Рудольф Ольшевский - Дамский наган Страница 2

Это было время, так называемой, Оттепели. Скворцы еще не прилетели, но воробьям уже разрешалось кое о чем чирикать. В московском зоопарке даже подали голос чудом сохранившиеся старые орлы.

И, кто бы мог подумать, по ночам с площадей стали исчезать памятники Сталину. Воронам это как-то не нравилось. Вороны привыкли сидеть, вместо погон, на плечах генералиссимуса. А тут вдруг пустота.

После короткой оттепели впереди были еще крещенские, фу, что я говорю, хрущевские заморозки, и вороны это знали. Они слетались в редакцию журнала "Октябрь", опять октябрь, и каркали, заглушая робкие еще голоса певчих птиц. В основном, это были бесталанные и безграмотные писатели и журналисты.

Они называли себя патриотами, но поклонялись кумиру, уничтожившему треть их народа. Они считали себя интернационалистами, но это с их руки представителей малых народов начали называть лицами. По аналогии с жидовской мордой. Лицо еврейской национальности. Представляете -- лицо русской национальности. Не звучит. А лицо армянской национальности -- можно. Почему?

Феликс Чуев был провинциалом. Ему нужно было особенно стараться, чтобы сделаться своим. И он старался изо всех сил. Даже в те смутные времена Челекс Фуев получил не очень строгий выговор Союза писателей СССР за сталинизм. Это было тайное признание заслуг, и он всю оставшуюся жизнь гордился поощрительным наказанием СП. Да он и впрямь на следующее утро после шельмования проснулся знаменитым. Все комсомольские премии будут теперь его. Да что там премии, сам Вячеслав Михайлович Молотов благословил его, сходя в гроб.

По выходным Феликс приезжал к нему в гости. Совсем недавно второе лицо, опять лицо, в государстве поднимало рюмку, а Феликс стакан, водки за великого Владимира Ильича Ленина, затем в тех же пропорциях пили за дорогого Иосифа Виссарионовича Сталина. Феликс жадными глотками вливал в горло водку, чувствуя, что выполняет историческую миссию. Впрочем , ему на этих встречах казалось, что он не полностью отдает родине свой патриотический долг. По простому это называется -- недопил. Еще один стакан было бы в самый раз. Однако, что поделаешь, уважаемый Георгий Плеханов оказался не до конца последовательным вождем пролетариата. Подвели интеллигентские штучки. А жаль, в самый раз было бы выпить за него третий стакан.

Когда я бывал в Москве, Феликс приходил ко мне в гости. Внешне он мало изменялся. Разве что только полысел, как Молотов да правый глаз стал немного щурится, как у вождей на портретах. Мои приятели никак не могли понять наших отношений.

Стасик Рассадин всегда чувствовал, если Чуев накануне был у меня.

-- Проветри помещение, Челиксом пахнет.

И, действительно пятнадцать минут назад Феликс был у меня.

-- Ну, какие новости от Молотова? Как там пакт с Риббентропом? -- не успокаивался Рассадин.

И я добросовестно рассказывал, что сегодня узнал от Чуева.

Ехали вожди в "эмке" проверить одно из военных подразделений Подмосковья. Это было в самом начале тридцатых. На загороднем железнодорожном переезде шлагбаум был опущен. Приближался поезд. Машин в то время было мало, и стрелочник подошел посмотреть, кто едет в такой чистенькой. Закрывшись от солнца ладонью, он присел у капота и вслух заметил: "Сталин". Обошел машину и опять проявил политическую грамотность -"Молотов". Заглянув внутрь снова, разглядел и узнал Ворошилова. Глянул на крайнего слева и аж присел: "Еб твою мать, Буденный!"

Сталин долго смеялся и впоследствии иначе своего архиусатого командарма не называл. Когда появлялся кремлевский кавалерист, Иосиф Виссарионович оживлялся и приветствовал его: "Еб твою мать, Буденный!" Тоже, между прочим, кличка. Причем очень подходила. Особенно в устах специалиста по языкознанию.

О том, что дамский наган действительно существовал, я убедился из другой истории Молотова, пересказанной мне Феликсом.

Женскую "пушку" подарил Аллилуевой ее брат. Она, в отличии от чеховского ружья, выстрелила сразу.

Праздники мрачные вожди обычно встречали небольшими компаниями. И на этот раз октябрьские отмечали скромно. За круглым столом в одной из кремлевских комнат сидел Сталин с Аллилуевой, Молотов и Ворошилов с женами. А для разнообразия пригласили Тухачевского с его супругой, писанной красавицей. Кто знает, может быть горький осадок этой ночи и сделал всего через несколько лет прославленного полководца врагом народа.

