Константин Вагинов - Опыты соединения слов посредством ритма (стихи) Страница 2

Декабрь 1924

Да, целый год я взвешивал Но не понять мне моего искусства. Уже в садах осенняя прохлада, И дети новые друзей вокруг, меня. Испытывал я тщетно книги В пергаментах суровых и новые Со свежей типографской краской. В одних ? наитие, в других же ? сочетанье, Расположение ? поэзией зовется. Иногда Больница для ума лишенных снится мне, Чаще сад и беззаботное чириканье, Равно невыносимы сны. Но забываюсь часто, попрежнему Безмысленно хватаю я бумагу ? И в хаосе заметное сгущенье, И быстрое движенье элементов, И образы под яростным лучом? На миг. И все опять исчезло. Хотел бы быть ученым, постепенно Он мысль мою доводит до конца. А нам одно блестящее мгновенье, И упражненье месяцы и годы, Как в освещенном плещущей луной Монастыре. Пастушья сумка, заячья капустка, Окно с решеткой, за решеткой свет Во тьме повис. И снова я пытаюсь Восстановить утраченную цепь, Звено в звено медлительно вдеваю. И кажется, что знал я все В растраченные юношества годы. Умолк на холмах колокольный звон Покойников хоронят ранним утром, Без отпеваний горестных и трудных, Как-будто их субстанции хранятся Из рода в род в телах живых. В своей библиотеке позлащенной Слежу за хороводами народов И между строк прочитываю книги, Халдейскою наукой увлечен. И тот же ворон черный на столе, Предвестник и водитель Аполлона. Но из домов трудолюбивый шум Рассеивает сумрак и тревогу. И новый быт слагается, Совсем другие песни Поются в сумерках в одноэтажных городах. Встают с зарей и с верой в первородство, Готовятся спокойно управлять До наступленья золотого века. И принужденье постепенно ниспадает, И в пеленах проснулося дитя, Кричит оно, старушку забавляя, И пляшет старая с толпою молодой.

Декабрь 1924

ВОРОН

Прекрасен, как ворон, стою в вышине, Выпуклы архаически очи. Вот ветку прибило, вот труп принесло. И снова тина и камни. И, важно ступая, спускаюсь со скал И в очи свой клюв погружаю. И чудится мне, что я пью ясный сок, Что бабочкой переливаюсь.

Январь 1924

На крышке гроба Прокна Зовет всю ночь сестру свою, В темнице Филомела. Ни петь, ни прясть, ни освещать Уже ей в отчем доме. Закрыты двери на запор, А за дверьми дозоры. И постепенно, день за днем Слова позабывает, И пеньем освещает мрак И звуками играет. Когда же вновь открылась дверь, Услышали посланцы, Как колыханье волн ночных, Бессмысленное пенье.

Щебечет Прокна и взлетает

В лазури ясной под окном.

А соловей полночный тает

На птичьем языке своем.

1926

И снова мне мерещилась любовь На диком дне. В взвивающемся свисте, К ней все мы шли. Но берега росли. Любви мы выше оказались. И каждый, вниз бросая образ свой, Его с собой мелодией связуя, Стоял на берегу, растущем в высоту, Своим-же образом чаруем.

1926

Над миром рысцой торопливой Бегу я спокоен и тих. Как-будто обтечь я обязан И каждую вещь осмотреть. И мимо мелькают и вьются, Заметно к могилам спеша, В обратную сторону тени Когда-то любимых людей. Из юноши дух выбегает, А тело, старея, живет, А девушки синие очи За нею, как глупость, идут.

1926

В стремящейся стране, в определенный час Себя я на пиру встречаю, Когда огни застигнуты зарей И, как цветы, заметно увядают. Иносказаньем кажется тогда Ночь, и заря, и дуновенье, И горький парус вдалеке, И птиц сияющее пенье.

1926

ЭВРИДИКА

Зарею лунною, когда я спал, я вышел, Оставив спать свой образ на земле. Над ним шумел листвою переливной Пустынный парк военных дней. Куда итти легчайшими ногами? Зачем смотреть сквозь веки на поля? Но музыкою из тумана Передо мной возникла голова. Ее глаза струились, И губы белые влекли, И волосы сияньем извивались Над чернотой отсутствующих плеч. И обожгло: ужели Эвридикой Искусство стало, чтоб являться нам Рассеянному поколению Орфеев, Живущему лишь по ночам.

1926

ПСИХЕЯ

Любовь?это вечная юность. Спит замок Литовский во мгле. Канал проплывает и вьется, Над замком притушенный свет. И кажется солнцем встающим Психея на дальнем конце, Где тоже канал проплывает В досчатой ограде своей.

1926

Тебе примерещился город, Весь залитый светом дневным, И шелковый плат в тихом доме И родственников голоса. Быть может, сочные луны Мерцают плодов над рекой, Быть может, ясную зрелость Напрасно мы ищем с тобой! Все так же, почти насмехаясь Года за годами летят, Прекрасные очи подруги Все так же в пространство глядят Мне что?повернусь, не замечу Как год пролетел и погас.

Но для нее цветы цветут,

К цветам идет она.

И в поднебесье голоса

И голоса в траве.

