Алексей Смирнов - Кузница милосердия Страница 2

В нашей больнице как было?

Привезли однажды дифтерию, на ночь глядя. Ну, пошел звон. Вернее, старческий скрип: с приемным покоем немедленно связалась некая Мария Николаевна, которая работала местным эпидемиологом лет уже пятьдесят. Была она маленькая, беленькая, любила проводить занятия по холере, всюду ходила. Это ее, как я рассказывал в хронике, обманули в реанимации, от которой Мария Николаевна потребовала выстроить особую утятницу: мойку для уток. И утятницу выстроили, и всякий раз, когда Марья Николаевна появлялась, ей гордо показывали, а Марья Николаевна только руками плескала, растроганная. Так утятница без дела и простояла.

И вот Марья Николаевна позвонила и прочитала подробную инструкцию: что делать и как обрабатываться после приема дифтерии.

- Щас, - сказал приемный покой.

И слили спирт.

Сказали друг другу:

- Начнем, пожалуй?

Гулливер

Отвлеченное воспоминание.

Я не то, чтобы очень маленький, но здорово средний. Рост у меня так себе. А как мне хотелось быть высоким!

Не для привлечения дамского пола. В этом я больше рассчитывал на создание атмосферы вседозволенности. При достаточном объеме вспомогательных ресурсов получалось вполне достойно.

Впервые мне захотелось быть высоким в кино, чтобы все было видно, а другим, которые харкают и чешутся сзади, ничего видно не было.

Потом - на физкультуре, потому что меня постоянно выстраивали в шеренгу поближе к концу, где почему-то накапливались спортивные отбросы. Я и сам был не лучше, но, когда б уродился повыше, попал бы к заносчивым баскетболистам, а там бы уж чего-нибудь нахватался.

В последний раз моя зависть разожглась в одной пивной возле Финляндского вокзала. Тем вечером в ней все выглядело странным и фантастичным. Во-первых, туда пришли мы - то есть я, да еще мой приятель уролог К., о котором я много писал. У нас с ним установилось тончайшее взаимопонимание. Выходим, бывало, из больницы, и я к нему обращаюсь: "Вот что я думаю..." А он мне мгновенно: "Я - за!"

Во-вторых, там наливали красновато-кровавое экспериментальное пиво с названием, которого я потом нигде не встречал: "Гладиатор".

А в третьих, возле стойки перетаптывался великан.

Уролог, человек достаточно высокий, даже изогнулся, склонив голову на бок, стараясь вывести какой-то неестественный угол зрения, чтобы половчее познакомиться с надежно заспиртованным экземпляром.

- Диплодок! диплодок! - шептал он восхищенно, пока отстаивалось креативное пиво. - А мне всегда казалось, что я не самый маленький!

Диплодок покровительственно посмеивался и щурил непропорционально свиные глазки. Он еле стоял, и было страшно представить, что будет, когда он рухнет. Оказалось, что все его знают, и он - местная культурная особенность.

Его никогда не забирали в милицию, потому что не поднять и не сдвинуть. И он мог вволю лежать на полу, чем и пользовался.

...Нет, никак мне не повезет оказаться среди лилипутов. Выправишь Гулливеровский паспорт, поедешь к ним в надежде покуражиться, а попадаешь, стараниями ветра, совсем в другую страну. Ходишь, смотришь по сторонам безнадежное дело, сплошные лошади.

Естественная монополия

Когда я работал в петергофской поликлинике, я был там добрым следователем.

Потому что поликлиника, как ее ни крути, тоже общечеловеческое учреждение - а значит, в ней должен быть следователь добрый и следователь злой.

Я всех принимал даже без номерка.

А мой коллега слыл жестоким извергом, он был бездушная машина. В сложном медицинском процессе его больше всего привлекала административная сторона. Он постоянно делал в карточках разные пометки с восклицательными знаками, не имевшие отношения к диагнозу, но очень важные для профилактики жалоб и наказаний - "Герой!", "Инвалид!", "Участник!", "Идет на ВТЭК!", "Хочет на ВТЭК!" и так далее.

А сам уже много лет как сошел с ума и бредил жилплощадью.

Его как огня боялись.

После "здрасте" со мной он вываливал из портфеля судебно-хозяйственные бумаги и, задыхаясь он торжества, начинал объяснять, кого и где он вывел на чистую воду.

"Липа!" - ликовал он, тыча пальцем в какую-то испуганную подпись.

Мы с ним были в большом дефиците. Сами к себе рисовали талончики, половину спускали в регистратуру, чтобы публика к нам с утра занимала очередь. Пока я работал, полегче было.

Уходил я однажды в отпуск.

