Георгий Осипов - Симптомы Страница 2

"Усi ви купа гною, не придатна, навiть для удобрювання - заявляе приставлений до них выкладач на прiдвысько Гарри-кровожёр - Tа я вам пощастило, бо я вмию навiть з гною шлiфувати дiаманти". Как случилось, что он умудрился запомнить, потом напрочь позабыть, внезапно снова с точностью вспомнить этот словесный понос?

Когда-то образом Артемьева был "мужчина волевого типа" - упругий светлый плащ из гладкой кожи с аппликациями тут и там рыжеватого меха, на мускулистой подкладке. Yeah, Daddy, yeah. Поздно. С недавнего времени он начал гордиться сходством с писателем Аксёновым и застенчиво склонял голову, если того показывали по ТВ.

Гадина будет жить, а он, Артемьев - жить не хочет. Глотнул виски. Кати Сарк, немка приносила. Поль-джентльмен привёл. Сперва пили Артемьеву водку, а после - виски. Не до конца... Какой ещё Поль-джентльмен? Поль убит и взят могилой. Когда выбрал неблагополучное время для пьянки и поплатился. Рессорой снесли полбашки. Артемьев содрогнулся. Paul is dead.

Бывало при звуках песни Una rotonda sul mare, кажется совсем ещё недавно, сердце рвалось из груди шипучим вином, тянуло поделиться восторгом с отвлечёнными, психоделически растворёнными добрыми людьми. А сейчас, точно больным зубом цыкнул: краткий глубокий вдох и будто нарывает в лёгких - тупо дёргает боль. И ничего не хочется. Только чувствовать её, эту боль и, себя доводя, думать о причинах её возникновения. Пора удалять...

Виски в тысячу первый раз понравились. Америка! Там всё по-другому. Какой бизнес не начнёшь - ладятся дела. Кто это ему давеча говорил, убеждал... Поль без головы. Она вырастает подобно лунному диску, и он ходит в гости. Moonfire.

Неожиданно для себя принимается с кривёхонькой ухмылкой напевать:

Девочки, ой девочки.

Не слушайте его.

Он не любит, он не любил никого...

Я уверена, уверена, уверена, что он...

***

Павлик, сынок, слушай, что хочешь, только услышь меня... К мальчику был быстро прикреплен психиатр, тем не менее, тяжелые переживания время от времени сгибают юношу в бараний рог. Литровую банку с красной жидкостью, обычный сок, забудут спрятать - и получайте припадок. Все разбросано, забьется в угол и сидит, навострив уши. Психиатры нарушают тайну исповеди. Стареющие тетки, типа Лизы Боинг, отвалив свешенную с дивана ножищу, рассказывают про "толстого Люлю". Особенно ясно Гарри-кровожёр давал понять, что он с психоаналитиками вась-вась, когда сверкая клыками и осколками арахиса на ужасных, похожих на черную ленту для мух, гайдучьих усах (они то появлялись, то исчезали у него на роже), рассказывал случаи из детства: мальчик блондин из Ленинграда в сумрачном подъезде передавал ему текст некогда знаменитой песенки "Hippy shake". "Зови меня князем тьмы" настаивал Гадина. "Слушаюсь, ваша светлость" - одними губами упрямо повторял рыхловатый подросток, и гад больно щипал его выше локтя. Взрослые вели себя с этой дрянью не лучше. Они сначала выбалтывают ему всю грязь известную им друг о друге, а потом уже самодовольно рассказывают о себе ...

***

Черт бы побрал этих пернатых. Щебечут как паломники. Ветки растут слишком близко от окна. Дикий голубь невидимый монотонно требует свое: "чеку-шку, чеку-шку". "Зеленая ветка, зеленая ветка ...начнется ...и снова зеленая ветка качнется..." Он не знал, кто это поет, но песня его раздражала. Обсуждая пути уничтожения ненавистной им "одной шестой" среди скопцов и бобылей, они такое не слушали ... Только Запад! Мужская компания. Немножко Картер, немножко Бегин, потом Рейган, потом Буш и вдруг - Крэш, Пум, Бэнг. Остановились стрелки часов, замер глобус, замерло все, кроме невидимого темного пламени в сердце. Оно жгло, жгло ... Музыка отказала повисло сплошное "ту-у-у". На установленной (о мука, точно на концерте) громкости. Ни тише, ни громче, ни тише... "Это телефон" - догадался Артемьев. Трубка не лежит как нужно.

Привел ее в порядок. Поднял с пола знакомую обложку. В окошке цифры 6 (а? нет! 666! нет!) вот уже тридцать один год сидит в прозрачных белых брюках Моранди Джанни ... (тридцать один - тринадцать! нет! нет!) Ему так уже не согнуться. Брюхо. Lulu - ростом с пивной столик. Чёрт, ни в чем себе, небось, не отказывает. Скуластая, рыжая. Голос - наждак. Такой водители во след сигналят.

Умирали интеллигенты. Он оставался юношей, ассигнации липли, точно лишние килограммы, которых не было. Шукшин - туда, Высоцкий, Джимми Хендрикс, само собой. Но перед ним-то была целая жизнь. Полный шлюз, а он на борту прогулочного теплохода, и тоже в белых джинсах без клеша.

