыдалась.

Эти рыданья уступали предыдущим по частоте, но далеко превосходили по силе звука.

Уен потрепал ее по щеке, но тотчас отдернул руку, обжегшись горючими слезами.

- Бедная девочка! - сказал он.

Этих слов она и ждала.

- Но самое ужасное, уверяю вас, вы еще не знаете...- сказала она.

- Говорите, - твердо сказал Уен, готовый теперь ко всему.

Она заговорила, и он поспешно ввел в уши инородные тела, чтобы ничего не слышать, но и того немногого, что он все же разобрал, было достаточно, чтобы его прошиб холодный пот, так что одежда прилипла к телу.

- Теперь все? - спросил он чересчур громко, как все начинающие глухие.

- Все, и я действительно чувствую облегчение, - сказала Флавия и единым духом выпила стакан, оставив содержимое оного на скатерти. Но эта шалость нисколько не развеселила ее собеседника.

- Несчастное создание! - вздохнул он наконец.

Он извлек на свет свой бумажник и позвал официанта, который подошел с плохо скрываемым отвращением.

- Что прикажете?

- Сколько я вам должен? - спросил Уен.

- Столько-то.

- Вот, - сказал Уен, давая больше.

- Благодарите себя сами, у нас по этой части самообслуживание.

- Ладно, - сказал Уен. - Подите прочь, от вас смердит.

Официант удалился оскорбленный - так ему и надо! Флавия восхищенно смотрела на Уена.

- У вас есть деньги?

- Возьмите все, - сказал Уен. - Вам они нужнее.

Ее лицо выражало такое изумление, словно перед ней сидел сам Дед Мороз. А что выражало его лицо, сказать трудно, ведь Деда Мороза никто никогда не видел.

Уен ушел домой один. Было поздно, горел лишь каждый второй фонарь. А каждый первый спал стоя. Уен шагал, понурив голову, и думал о Флавии, о том, с какой радостью забрала она все его деньги. Это было так трогательно. Бедняжка, не оставила ему ни франка. В ее возрасте чувствуешь себя погибшим, когда не на что жить. Тут он вспомнил, что и сам в том же возрасте - удивительное совпадение! Такая обездоленная! Теперь, когда она забрала все, что у него было, он понял, каково это. Он взглянул по сторонам. Мостовая блестела в мертвенном свете луны, стоявшей прямо над мостом. Денег ни гроша. Да еще эта недоделанная словоловка. На пустынную улицу медленно вступил свадебный кортеж новобрачных лунатиков, но и это не отвлекло Уена от мрачных мыслей. Он вспомнил арестанта. Вот кому не приходилось долго раздумывать. Впрочем, и ему самому тоже не приходилось. Мост все ближе. В кармане ни гроша. Бедная, бедная Флавия! Хотя нет, у нее-то теперь были деньги. Но какая ужасная история! Жить в такой нищете совершенно невыносимо. И какое счастье, что он вовремя подвернулся! Счастье для нее. К каждому ли кто-нибудь поспевает в нужную минуту?

Он перешагнул через перила и встал на карниз. Шаги свадебной процессии замерли вдали. Он посмотрел направо, потом налево. Нет, ей просто на редкость повезло. Ни души. Он пожал плечами, пощупал пустой карман. Положение в самом деле таково, что жить не стоит. Но выше ли, ниже ли по течению - какая разница?

И он бросился в реку, не ломая себе голову. Так он и думал: с какой стороны ни прыгни, все равно пойдешь ко дну. Разницы никакой.