Разноцветные шары желаний. Сборник рассказов - Нина Шамарина Страница 2

– Любишь меня, любишь?

И прижималась жарким телом, и целовала липкими губами. А я обманывал себя и не мог обмануть, что я с – Леркой, и не различаю, песчинки ли налипли на её щёки, или веснушек стало ещё больше.

***

Я вынырнул из памяти, словно из воды. Хрупкая девушка передо мной с лицом цвета стеариновой свечи смотрела так, как будто только что лениво валялась на пляже на соседнем одеяле.

– Этот поезд, что, машина времени? – забавлялся я, – поезд времени?

– А вы так и не поняли?

Меня, еще не остывшего от жаркого пляжного солнца, ни с того ни с сего рассердили её слова.

– Ох, не собираюсь я ваши кроссворды разгадывать! Я – в вагон-ресторан. Идёте со мной?

– Нет, идите один. Мне там делать нечего. Я вас здесь подожду.

В ресторане за несколькими сдвинутыми столиками сидела большая шумная компания, может, из нашего вагона, может, другая. Я выбрал столик подальше от них.

Официант, несмотря на многолюдье, подошёл очень быстро и начал перечислять, как будто я уже сделал заказ:

– Коньяк, шампанское, шоколад.

И, наклонившись к моему лицу, прошептал еле слышно:

– Одинокую даму позвольте подсадить за ваш столик. Не возражаете?

Я не возражал. Я не понимал, зачем я пришёл сюда, да и вообще, какая необходимость переться в новогоднюю ночь через полстраны в командировку на поезде? Полетел бы третьего на самолёте. Как в прошлом и позапрошлом году, как тогда… Да что теперь… Я с трудом припоминал, как покупал билеты, ехал на вокзал… Как будто всё это проделал кто-то другой, как будто я смотрел какой-то фильм.

Меж тем пахнуло приятным – из юности – запахом, и женщина, вероятно, та, о которой толковал мне официант, опустилась в кресло напротив.

– Дыша духами и туманами… – продекламировал я, потому что эти стихи как нельзя кстати описывали незнакомку. Нет, страусиное перо не качалось на её шляпке, но и блузка с какими-то складочками удивительно тёплого персикового цвета, и матовая кожа лица, которое словно светилась изнутри, и глаза! Необыкновенные жёлтые глаза с крапинками на радужке, которые я видел только у одного человека в своей жизни.

– Лерка? – голос мой прервался. – Лерка! Откуда ты здесь? Тебя не узнать! А где же веснушки?

Почему-то вспомнились именно веснушки, как будто нечего было вспомнить ещё!

Я взял её прохладные сухие пальцы.

– Учительница?

– Как ты догадался?

– Мел! Только мел, который держишь в руке полжизни, так сушит кожу.

Лерка молчала, полуулыбка скользила по её губам; мы смотрели друг другу в глаза. Не знаю, как она, а я насмотреться не мог, словно не было ни всех этих лет, ни мучительных малодушных пряток от Лерки, от её родителей…

По счастью, после педсовета я её не видел ни разу. На экзамены она не приходила, а её дом я обходил стороной. После летних каникул – институт, другая, теперь уже интересная, не то, что в школе, учёба, и Лерка, и моя любовь к ней словно подёрнулись жемчужной дымкой. Поначалу я грыз себя и каждый вечер, ложась спать, обещал: завтра схожу к ней, объяснюсь, но утром вновь и вновь откладывал. А потом стыд притупился, я уговорил сам себя – может, ребёнок и не родился, и Леркина жизнь не изменилась.

– Родился, – произнесла Лерка, точно я произнёс вслух последние слова. – Родился, вырос… Скоро бабушкой стану, – она засмеялась.

– Прости меня, Лерка, если сможешь. Я трус, последний раструсистый трус! Бросил тебя, испугался. А ведь любил! Ты помнишь, Лерка, как я тебя любил?!

– Всё хорошо. Конечно, тогда было страшно очень: как я справлюсь? И тебе очень многое хотела сказать, и орать бегала в парк, чтоб никто не слышал…

А теперь думаю, хорошо! Встретила человека, замуж вышла. Даньку он сразу усыновил, тот и не знает, что отец не родной. Родной! Самый, что ни на есть. Так что ты не терзайся, всё быльём поросло.

Я молчал. Жёлтым песком рассыпался тяжёлый камень в моей душе.

– А что, Лерка, может, приеду в гости, познакомишь нас?

– Не вздумай, Сол! Ни к чему. Ты жил, даже не зная о нём. Я так рада, что мы встретились, что могу тебе сказать: я не держу на тебя зла. Мы такие юные были, такие дураки. Я даже не помню теперь, а я-то тебя любила? Но приезжать к нам, не надо. И знакомиться не надо.

Лерка глянула в окно, за которым снова сгущались сумерки.

– Не знаешь, который час? Мне скоро выходить, на моей станции поезд будет в пять утра. Пока, Сол!

Золотыми веснушками отражались лампы в нетронутом Леркой коньяке.

А я смотрел и смотрел в тёмное окно, отрешившись от настоящего. Представлял, как идём с взрослым сыном плечом к плечу, как смотрим хоккей по телевизору, как вдвоём прокладываем лыжню по первому снегу.

Интересно, какой он? Дружили бы с ним? Какие у него глаза – такие же жёлтые, как у его матери? Мне хотелось выскочить вслед за Леркой, пробраться в их квартиру, посмотреть на сына, хоть глазком. Почему я не попросил фотографии? Наверняка, в телефоне – сотня.

С трудом оторвавшись от окна, как будто там показывали интересное кино, я вернулся в свой вагон.

***

Я ни разу не вспомнил о соседке по купе, свечечкоподобной девушке. На месте её не оказалось, но шубка висела на плечиках.. На столе лежали шарики. Два. Чёрный и голубой. Тускло лоснились их бока. Я взял один, другой… Просто мячики непонятно из чего, скорее всего, пластика или резины. Когда я взял их, они были холодны, но быстро нагревались в моей руке. Я вспомнил про третий, розовый. Где же он? Заглянул под столик, пошарил глазами по полкам… Нету. Исчез.

Встала перед глазами Леркина блузка такого же или очень похожего цвета.

Мне хотелось ещё немножко повспоминать, попредставлять Лерку, и я, оставив надежды обнаружить пропажу («Пусть сама разбирается со своими шариками!»), полез на верхнюю полку.

Странно, но один – чёрный шарик – я так и не выпустил из рук; крутил его пальцами, подносил к глазам. Я не спал, но погружался в какую-то кромешную бархатную темноту. Создавалось ощущение, что я проникаю в непроглядный мрак чёрного шара. Тьма сгущалась, её слои наплывали друг на друга, становясь всё гуще, всё плотнее. Но когда стало так черно, как никогда не бывает, где-то далеко впереди забрезжил рассвет. Я увидел себя, сидящего перед телевизором в своей квартире. Пиво, чипсы, плед… Через пять минут матч – Реал-Мадрид – Барселона, и рука уже нащупала ладненький бок пивной банки. Звонок. Отец.

Я нажал на соединение:

– Сынок, – услышал я голос, совсем не похожий на голос отца, – сынок. Сол, помоги мне. Я запутался в верёвках.

Голос