Елена Ткач - Бронзовый ангел (фрагмент) Страница 2

- Попытаюсь. Понимаешь, я даже не могу сформулировать... а, нет, пожалуй смогу. Ты спросила как мы это сделаем. Говорю - не знаю! Знаю другое: мысль воплощается. Сказавши "да будет!" мы уже пролагаем путь, где помыслы станут явью. Ты знаешь - это не чудо, творчество провоцирует реальность, а то, что мы задумали, - самое настоящее творчество! У нас не будет материала, не будет ни красок, ни сцены, ни грима... Только мы. И они! И то, что должно случиться по нашей воле.

- Вот оно! - всплеснула руками Нета. - Вот ты и проговорился! Ах, ты, жалкий, самонадеянный старикашка! ПО НАШЕЙ! Ничто не должно случиться по нашей воле. Более того, просто не может! Ты знаешь, что истинным и настоящим может быть только то, что по воле Его! Остальное - игры, хаос и тьма!

- Сдаюсь! Победила... Но Нета, как ты жестока - ты ловишь на слове! Хоть и знаешь, что слова часто могут быть не точны.

- Мы не имеем на это права!

- Да будет по воле Божьей, конечно! Но подумай сама: разве подарить кому-то свою любовь - это не то, чего Он хочет от нас?

- Мы ничего не знаем об этом и не надо пытаться понять - это тема закрытая. И потом, зачем ты меня отвлек? Хотел позлорадствовать? Поглядеть как я буду взбираться на любимого конька? Так вот, получай: не намерена!

Она протестующе взмахнула рукой перед его лицом, взмахнула - как отрезала! Он рассмеялся, поймал эту руку, поцеловал.

- Нета, милая, я так и знал, что ты разволнуешься. Не надо было сюда приходить.

- Ах, как мило! Сделал дело, а теперь в кусты? Нет уж, друг мой, нечего малодушничать: назвался груздем - полезай в кузов! Мы пойдем до конца. Или ты снова играешь?

- Я - нет... Ты же знаешь, такими вещами играть нельзя. Только давай все же немного пройдемся - слово сказано, обсудим подробности на свободе.

- Как ты это сказал... на свободе! - она отвернулась. - Будто возле него свободы не существует. Как будто он каждого, кто связан с ним даже мысленно, делает своим пленником...

- Это просто вырвалось, я не подумал... может быть, ты права. Так, идем?

- Идем!

Они сплели свои руки и двинулись дальше, петляя по перекрещивающимся тропинкам старого кладбища. Немного не доходя до стены, которая замыкала эту часть Новодевичьего, отделяя её от мира, они заметили некоторое движение. Пригляделись... Двое - мужчина и женщина средних лет красили черной краской оградку. За их работой наблюдал дородный мужчина с окладистой бородой. Оба - и он, и она выпачкались в краске едва ли не с головы до ног, но это их, кажется, ничуть не смущало.

- Этот, который сидит... ты не припоминаешь? Кажется, я его где-то видела.

- М-м-м... А, вспомнил! Это священник. Он тут часто бывает. Недавно освящал новый памятник Шаляпину. А эта оградка... узнаешь, чья она?

- Крест с домовиной... Погоди, не Даниила Андреева?

- Его!

- Знаешь... мне сейчас странная мысль пришла в голову, - она вдруг крепко вцепилась в рукав его пиджака. - Давай тут где-нибудь постоим так, чтобы особенно не привлекать внимания, и подождем. И если твоя затея добрая и в ней нет ничего искусственного и ложного, то нам будет знак! Ну как, ждем?

- Ждем!

Они присели на скамеечку возле одной из безвестных могил и приготовились ждать.

И знак не замедлил явиться. Когда та, что копошилась со своей кистью возле оградки, заканчивала работу, пока муж курил, - а то были явно муж и жена, - в ясном небе над головой вдруг громыхнуло - шла гроза. И едва женщина успела наложить последние мазки краски, - работа была закончена! удар повторился и следом немедленно посыпались первые капли - хлынул дождь.

Попытавшись хоть немного оттереть выпачканные руки газетой, они собрали свои вещички, поклонились Даниилу Андрееву... и тут священник, поглядывая на небо, сказал, улыбаясь:

- Покойник доволен!

И все трое спешно покинули кладбище. Дождь заметно усилился.

- Ну что, убедилась? Видишь, ты оказалась права! Лучшего знака и быть не могло...

Он раскрыл над её головой свой зонт и стоял, серьезный и строгий, склонив голову и, как видно, пытаясь собраться с мыслями. Случившееся сильно подействовало на него.

- Коля, давай вернемся к нему.

- Но, Неточка, ты промокнешь. Может, пойдем, а вернемся к нему в другой раз? Мне что-то не по себе...

- Мы все должны решить сегодня и именно вместе с ним. Потому что... знаешь, я поняла - этот твой замысел как-то с ним связан. Это так в его духе, он ведь обожал розыгрыши! Хотя в том, что писал - розыгрыша не было ни на грош. И мы с тобой будем серьезны. Очень! И я знаю - наши избранники тоже каким-то образом должны быть связаны с ним, вовлечены в его мощное поле. И мы найдем их, а как - Бог весть... Но, думаю, скоро узнаем и это.

