Макар Последович - С тобою рядом Страница 2

- А, две пани! - услышала пани Свидерская над головой незнакомый и, казалось, обрадованный голос. - Прошу прощения за беспокойство. В жизни, понимаете, по-разному бывает...

Пересиливая страх, пани Свидерская подняла голову. Среднего роста коренастый человек в домотканом суконном френче стоял напротив, не спуская с воеводы настороженного и внимательного взгляда голубых глаз. Человек был в серой кепке, из-под козырька которой свешивалась на высокий белый лоб своевольная прядь светлых волос. Его открытое лицо повернуто к пани Свидерской, но глаза пристально следят за каждым движением воеводы. Пани Свидерская задрожала, заметив их стальной, беспощадный блеск.

- Пусть и пан воевода нас простит за преждевременную встречу. Но мы никак не могли удержаться, когда наши варшавские друзья передали, что вы пообещали нам перед своим отъездом в Пинск. И мы согласны с вами, что лозы в Полесье достаточно. Мед, как говорится, за мед. Не обижайтесь!.. Шмель!

- Я тут, - послышался рядом густой бас.

Человек с голубыми глазами немного отодвинулся в сторону, чтоб дать дорогу своему товарищу, фигура которого заслонила окно.

- Я вас слушаю, товарищ Пчела.

- Вывести пана воеводу на свежий воздух.

- Есть, товарищ Пчела, вывести воеводу на свежий воздух. Эй, пане Максимович, встать! Смирно!

Человек, которого называли Пчелою, неуловимым движением выхватил из правого кармана Максимовича черный браунинг и тут же опустил в левый карман своего домотканого френча.

- Есть еще оружие?

- Не-ет, пане Пчела...

- Вывести!

Пани Свидерская вскочила с мягкого дивана:

- Вы его расстреляете?! За что? Сейчас же остановите ваших людей!..

Веселая усмешка мелькнула на губах человека в грубой крестьянской одежде.

- О пани... не знаю, как вас звать. Не беспокойтесь. Он сейчас вернется к вам. Мы только попросим его передать пану Пилсудскому один совет от белорусских пчел и шмелей... Прошу прощения!

И он не вышел, а как-то выскользнул из салон-вагона, промелькнул мимо двери, как тень, которую ничто и никто не может ни удержать, ни задержать.

Любопытная пани Свидерская попыталась выйти в коридор, чтобы взглянуть, куда поведут Максимовича, и чуть не наткнулась на винтовочный ствол партизана-часового.

- Назад, молодица! - промолвил партизан, направив на нее винтовку. Всем приказано смотреть на нашу встречу с воеводой только в окно.

Пани Жибурт, не в силах справиться с любопытством, уже раскрыла глаза, обвела взглядом салон-вагон. Она еще не могла говорить, кивком головы и взглядом спрашивала у Свидерской, где пан воевода. Пани Свидерская поманила ее пальцем к окну. Пани Жибурт медленно придвинулась и приникла к нижнему краю стекла. Сперва она увидела лишь синее небо, потом желтолистый кустарник и на фоне кустарника кепки и шапки с откидными наушниками, над которыми взлетали концы лозы. Слышался через щелку приглушенный голос: "...десять, одиннадцать, двенадцать..." Преодолевая страх, боясь, что ей сейчас же пальнут в лицо, пани Жибурт поднялась еще немного.

- Матка боска!.. Что ж это такое?! Ему теперь уже нельзя ехать в Пинск! - прошептала она, глядя на пани Свидерскую испуганными глазами. Они его наказывают, как простого мужика!.. Как вы можете спокойно смотреть на это?!

Пани Свидерская некоторое время молчала, потом, не поворачивая головы от окна, промолвила:

- Они уже исчезли... Пан воевода возвращается в вагон... А Пчела... Все же он красивый мужчина!.. Ему не больше тридцати лет...

Только через некоторое время чванливая и храбрая свита воеводы Максимовича немного пришла в себя. Шеф жандармов приказал позвать в вагон машиниста. Выяснилось, что поезд задержал человек в домотканом суконном френче. Паровозная бригада приняла его за путевого обходчика. Он сигналил красным флажком об опасности и, когда поезд стал останавливаться, вскочил в будку машиниста. В руках у него был уже не красный флажок, а пистолет. Человек приказал немедленно отцепить паровоз и пустить его на ближайший мостик.

- Как только паровоз тронется, соскакивайте под откос. Мост заминирован, - предупредил бригаду вооруженный человек и сам кинулся к вагону воеводы.

И тогда полезли на насыпь с карабинами и пистолетами люди, видать, подначальные этого мнимого путевого обходчика. Их было не меньше ста человек!..