Теперь Артемьеву случалось подолгу задумываться, насколько такие вот светловатые, когда забываешь о злобе, грезы о несбывшемся являются признаком хорошего человека, или же это свойственно любому двуногому - светлая тоска по чему-то полуутраченному, но живому, в памяти, отказывающей точно сказать - что это, где пропадает... Светловолосые эвридики, танцующие под грустную, но ритмичную музыку. Пластмассовый катерок в десяти пальцах детских рук, первый долгий поцелуй, благодарность маме, что та, не предупредив, повела в "Детский мир" просто так, не в награду за хорошие оценки... Неужели грезить о несбывшемся способны убийцы, насильники, кровожёр этот?

Конечно, легче рассказывать о джазовых новинках, чем о своих переживаниях. Два года назад он похоронил мать. Сперва ему было даже приятно, появляясь на людях говорить, по-стариковски склонив голову: "Вот я и остался один". Потом легкость сиротства незаметно и коварно обернулась небывалым бременем, налегла, вдавила в кресло. Под Новый год, по телевизору, знакомый ему диктор говорил о тридцатилетии со дня выхода "Белого альбома" Битлз. Артемьев выронил пульт, сел на диване как Будда, уткнулся бородою в живот и до сего времени в последний раз расплакался. Ни о котлетах или лобио, а о той грубости сострадания, которую он уже нигде не встретит, никому не закажет, ни от кого не получит. После смерти матери женщины стали интересовать его гораздо меньше.

***

Легальными методами добиваются только личного благополучия. Опять? Опять?! Симптомы, симптомы. Признаки. Все претензии к производителям. Смотри у меня, психоделический опарыш, недолго тебе пыжиться от самодовольства... Я возношу раздвоенное жало и по его багряным остриям стекает жертвенное сало, каракуль лупоглазых мамм... ламм... Bop - Babba - Loo - Bop - Boo - Lap Bam - Boom. Для развесивших уши - Вудсток, это был сон в летнюю ночь. И, как часто бывает с неполноценными во сне, они напустили большую лужу. Уписалась, лапочка? Бывает. Анатевка. Некоторые спят и до сих пор слюнявят наволочку, кошмары пробуждают. От идиллий толстеют. Симптомы-признаки, зайчики-белочки... Гадина: "Люди, я терпел вас, будьте бдительны". Скрипач на крыше, мюзиклы. Мужские компании, суждения, хань, парнус. Хочу иметь семью.

"Роллинг, мы погибли. Роллинг, мы погибли" - так бормочет Михаил Астангов в старой версии "Гиперболоида". Значит погибли. Птицы совсем посходили с ума...

Сколько его соперников легло на два метра с лишним под землю, по которой ходили, случалось, взлетали. Высмеивали, обсуждали друг друга по телефону, чёрт бы его забрал. Улыбается один ходячий мертвец Гарри-кровожёр, потому что никто не ожидал, что этот всех переживет, потому что всегда был неживой. Со своими непонятными и оттого то жалкими, то отталкивающими интересами, вкрадчивым голосом вербовщика. Когда его изредка заставали идущим по проспекту с дамою, он сопровождал ее не как обычный кавалер giovanotto pieno di vigore, а не знаю, точно какая-то эпидемия, призрак чумы - поглядывая на берет или сумочку несчастной так, как никогда не станет смотреть неравнодушный человек. Ему никто никогда не завидовал. Никто никогда не завидовал тем, кто попадал в его круг. "Мне нужны не влюбленные, а надежные, свободные от иллюзий кадры".

Гадина смогла обмануть все их основанные на житейском опыте предчувствия. Самый молодой, неприятный и подлый - он по-прежнему сидит, шевеля волчьими ушами на набережной, с улыбкой эсэсовца возвращает девочке мячик, хлопает по заднице своего парикмахера, отчитывает массажистку "бросай курить", пожимает руку арийского вида зубному врачу. Вцепившись мягкими лапками садиста-тунеядца в перекладину, отрывает от земли паучьи ножки. Поворачивает за черный хвостик очередную "ассистентку" так, что ее ореховые скулы вспыхивают пунцовым накалом. Сволочь. Сволочь албанская. Кривляется, врет. Всю дорогу врал. Пьяницам врал, будто тоже алкоголик. Евреям намекал, мол, тоже еврей. Сопливых фашистов с черепами киргизов уверял, что без ума от Гитлера. Некурящий, дымил коноплею с несчастным Гуго, пока тот был жив. Голубых эксплуатировал. Чего он добивается? В чем его цель? Артемьев вспомнил, как Гадина, с блядским "а-а-а-а-а" садится на шпагат, и поднес два пальца себе к горлу. Потом живо представил себе Гадину, гурмански подпевающую негру по имени Соломон Барк: "Don't hasitate, don't make me wait! C'mon, meet me in Church", и сдавил сам себе пятернею шею.

***

Кот намочил Гадине его книжку. Отдельное издание "Бури" Шекспира. Тот вынимает ножик, берет кота за шиворот и, поигрывая коротким лезвием, говорит: "Я вырежу тебе левый глаз, Лазарь. Умрешь уродом."