Дмитрий Болотов - Прелести Кнута Страница 2

Сволочь-Чуднова.

- А давай сходим к кому-нибудь в гости, - предложил Ворон.

Осень. Ворон только что приехал из Бывшего города, где они вместе учились и весело проводили время. А теперь Ворон там, а Сыч теперь здесь.

- Знаешь, я вообще-то ни к кому не хожу, - признался Сыч.

- Ну вот, мы и пойдем, - сказал Ворон твердо, достал из кармана книжку, снял трубку и стал набирать номер.

- Алло, Вероника... мы сейчас здесь с Сычом, - Ворон посмотрел на Сыча, - вот... недалеко от тебя... вот... и хотели к тебе зайти...

Сыч не слышал, что отвечала Ворону Вероника, но в ответ он хрипло засмеялся в трубку, потом послушал и опять хрипловато засмеялся, но лицо его оставалось серьезным. Пока Вероника говорила, Ворон закрыл ладонью трубку и сказал Сычу:

- Должны скоро уйти, - но тут же продолжил говорить с Вероникой, - ага, ага, ну, мы ненадолго зайдем, хорошо? - и повесил трубку, замер неподвижно, хитровато глядя на Сыча и засмеялся, потирая ладошки.

- Ну вот, пошли, - сказал он, доставая пачку и закуривая, - ты знаешь адрес?

Адрес Сыч знал. Они пошли к Чкаловскому, затягиваясь и поеживаясь от холода и возбуждения от предстоящей встречи. Эти места были знакомы Сычу, здесь прошло его детство. Ворону они были знакомы хуже. К тому же Сыч бывал раза два у Чудновой и без труда узнал узкую подворотню, в которую с трудом заезжала машина, перевозившая Чуднову с Фонтанки. На углу был продуктовый, и они предварительно зашли купить чего-нибудь к чаю, но ничего не купили, и решив, что все равно ненадолго, зашли в подворотню. За ней была вторая такая же подворотня, а за ней направо подъезд. Поднялись на второй или третий этаж. Лестница была старой планировки, широкая, а подходы к квартирам неожиданно узкие и уродские. Они позвонили. Им открыла сама Чуднова, стройная красивая брюнетка с еврейской кровью. В квартире было холодно, отопительный сезон задерживался, им предложили не раздеваться и провели на кухню. У Чудновой уже были гости, два еврейских мальчика, одетых с иголочки и приплясывавших вокруг нее. Ворон остался в куртке допотопного цвета, в которой Сыч видел его еще в Бывшем городе, и сейчас ему казалось, что он всегда видел его в ней. Видно, когда он ее покупал, ее цвет его совершенно не интересовал. Или ему купили ее его родители, или она досталась ему по наследству от старых друзей. Ворон ходил в ней круглый год, даже летом в прохладные дни, и сидел в ней дома в нетопленой комнате, и теперь сидел в ней рядом с Сычом на кухне у Чудновой, и Сычу вдруг стало неуютно из-за куртки друга.

Кроме них в квартире были еще две малолетние дочери Чудновой. С ними занималась нянька, молодая девчонка, по указанию матери собиравшая их гулять. Они находились в комнате, но иногда вбегали на кухню, и тут уж было не до Ворона с Сычом, сидевших за столом с немного втянутыми в плечи головами, и пивших чай из больших керамических кружек, не позволявших различить его цвет, и полагаясь на вкус. Никто больше чай с ними не пил. Мальчики приплясывали вокруг Чудновой, и всем троим было очень весело, настолько хорошо и весело, что пришествие гостей ничуть их не смущало. Пришли, посидят, допьют чай и уйдут, а всем будет так же хорошо и весело. А Ворону и Сычу занимательна была нянька. Тогда у всех рождались дети, но они еще ни от кого не слышали про нянек, а тут... И еще им было непонятно, откуда у Чудновой и ее мальчиков такое приподнятое настроение. Они тоже не грустили, но не понимали, почему с ними как будто не хотят поделиться этой неизвестной радостью.

Так что они посидели и ушли. Вышли, идут, посмотрят друг на друга, Ворон хрипловато засмеется, Сыч улыбнется, и идут дальше.

И Чуднова со своими мальчиками тоже вышли одновременно с ними, и куда-то пошли, а куда, не сказали.

А детей нянька, наверно, повела гулять. Но этого Ворон с Сычом уже не видели.

Кумран, Кумран.

1

Общежитие находилось на углу улиц Пяльсони и Ванемуйни. И если пойти по Ванемуйни в сторону вокзала, справа открывался небольшой парк или сквер, и если пройти через него наискось, выходишь на Тийги к математической общаге, где жили Евксинский с Обалдинским. А дальше за вокзалом, за железнодорожными путями - круглосуточная деповская столовка, вкусная и дешевая. Туда студенты нередко таскались ночными часами, особенно в сессию.