Спустился в регистратуру взгрустнуть, попрощаться. А там уже мой коллега расхаживает. И облизывается, пальцем грозит, рисуя перспективы своего одиночного труда:

- Десять талонов отдам, и все.

Подумав, с неуверенной радостью:

- Будете у меня визжать!...

За стойкой притихли, глядели на него с веселым страхом и готовы были визжать уже прямо сейчас, с зачетом будущих лишений.

Борзые талончики

Крепостное право у нас сохраняется. Никуда оно не делось. Развиваем начатую тему.

Вот меня, например, в поликлинике очень даже просто продавали. Низводя до талончика, ко мне на прием.

Придет к терапевтихе, а то и к самой государыне-заведующей, клуша. Принесет в авоське бутылку с конфетами, пшена, борзых щенков. Заведующая коньяк выжрет, пшена на пару с клушей поклюет, щенков помучает. И, раздобрившись, делает ответную благодарность: выдает талончик, к невропатологу.

Клуше вовсе не нужный.

Но клуша - давно, естественно, этого талончика добивавшаяся расцветает. Бежит ко мне, а я сижу и вообще не при делах. Кто такая? Ах, вам меня прописали...

Отрабатываю коньяк, булькающий в заведующем животе.

Не очень-то приятно, когда тебя продают.

Захотят - в солдаты сошлют, как бывало; захотят - поженят на медсестре. Или на той же клуше. Беседуешь с ней - и будто сорок лет с ней прожил. Будто при Анне Иоановне проживаешь, для ее идиотской забавы. Бироновщина.

Как у Тредьяковского выходит. Я тут Зощенко читал, так он цитирует его оду на венчание шута и карлицы:

"Здравствуйте, женившись дурак и дура.

Теперь-то прямое время вам повеселиться.

Теперь-то всячески, поезжане, должно беситься".

Гнездышко

Я еще только начал работать в больнице.

Еще только-только познакомился с заведующей отделением, о которой так много и подробно написал в хронике. А она уже ко мне прониклась всем сердцем.

Вот завершился мой не первый, а где-то девятый, но точно не сороковой, рабочий день; пришел я на пятачок, где публика караулила вероломный служебный автобус, чтобы скорее уехать домой.

Стою, люди рядом. И заведующая идет, из магазина.

- Так, - доверительно бросает мне, на ходу. - Колбаски купила, хорошо.

И отошла.

- Ого, перед тобой уже отчитываются, - подмигнул руководитель лечебной физкультуры, ядовитый и злой человек.

Оказалось, что это был не отчет, а просто абстрактное умозрение. Заведующая любила в разгар рабочего дня сказать, например:

- Нас было девять (четверо? двенадцать?) детей. И каждый что-то умел. Вот я никогда не умела готовить. Зато я умею чистенько и быстро прибрать квартирку.

Как-то раз докторша с отделения съездила к ней в квартирку одолжить пылесос. Вернулась: глаза навыкате, голос сел, только шепчет и головой качает: "Бля... бля..."

Солитер

Однажды до и после полуночи у меня состоялся телефонный разговор с одной знакомой. Она спрашивала совета: ее подруга почувствовала, что в ее кишечнике зародилась некая Жизнь. Дня два уже там существует. Зарождение Жизни сопровождается потерей аппетита и легким головокружением. Поскольку Господь по избытку великодушия даровал человеку право именовать всякую тварь, больная нарекла Жизнь Солитером. Эта мысль пришла ей в голову сразу, едва она вспомнила рассказы о Солитере, которые слышала давно.

Я привел себя в боевую готовность, но тут выяснилось, что подруга уже устала думать о Солитере и задремала.

Зато задумался я: почему же Солитер?

И как вообще возможно иметь суждение?

Я говорю об этом, будучи закоренелым агностиком. Таинственная Жизнь в кишечнике напомнила мне примечательный случай, рассказанный одной очень умной женщиной, психотерапевтом. К сожалению, ее уже нет в живых. К этой женщине ходил матерый эксгибиционист. Ему ничто не помогало; пробовали гипноз, рациональную психотерапию, гештальт, психоанализ - впустую.

Целительнице он надоел смертельно.

Однажды она погрузила его в легкий эриксоновский гипноз и заставила воображать всякую всячину. Бедняга, как обычно, сразу увидел льва, который в подобных видениях равнозначен "Я". В сторонке от льва прогуливался папа. Папа эксгибициониста, не льва.

Лев этот тоже осточертел докторше. Она уже понятия не имела, что с ним дальше делать.

"Хорошо, - сказала она наобум. - Лев съел папу".

И лев съел папу.

На следующий сеанс клиент явился с букетом роз и прочими дарами. Он полностью выздоровел и теперь сиял.

Кто же мог знать?

А вы говорите: Солитер. С дурной уверенностью.