Сталин веселил праздничную компанию. Он скатывал комочки хлеба и стрелял ими в жену Тухачевского. Особенно радовался великий шутник, когда он попадал в пышную грудь красавицы.

-- Почему некоторые представители нашей партии говорят "ворошиловский стрелок"? -- обращался он к смущенно улыбающемуся Клименту Ефремовичу. -Может быть правильнее будет -- "сталинский стрелок" ? А?

Еврейские интеллигентные жены Молотова и Ворошилова делали вид, что все это ужасно остроумно. Мрачной была только Аллилуева. В какой-то момент ей надоела эта игра, и она, улучив минуту, выскользнула из комнаты. Ее отсутствие затянулось, и Сталин показал головой на дверь. Ворошилов понял, что это относится к нему и означает -- приведи эту нервную женщину. Климента долго не было. Когда он вернулся по его лицу все поняли, что произошло нечто не поправимое.

Сталин ринулся в коридор. За ним устремились все.

-- Где? -- крикнул он на ходу и Ворошилов показал -- где.

Аллилуева лежала на полу в луже крови. Рядом с ней валялся подарок брата -- дамский наган.

-- Нэ уберег. -- Тихо сказал Сталин.

А может быть Молотов придумал, что он так сказал. Скоро он и сына своего, Якова не убережет. И опять произнесет романтические слова: "Солдата на маршала не меняем". Не убережет самых талантливых людей своего поколения. Тысячи, десятки тысяч людей станут его жертвами. И это произойдет через пять и через десять лет. Всего через одну и через две сталинских пятилетки.

Как раз в это время появлюсь на свет я. Меня с самого начала будто задела тень этого времени. Я родился мертвым. Слишком рано я сделал первый вздох и не донырнул несколько сантиметров до бытия -- захлебнулся.

Если бы это произошло в одесском роддоме, моя безымянная душа выскользнула бы в окно и полетела в сторону моря -- к Ланжерону. Но я родился, как было уже сказано, в командировке, в глухом селе, где фельдшером был пожилой немец, который все умел и не был брезгливым. Трубкой он высосал слизь, которой я захлебнулся, и сказал старухе, что ему помогала:

-- Тважды счастлифый, родился ф рупашке и мертвый. Первый раз такое фижу.

И в этот момент я заорал. Смерть, которую он высосал из меня, была выплюнута в помойное ведро.

Через два года фельдшера выслали в Сибирь, как немецкого шпиона. Родись я немного позже, и никто на земле не оживил бы меня. Судьбу мою с самого начала будто рассчитала гениальная машина. Рок наступал на пятки.

Может быть в том тоже таинственный знак, что целых десять лет носил я кличку огнестрельного оружия. К ней так все привыкли, что иначе меня и не называли, а дворничиха наша тетя Маня, что продавала семечки, а потом ругала лузгающих их, как-то спросила меня:

-- Послушай, Дамский наган, а как зовут тебя на самом деле?

Я уехал из Одессы, как будто убежал от своего прозвища. Семь лет меня не было во дворе на Соборке. Только через долгие семь лет я вернулся и шел со своей женой по нашему двору.

Говорят, что в прекрасном одесском оперном театре, который занимает второе место в мире после венского, есть один недостаток -- слабая акустика. О нашем дворе этого не скажешь. В нашем дворе, если прислушаться, слышно, где скрипит кровать, где поет вода в клозете, где играет патефон, и заглушает примуса голос Утесова. Когда у Вильки Пантеры собираются блатные кореша, то в КГБ на бывшей еврейской, а теперь улице Бебеля, не нужно никаких подслушивающих устройств. До них доносится песня под гитару подвыпившей компании: "Отец мой Ленин, а мать Надежда Крупская, А дедушка Калинин Михаил. Мы жили весело в Москве на Красной площади. Сам Ворошилов часто в гости к нам ходил". Почти то же самое, что рассказывал мне Феликс Чуев.

Итак, через семь лет приехал я в Одессу. Мы с женой шли по нашему двору в жаркий воскресный полдень. Тишина стояла вокруг необыкновенная. Весь дом купался в море или торговался на Привозе, или неподалеку от нашего двора спорил в саду на Соборке у фонтана, где каждый день собиралась толпа обсуждать футбольные новости. "Ой, не говорите мне за Черноморец, это не команда. А за кого вам говорить? За киевское "Динамо"?" Все из нашего двора куда-то делись. Только два пацана обливали друг друга возле крана. Им было лет по пять. Они родились гораздо позже того лета, когда я уехал из этого города.

Увидев нас, они перестали брызгаться, и один шепотом сказал другому. Он сказал шепотом, но я услышал, так как в нашем дворе хорошая акустика:

-- Нолик, смотри, Дамский Наган приехал.

Это моментально услышала тетя Маня. Она высунулась из окна, якобы только затем, чтобы крикнуть ребятам: