Светлана Васильева - Дети райка Страница 2

ИТАК, Я ЖИЛ ТОГДА В ОДЕССЕ

Петр Петрович, как свидетельствует рассказ, жил тогда в Саратове. Вернее, не жил, а был, вернее, приближался, чтобы быть. Уже ничто не могло его остановить - ни детская ладошка сына, ни женский взгляд ускользающий, ни студень-пространство, над блюдом которого его буквально выворачивало наизнанку. Березы, березы, осины, осины, лебедки, лебедки - ни одного лебедя или, скажем, секвойи... На перроне его, приодетого наподобие Хармса в твид, короткие штаны для гольфа, высокие финские ботинки и клетчатую кепку-шотландку, встретили радостно и надежно. Правда, сначала это были собаки, целая туча собак - сучья туча. Шел с саком, по колено в грязи, куря трубку, хорошо, что не как Шерлок Холмс, "по колено в идиотах". Трубка пыхтела, посвистывала, жена тоже купила себе по моде - женскую, самую дорогую, но не мира, конечно, не мира... Потом появилась она, встречающая. Временно сопровождающая. ВС - зеркальные литеры СВ, спального вагона. Те же румяные розочки, рюшечки, плюш. Плюх!.. Местная артисточка. От нового приступа отвращения спасает только черный плат до бровей, румянца не скрывающий. Простудилась примадонна, чахотка скоротечная. Тут же рассказала - времени в обрез,- что когда они с мамой приехали сюда поступать в театральное училище, то выбрали самый красивый дом с каменными завитушками и гирляндами, думали, это и есть Храм Искусства. Оказалось - местные органы. А училище рядом, в двухэтажном строении, похожем на лабаз,- и классы, и общежитие, и духовная пища, и физическая, пир и мир, всё тут. С тех пор ничегошеньки не изменилось. Всё как всегда - в обрез. Ждут на пресс-конференции, в лучшем театральном коллективе и в местных органах, согласно правилам гостеприимства одновременно.

Но Петру Петровичу не хотелось торопиться. Он то и дело заходил по дороге в разные подворотни, толкался у прилавков - въедливо и дотошно, как будто пытался уличить город во лжи и лицемерии. Как же он на самом деле жил тут без него, Петрпетровича, когда тот жил совершенно в другой точке, на своем месте? И кем тут все места заняты? Ай, донт андестэнд, эбсолютли. Он лез к прохожим, к продавцам, заговаривая и удивляясь, что в городе, где его никогда не было, его так хорошо все понимают,- тут он и сам, обрадовавшись, стал косить под "своего", даже подвирая в ответ на встречные вопросы. ВС сразу же с ним замучилась и предложила взять такси, чтобы проехать полквартала.

Глаз еще более радостно отмечал: в городе появилось множество красивых зданий, похожих на итальянские куличи к православной Пасхе, в них свободно могло бы разместиться с десяток театральных заведений. Но одни были заняты жизненно важными точками: магазинами, банками, разными АО и ТОО, на других же были развешаны зеленые вуали, где золотой рыбкой за зеркальными пуленепробиваемыми окнами вскоре будет биться какое-нибудь частное предпринимательство. Дома не без шика репетировали героические роли типа "палаццо", с ложно-греческими позами, барельефами и горельефами, под аккомпанемент вышагивающего по каменному фасаду нога к ноге тысячеголового египетского войска.

Как приезжий Петр Петрович живо поинтересовался у везшего их шофера, хорошо ли, братец, живется, и услышал то, чего и хотелось,- хорошо, хозяин, улицы метут, продукт есть, чего еще-то?.. Только засосало что-то, засвербело у Петра Петровича. Но не поверилось... Нет, не верилось ему, что в этом городе, имевшем такие глубокие исторические корни, с работящим местным людом и справными немецкими переселенцами, с губернатором не каким-нибудь, а самим Петром Аркадьевичем Столыпиным, находившемся в непосредственной близости к самой важной водной артерии страны, в этом чудесном Сара-тау, вместилище Желтой горы и желтых фонарей, золотых груш и заповедных лисиц, в этом чудо-городе что-то может быть всерьез не так, а если и бывает плохо и не так, то все, конечно же, вскоре наладится, устроится, успокоится...

По небу, как во сне, летели красивые, крупноголовые птицы, похожие на воронов,- их никак нельзя было спутать с обыкновенными воронами. Нарушенная из ветрового стекла перспектива придавала всему какое-то несвойственное величие. На самом же деле птицы просто улетали на юг, тихо и беззвучно, от сумасшествия местного климата. Летом дожди да хлябь, осенью чересчур жарило, того гляди зима вовсе не наступит.

Но этот город и впрямь был аппетитным кусочком! В отличие от ведущего к нему совершенно бессмысленного пространства. Вот в таких городах на Руси и сила, и смысл, и наука, ибо имеют они в своих закромах не только ветхий ампир и неправдоподобно живучий модерн, но и библиотеки, музеи, университеты с различными учеными записками. Имеют свой театр, да и не один, дающий фору столичному.

- Это что! - почувствовав интерес Петра Петровича к живой старине, сказала ВС и принялась бурно исполнять обязанности гида. Делала она это весьма своеобразно - сначала, не снимая плата, отмахнула над головой рукою наискосок, потом под салютом шаркнула ножкою и тут же присела в глубоком реверансе, переходящем в древнерусский поясной поклон. Театр, да и только...

И тут же замелькали, забегали по улице синие фуражки и черные суконные рубашечки - для шинелек было еще рановато,- это расходились по домам местные гимназисты, ученики СГ, Саратовской гимназии, для которых их наставники были "яко свечи", и они, судя по их лукаво-ангельским физиономиям, на них только что предолго взирали. Теперь им хотелось быстроты шага, расстегнутого ворота и грушевого лимонада. Из гимназии-дворца, от аттиковых тумб - вперед, к Лимонадному Гуревичу! Он один знает секрет ягодного и травяного настоя-отвара, правильно добавляемого при варке сиропа, а затем оставляемого медленно доходить в прохладе дубовых бочек до нужного вкуса, чистоты и шипучести... Исчез тот Лимонадный Гуревич, не развозят больше на ломовом экипаже с кожаными кистями и бахромой, подвешенной к сбруе и оглоблям, полные ящики под чистым брезентом!

На носу то снег, то иней

у говядины у синей!..

Минуя стайку маленьких обидчиков, обклеивающих цветными этикетками от банок ячменного кофе с цикорием дворовые ворота, "синефуражечники" устремляются дальше по знакомому маршруту, к сладким его закромам,- на углу Московской и Гимназической их ждут детские сырки с какао, изюмом и орехами; "буржуйный продукт", который тоже вскоре канет в Лету, чтобы снова возникнуть здесь уже гораздо позже, на новом витке... Им навстречу, по Немецкой, шествуют подносы со свежими пирожными на голове у рассыльного из кондитерской "Фрей" ее держит блестящий организатор ресторанного и буфетного дела, распродавший огромную коллекцию граммофонных пластинок; где-то он теперь?

Дивятся старожилы - в начале так называемого "нэпа", точней, в период "серебряных полтинников", откуда что взялось? Поперло, как из русского рога изобилия!

Куда же потом делось это богатство Верхнего базара, где под стеклом прилавка были по порядку разложены нитки, иголки, булавки, пуговицы, спички, папиросы? Впрочем, все потом снова объявится, лет через семьдесят, и даже в гораздо лучшем ассортименте...

Но где трактир на углу Никольской и Цыганской с широченной лестницей и зеркалом, цыганским напевом гремящий,- теперь гремит повсюду, на каждом шагу... Где вывеска "Меблированные комнаты Беккер и К°", угол Севриной и Сергиевской, чья нумерация принципиально начиналась с противоположного конца? Где "Пешка" - пеший базар - на Соборной площади? Где закрытый на углу Немецкой и Вольской ТЭП - самый частный театр самых экспериментальных в городе представлений? Где свободная книжная торговля? Канули, ушли в небытие - и всплыли в другую эпоху неприкаянной детскостью "самиздата", дерзостью театральных экспериментов, свободным рынком свободного продукта. Всё вроде на своих местах, только уже на каких-то других...

Не напрасно же, не зря все было! Не зря выпекали на поду свой вечный хлеб "братья Шрейдеры", Филипп Егорович и Эмилия Кондратьевна, для вечерней и утренней, а потом разорили их налогами и, заклеймив "буржуями", выслали. Не напрасно хозяин кондитерской распродал коллекцию граммофонных пластинок. Не зря столяр-краснодеревщик в час, когда закрыли Новый Собор, забирал оттуда иконы из толстых кипарисовых досок, раскладывал их вдоль и делал из них рубанки и фуганки. Не зря купец первой гильдии, старейший коммерсант Парусинов, то и дело входил и выходил из немецкой кирхи для снимочка на тему о том, что церковь теперь посещают одни старики да купцы-подлецы. Не зря устраивались гребные гонки в Духов день, и толпился, шумел народ - на берегу, на дебаркадерах, по щиколотку в воде, следя за вольным разбегом весельных экипажей... Не напрасно со стороны Покровской то и дело подъезжали подводы родственников-немцев... Не зря шумели пирамидальные тополя Старособорного сквера. Не пропал ваш веселый, удачливый, скорбный труд! Вперед, детская ватага, в новую жизнь воскресающего города, не желающего еще впадать ни в старческий, ни в исторический маразм! Верилось, что весь этот город - как одна единая, живо и сильно пульсирующая среда, в которой множественность впечатлений располагает человека к выбору, к приобретению, к рыночному выживанию и вживанию на любом его уровне, под любым аттическим портиком...