Он согласно кивнул, и они двинулись в обратный путь - к черному камню. Кладбище совсем опустело - немногих посетителей и туристов, что недавно бродили тут, смыло дождем.

Надгробие заблестело, на нем теперь искрились блики света. Намокшие ветви склонились над ним, и шорох дождя над могилой погружал душу в сладкую щемящую тишину.

- Теперь совсем не хочется уходить, - она покачала головой, сцепив руки перед собой. - Как будто стоишь здесь в последний раз... Знаешь, я вот что думаю: давай мы попросим их помочь нам. Их обоих!

- Деточка, но времена спиритизма давно миновали! - он нервничал, боялся, что она простудится, а потому начинал раздражаться.

- Ты специально меня нервируешь, при чем тут спиритизм? Мы просто попросим...

- Ну, если хочешь...

Они помолчали.

- Знаешь, Кока, это так странно.... Он приоткрыл дверь и до сих пор никто не в силах закрыть ее! Роман живой, он вмешивается в судьбы тех, кто не боится прикоснуться к нему, воплотить - в кино ли, на сцене... Ты подумай, какова власть художника! Написал... и ушел. А мы все пытаемся понять, что же он написал, и влипаем в истории... Сам-то теперь наверно покоен. Он ТАМ вместе с ней.

Она опять наклонилась к тяжелому камню и обхватила ладонями - обняла. А он склонился над нею и положил свои руки посверх её. Так они замерли на мгновенье, и рядом не было никого... только время.

- Простите нас, глупых, - проронила она, её слышно. - И помогите нам. Помогите найти тех, кого вы оба сочтете достойными. Пусть они сохранят душу светлой... как ты, мой дорогой, мой родной человек! Мой писатель. Пусть они осмелятся не играть, а быть!

- Бытия этот мир не приемлет, - глухо обронил он, вторя ей. - Приемлет один Господь!

Они стояли у могилы, взявшись за руки, бледные и прямые. Зонт был сложен, отброшен прочь, и струи дождя заливали им лица и руки. Гром бил в набат, молнии озаряли им сердце.

И склонились оба в прощальном земном поклоне. И коснулись камня в последний раз. Мир плыл в дымном мареве - от разогретой земли шел пар. И онемело все. Только слышен был шелест затихающего дождя, шептавшего в листьях...

И в распаренном, но посвежевшем воздухе пылко, весело загомонили птицы. А на одиноком черном камне четко читались два имени:

МИХАИЛ АФАНАСЬЕВИЧ БУЛГАКОВ

ЕЛЕНА СЕРГЕЕВНА БУЛГАКОВА

Глава 1

СЛУХИ

Март стоял совсем не весенний снежный,: морозный, шальной. И хоть понемногу подвигался к концу, дуло и пуржило так, что впору подумать: зима по второму кругу пошла. Совсем измерзлась Москва!

Семнадцатого проглянуло солнышко, небо поголубело, все стихло, и впервые потянуло весной. Денек-другой продержалась оттепель и опять: снег валит сплошной пеленой, резкий ветер снежную пыль метет и куда ни повернешь - все в лицо норовит, все в лицо... Никакого сладу с этой погодой. Совсем одичала!

Москвичи ругались и хмурились и старались поскорей ушмыгнуть от непогоды домой, в тепло, и только в одном старомосковском переулочке, тупиком упиравшемся в древние стены кирпичной кладки, наблюдалось некое нервозное оживление. Какие-то молодые люди то и дело сновали туда-сюда, бегали оживленные, раскрасневшиеся, подняв кверху воротники и замотавшись шерстяными шарфами чуть не по самые брови. И метель, и недужный март - все им будто бы нипочем... Щеки пылали, глаза горели... шалые были глаза!

В переулочке этом в одном из трехэтажных домов помещалась театральная студия. Называлась студия "ЛИК". А молодые люди, с утра до поздней ночи мелькавшие тут с нездоровым блеском в глазах, были студийцами, членами этой студии. Образования актерского у них не было, да и вообще не было никакого - многие даже ещё аттестата зрелости не получили, но театр любили страстной любовью и надеялись после школы куда-нибудь поступить - в РАТИ, Щуку иль Щепку... Кто-то учился, кто-то работал, но жизнь для всех четко кололась надвое: на часы, проведенные в милой студии, где дневали и ночевали они, и на всякие прочие, постылые и нелюбезные сердцу.

Причиной беготни и волнения был просочившийся слух. Слух о том, что на студийной сцене вот-вот пойдут репетиции, и ставить будут не что-нибудь ставить будут "Мастера и Маргариту"!

Обожаемый москвичами Булгаков! Любимый роман!

Откуда этот слух взялся, кто его принес и как только он просочился никто не знал. И откуда вообще ползут по театру слухи - Бог весть... Только они ползут, добрый читатель, уж вы будьте уверены, без них в театре никак нельзя - без них нет театра...