Рассказывая о том, как был задержан поезд, машинист немного преувеличивал. В нападении участвовало человек семнадцать. Но так этим толстопузым и надо! Теперь они стали опять храбрыми, когда партизан и след простыл. А каких-нибудь полчаса тому назад тряслись от страху, послушно выкидывали в окно свое оружие: карабины, пистолеты, сабли...

Партизаны тем временем всё дальше и дальше отходили от железной дороги. Следом за Антоном Корницким, который руководил этой операцией, шел Василь Каравай, здоровенный хлопец с пышными рыжими усами. Он был чем-то недоволен, часто останавливался и оглядывался, точно хотел вернуться назад.

- Ты чего сопишь, как паровоз? - спросил Каравая Корницкий.

- Может, мы не так сделали, Антон? - заговорил Каравай. - Поймать такого крупного гада и выпустить живого? Может, его следовало расстрелять?

- Нет, Василь. Все сделано правильно. Человек должен всегда заглядывать вперед. Если б мы его расстреляли, так свора Пилсудского объявила бы его мучеником, страдальцем, святым человеком. Может, памятников бы ему наставили, часовен понастроили. А про то, что случилось с Максимовичем, теперь придется им молчать. Где ж это видано, чтоб средь бела дня простые полещуки задержали такую важную дворянскую особу и отлупцевали словно ту Сидорову козу!..

Любознательная спутница неудачливого воеводы была неправа. Корницкому, который носил партизанскую кличку Пчела, в то время было еще далеко до тридцати лет. Бывший фронтовик, активный участник Октябрьской революции, организатор партизанского отряда против кайзеровских оккупантов, Корницкий не мог примириться с восстановлением строя помещиков и капиталистов. Партийные организации Западной Белоруссии проводили в подполье самоотверженную работу, подготовляя людей ко всенародному вооруженному восстанию: выпускали и распространяли листовки, собирали оружие. Но Корницкий был недоволен, ему хотелось действовать, сражаться.

- Покуда мы тут сами себе читаем проповеди, - говорил он на подпольном партийном собрании, - они подвозят к границе пушки и пулеметы, колючую проволоку и цемент. А мы бумажки с молитвами наклеиваем на хаты и заборы: "Дорогие товарищи! Не платите оккупантам податей, не давайте подвод..." Я в партию вступал не для того, чтобы деликатно раскланиваться с оккупантами.

- А ты хочешь один их одолеть?

- Один не один, но я не могу терпеть, если вражеский сапог топчет нашу землю. И с врагами надо разговаривать не шепотом воззваний, а громом гранат и пулеметов. Ежедневно, ежечасно! Правда, Василь?

- Иначе и нельзя, - басом поддакнул своему давнишнему дружку и командиру Василь Каравай, двинув широким плечом. - Разговоры тут не помогут.

- Ну, вот видите! - с торжеством посматривал на руководителя подпольной группы Корницкий. - Два за войну с оккупантами, три против.

- Глупости ты говоришь, Антон! Пойми, что после ваших налетов приезжают карательные отряды, а бороться с этими карательными отрядами мы еще не готовы. Они хватают и истязают ни в чем не повинных людей. А вы в это время, не имея силы против этих бандитов, отсиживаетесь по хатам.

- И потом наносим такие сильные удары, что небу жарко становится. Считая, что разговор окончен, Корницкий встал. - Ввязываться в бой с регулярными войсками не наше дело.

Люди выходили из помещения по одному и тонули в ночной мгле, ощупывая в кармане холодноватую сталь пистолета. Смерть подстерегала их на каждом шагу.

- Эх, хорошо там, в моих Пышковичах! - шептал иной раз своему дружку Корницкий. - Повсюду свои люди - от волости до самой столицы! Повсюду мирно пашут, сеют, поют в страду песни. Люди просто и открыто глядят друг другу в глаза. А тут кнут да палки... Ты, Василь, помнишь пышковицких девчат? Верочку-то не позабыл еще?

- Брось ты, Антон! - гудел Каравай.

- Нет, брат, не брошу. Мне хлопцы передавали, что она два дня ревела, когда мы сюда поехали. Я и то думаю, такой кавалер! На голове репка с красной звездочкой, теплые глаза, золотые усы, длинные, как у императора Александра Второго. А самое главное, что из тебя за целый вечер ведь ни одного слова не вытянешь... Девчата таких любят!

- Зато ты, как тетерев... Не знаю, как там обо мне, а Таисия от окна не отходит, если ты к ним не забежишь. А и на что б тут, кажется, глядеть-то, если правду говорить? Росту, можно сказать, ниже среднего, глаза бабьи, лицо голое, как у ксендза. Изо всех мужских примет только и есть, что нечесаные вихры под козырьком. Надень на тебя платье, шляпу, так ведь вахмистры из жандармерии не дадут тебе проходу...