1926

Я восполненья не искал В своем пространстве Я видел образ женщины, она С лицом, как виноград, полупрозрачным, Росла со мной и пела и цвела. Я уменьшал себя и отправлял свой образ На встречу с ней в глубокой тишине. Я ? часть себя. И страшно и пустынно. Я от себя свой образ отделил. Как листья скорчились и сжались мифы. Идололатрией в последний раз звеня, На брег один, без Эвридики, Сквозь Ахеронт пронесся я.

1926

НОЧЬ

И мы по опустевшему паркету Подходим к просветлевшим зеркалам. Спит сад, покинутый толпою, Среди дубов осина чуть дрожит И лунный луч, земли не достигая, Меж туч висит. И в глубине, в переливающемся зале, Танцуют, ходят, говорят. Один сквозь ручку к даме гнется, Другой медлительно следит За собственным отображеньем, А третий у камина спит И видит Рима разрушенье. И ночь на парусах стремится, И самовольное встает Полулетящее виденье: ? Средь вас я феникс одряхлевший. В который раз, под дивной глубиной Неистребимая, я на костре воскресну Но вы погибнете со мной. ? Сквозь дым и жар Психея слышит Далекий погребальный звон. Ей кажется огонь чужое тело ломит. Пред нею возникает мир Сперва в однообразии прозрачном.

1926

МУЗЫКА

В книговращалищах летят слова. В словохранилищах блуждаю я. Вдруг слово запоет, как соловей ? Я к лестнице бегу скорей, И предо мною слово точно коридор, Как путешествие под бурною луною Из мрака в свет, со скал береговых На моря беспредельный перелив. Не в звуках музыка ? она Во измененье образов заключена Ни О, ни А, ни звук иной Ничто пред музыкой такой. Читаешь книгу ? вдруг поет Необъяснимый хоровод, И хочется смеяться мне В нежданном и весеннем дне.

1926

За ночью ночь пусть опадает, Мой друг в луне Сидит и в зеркало глядится. А за окном свеча двоится И зеркало висит, как птица, Меж звезд и туч.

"О, вспомни, милый, как бывало

"Во дни раздоров и войны

"Ты пел, взбегая на ступени

"Прозрачных зданий над Невой". И очи шире раскрывая, Плечами вздрогнет, подойдет. И сердце в флейту превращаясь, Унывно в комнате поет. А за окном свеча бледнеет

И утро серое встает.

В соседних комнатах чиханье,

Перегородок колыханье

И вот уже трамвай идет.

1926

Два пестрых одеяла, Две стареньких подушки, Стоят кровати рядом. А на окне цветочки ? Лавр вышиной с мизинец И серый кустик мирта. На узких полках книги, На одеялах люди ? Мужчина бледносиний И девочка жена. В окошко лезут крыши, Заглядывают кошки, С истрепанною шеей От слишком сильных ласк. И дом давно проплеван, Насквозь туберкулезен, И масляная краска Разбитого фасада, Как кожа шелушится. Напротив, из развалин, Как кукиш между бревен Глядит бордовый клевер И головой кивает, Н кажет свой трилистник, И ходят пионеры, Наигрывая марш. Мужчина бледносиний И девочка жена Внезапно пробудились И встали у окна. И, вновь благоухая В державной пустоте, Над ними ветви вьются И листьями шуршат. И вновь она Психеей Склоняется лад ним, И вновь они с цветами Гуляют вдоль реки. Дома любовью стонут В прекрасной тишине, И окна все раскрыты Над золотой водой. Пактол-ли то стремится? Не Сарды-ли стоят? Иль брег александрийский? Иль это римский сад? Но голоса умолкли. И дождик моросит. Теперь они выходят В туманный Ленинград. Но иногда весною Нисходит благодать: И вновь для них не льдины А лебеди плывут, И месяц освещает Пактолом зимний путь.

1926

ЭЛЛИНИСТЫ

Мы, эллинисты, здесь толпой В листве шумящей, вдоль реки, Порхаем, словно мотыльки. На тонких ножках голова, На тонких щечках синева. Блестящ и звонок дам наряд, Фонтаны бьют, огни горят, За парой парою скользим И впереди наш танцевод Ступает задом наперед.

И волхвованье слов под выпуклой луной

И образы людей исчезли предо мной,

И снова выплыл танцевод. За ним толпа гуськом идет. И не подруга ? госпожа За ручку каждого ведет И каждый песенку поет:

"Проходит ночь,

Уходим прочь

В свои дома,

В подвалы.

А с вышины,

Из глубины

Густых даров,

Глядит любовь

И движет солнцем

И землей,

Зеленокрасною луной,

Зеленокрасною водою".

1926

"И дремлют львы, как изваянье И чудный Вакха голос звал Меня в свои укромные пещеры, Где все во всем открылось-бы очам. Свое лицо я прятал поздней ночью И точно вор звук вынимал шагов По переулкам до-нельзя опасным. Среди усмешек девушек ночных, Среди бродяг физических я чуял Отожествление свое с вселенной, Невыносимое мгновенье пережил". Мрак побелел, бледнели лица Полуоставшихся гостей. Казалось, город просыпался Еще ненужней и бойчей. Пред вознесенской Клеопатрой Он опьянение прервал, Его товарищ на диване Опустошенный засыпал. И женщина огромной тенью, Как идол, высилась меж них. Чуть шевеля пахучей тканью На красной пола желтизне. А на столе снял, как перстень, Еще не допитый глоток. Символ не-вечности искусства Быть опьяненными всегда.