На улице Ванемуйни как раз напротив сквера располагался химико-биологический корпус, больше известный русским студентам как киноклуб. Раза два в месяц здесь крутили какое-нибудь кино. Кинозал был в большой круглой аудитории, в другое время служившей, наверно, демонстрационным залом для проведения опытов. Ее просторность позволяла сделать огромный экран. Обычно перед просмотром выступала симпатичная кумранская девушка, может быть, даже красивая, но некоторые ехидно считали, что кумранки красивыми не бывают. К тому же лицо ее всегда было покрыто прыщами, и может быть, я скажу глупость, но и эти прыщи ей шли. Как будто только благодаря им ее внешний облик приобретал гармоническую выразительность. Но особенно украшал эту девушку ее энтузиазм. Вся ее фигура, движения, речь на непонятном языке, сухая и отрывистая, все было насыщено электричеством, и видя ее часто, ее воспринимали уже не как случайное лицо, а как некую мифологему того киномира, который открывался зрителям с огромного светящегося экрана.

Другим персонажем, часто здесь всеми видимым, практически каждый раз, был чернявый, кудрявый и очень злобный паренек в очках, не пропускавший русских студентов в зал. На некоторые фильмы билеты продавались свободно прямо у входа, и стоили недорого, но иногда народу собиралось больше обычного, а билетов столько не заготовили, и тогда становился этот паренек, и никого не пускал. И вот, когда набиралась толпа, наиболее решительные прорывались сквозь паренька. И вообще что-то не помнится, чтобы кто-то не попадал на сеанс. Но почему-то каждый раз, когда народу приходило больше, опять начинались препирательства с вредным пареньком. Если бы он просто не пропускал, но он делал это обязательно с презрительной гримасой, и шипел что-то про киноклуб - элитное место, и что нечего ломиться сюда толпой.

Фильмы иногда шли с субтитрами, с кумранскими субтитрами, или с синхронным переводом на кумранский. Зато в этом зале перед радостными бывшеградцами выступал сталкер-Кайдановский перед показом своих режиссерских дебютов, и женщина-зеркало Маргарита Терехова рассказывала про съемки, а показы своих любимцев-итальянцев предварял яркими прелюдиями сам-Кумран.

Из множества фильмов, посмотренных здесь за бывшеградские годы, самым незабываемым был фильм Теодора Дрейера "Вампир". Фильм не требовал перевода, ибо был немым. Перед изумленными и пресыщенными зрителями на экране проходила череда злодеев, и наконец в финале появлялся сам главный злодей, мельник, ужасно похожий на Кумрана, так что все сразу это отметили, и по темному залу прокатился радостный шепот: Кумран... Кумран... Сам Кумран не присутствовал в этот раз на просмотре. И вот колеса огромной мельницы начинали вращаться, под нарастающий аккомпанемент на Кумрана сверху начинала сыпаться мука, бедняга усиленно пытался спастись, пока его не засыпало с головой. Свершалось возмездие над силами зла, добро торжествовало, но в странном ореоле мученической гибели экранного Кумрана, и когда зажигался свет, студенты все еще радостно переглядывались и перешептывались: Кумран, Кумран... Кстати, на своих лекциях Кумран говорил о преимуществах немого кино, и что с изобретением звука оно многое утратило из своих прежних достижений (так же, как и позже с изобретением цвета.

2

Новое здание научной библиотеки находилось тоже на улице Ванемуйни, но в другую сторону от общежития, ближе к центру и университету. Как непохожи друг на друга были два этих здания! Казенный Ванемуйзовский корпус и ультрасовременное внутри и снаружи библиотечное, составленное из квадратов и кубов белого бетона и стекла.

Иногда здесь можно было встретить самого Кумрана, хлопнув бесшумными дверьми, задумчиво идущего в сторону своего кабинета. И когда на пути его вырастала фигурка студента или студенточки, ах! Кумран делал предупредительный жест: спокойней, спокойней, не надо так волноваться... Но если ему попадался, напротив, излишне напористый студент, Кумран и тут умел одним завершающим жестом вовремя поставить его на место. Характерным для Кумрана было сдерживать свои отношения со студентами в определенных рабочих рамках, никогда не позволяя кумирничать с ним, но также избегая всегда фамильярности. И Кумран не терпел, чтобы к студенческой любви к нему примешивался страх. Но страх все равно примешивался. Примешивался даже тогда, когда студентики за глаза подхихикивали на перекурах над своим учителем.

Некоторым своим семинаристам Кумран доверял право пользоваться книгами из своего кабинета. На это писалась рукой самого Кумрана особая доверительная бумага по-кумрански. И по ней на вахте выдавали ключ, открывающий заповедную дверь, и за ней, за этой дверью, вдыхался особый запах Кумрановских мыслей и подтлевающих фолиантов, полных поэзии и премудрости.