Пазл без рисунка - Валерий Александрович Акимов Страница 2

всё же повторять, как чудно и прекрасно было дома, однако, квартира Светы совсем не походила на звание дома – она таковым и не являлась вплоть до вчерашнего вечера, последнего вечера, разделившего два разных пространства; о различии не могло быть и речи, пока Кристина не узнала, что наконец поступила в этот злосчастный университет – до этого различием служил почти весь Волгоград, город, который и чужим-то нельзя назвать прямой как палка он и пролёг разделительной чертой рассёк меня напополам всё из чего я состою это момент перехода граница вся моя личность сложилась в миг когда нога поднялась над землёй; сказать «чужой» значит отвести место для этого чужого; слово всегда служило орудием разграничения областей, ведь когда у вещи появляется имя, появляется и место в пространстве, и, собственно, узнаваемый уют местопребывания; до того, как она заселилась в общагу, различие зародышем теплилось в её теле, и никакого своего и несвоего пространства не было, но настал день, когда пролегла граница, и Кристина будто бы точно знала, где своё, а где чужое, однако при ближайшем рассмотрении становилось понятно, что чужим являлось всё, даже то, на что душа уповала как на своё собственное. И чай горчил неузнаваемой горечью, и Волга была не похожа на ту Волгу, с которой она была знакома с детства в Ульяновске. Вывод, вне сомнений, банальный. Стоит признаться, ожидания не оправдались, и лелеемый переезд в другой город отнюдь не даровал того чувства свободы, какое представляла себе Кристина, когда мать погнала её в Волгоград. Идут поезда – и земля дрожит под ногами. Будто до сих пор она куда-то едет, будто мгновение, когда она ступила на перрон, являлся лишь плодом галлюцинации, и на самом деле путь, который так и не окончился в Москве, продолжался. Остановка была мнимой. Земля дрожит. С виду покойная, прямая, одна с небом, сплошная плоскость, но всё равно – стопы словно чуть-чуть приподняты над почвой, и в прослойке сей – семейный раскол, распад времени, мировой взрыв, рассеяние, великая дрожь сумасбродного движения, что всегда ненасытно и стремительно. Я движусь в никуда. Сначала в Москву, потом в Волгоград. Цель исчезла, и я стою напротив книжных полок, на которых лежат замшелые детективы, страницы их желтоваты и отдают ощущением заскорузлой старины, что не отдерёшь, как ни старайся; под ногами потёртый линолеум, под линолеумом – нет, не почва, не твёрдая земля, не суша – степь пародирует воду. Оборачиваюсь – спины впережку с лицами. Спереди – то же самое. Я ведь пришла сюда просто потому, что находиться в той комнате было невыносимо. Причины теряются, особенно когда пытаешься понять, почему ты очутилась в данный момент здесь, а не где бы то ни было. Она явилась сюда из-за чая; шум в столовой нервировал и отвлекал, но, по большому счёту, она ничем особо важным не занималась, кроме бесконечных самокопаний, каждое из которых ожидаемо не стоило и выеденного яйца; в итоге мысли скручивались в гордиев узел, а царь македонский, к несчастью своему, обнаружил, что меч свой он где-то позабыл, видно, выронил, пока вёл войска через Персию. Предстоящую пару Кристина ждала с волнением, как какое-нибудь важное и ответственное мероприятие, и несколько раз, предварительно взглянув на часы, она оглядывалась по сторонам, но, не встретив по прежнему ничего, кроме скопления лиц и спин, успокаивалась, чтобы спустя несколько минут повторить то же самое действие. Разговоры о политической истории продолжались, и Кристина рада была бы пропустить их мимо ушей, но голоса звучали прямо за спиной, в непосредственной близости, как на линии фронта, служа своего рода комментарием к тому, что в данный момент происходило на глазах у девушки, а именно, беспорядочное на первый взгляд хождение индивидуумов, локальная модель социума, где каждый движется по какой-то одной, заранее проведённой траектории, хотя, если немного пораскинуть мозгами, эти люди сами не знали, куда идти, что делать земля под их ступнями предательски расступалась по результатам сговора с водой ходьба стала аналогом плаванья жесты и движения скорее рефлекторные чем целенаправленные неужели в этом городе все так ходят как танцуют это особый ритуальный танец магический экстаз перед лицом необозримого безмерного пространства светоносного распахнутого простора столь гигантского что задавать вектор передвижения бесполезно ибо движение как таковое давно было вынесено наружу оно стало судьбой законом невидимой стихией заправляющей в стране сомнамбул, и смотрелась подобная картина даже комично, и голоса за спиной напоминали голоса из телевизора, они звучали из потайного источника, возможно, они роились в голове у самой Кристины, может быть, у девушки поехала крыша, может быть, это помещение и люди в нём – галлюцинация, проекция надломленной психики не неси чепухи Всё в порядке. Я лишь немного волнуюсь, представляя, как встречу её; воображение, увлечённое одним-единственным образом, рисует довольно скудные картины этой эпохальной встречи, почти всю серию таких изображений можно свести к единственной парадигме: я и она; приходится всё время себя одёргивать, ибо мечтательство неизменно противоречит действительности – она не заметит меня среди толпы, не обратит на меня внимания; меня начнут грызть сомнения, страхи, тревоги, и день покатится к чёрту, вернее, в сторону общежития, где нельзя спрятаться от собственного смятения, потому что общага и есть место, в котором находят приют все мятущиеся, окончательно сходя с ума от патологической разности собственных ожиданий и бесхозной реальности. Из-за неё я приехала сюда, она – моё утро, мой день, моё солнце и мой свет. Окна сияли так же неприветливо, как и всегда, и только вконец поехавшему человеку могло показаться подходящим сравнивать любовь с безжалостным, архаическим божеством, кому скармливали плоть в надежде, что круг и завтра будет являться символом непрестанного обмена; жестокий бог, пощади, пообещай нам, что за тьмой последует рассвет, а за рассветом – закат; пообещай нам, солнце, что за бытием последует небытие, а за небытием – бытие; за чаем горьким последует чай сладкий, а книги старые станут новыми; солнце, не отнимай у нас движения; солнце, обещай быть круглым, и мы воздадим тебе – нашу кровь, наше тело, – мы пожертвуем всем, чтобы стать родом и поколение за поколением сопутствовать твоей великой кругообразной траектории. Из-за неё я покинула Москву, покинула свой дом, отвернулась от семьи и шагнула в исполненное лучами щедрого и одновременно безответного светила пространство. Я уверена, что это любовь? И если нет, почему же я постоянно думаю о ней, вспоминаю её? Почему она – единственная, мысль о ком делала переезд в общагу не таким устрашающим? Кристина остановила