Документ 1 - Разрешённый Автор Страница 2

***

Аста вытягивает стройные белые ноги, выразительно контрастирующие с глубокой синевой дивана, она в домашнем платье цвета вишнёвого киселя, чуть вьющиеся волосы собраны в небрежный узел, из которого воинственно торчат два карандаша. Её лицо сияет. Она кладёт мою руку на своё бедро, и я ощущаю какое-то шевеление внутри. Мой желудок моментально скручивается, как будто его отжимают в стиральной машине. Какой кошмар, до какого ужаса могут додуматься люди, чтобы не сойти с ума…

– Больно? – спрашиваю я, подавляя желание отдёрнуть руку. Отвращение к тому, что моя сестра делает со своим телом, написано у меня на лице.

– Больно, но терпимо. Человечество настолько отвыкло от того, чтобы испытывать боль, что это неестественно, не находишь? Это такое новое для меня ощущение, оно отрезвляет, и потом… я ведь сама выбрала.

Внезапно приходит мысль о том, что Аи Ной испытывала другую боль, гораздо более сильную. Если бы она могла отвлечься на вот такую, физическую, то, возможно, всё было бы иначе.

Я неотрывно смотрю, как отвратительная новая жизнь вибрирует под тонкой белой кожей. Серые пауки умеют прыгать, поэтому они в закрытом террариуме щетинятся острыми, как спицы, лапками. Мне кажется, что они там сталкиваются и позвякивают, хотя это невозможно.

– Ты могла бы написать о них статью или даже серию, сама ведь жалуешься на нехватку материала, – сестра неуверенно смотрела на меня.

– Об арахнисах пишут постоянно.

– О таких нет. И потом мало кто писал о том, что сейчас делаю я. А ты можешь взять интервью у очевидца.

– Убедительно. Можно мне тоже попробовать? – решаюсь я.

– Тебе ведь нужно сначала проконсультироваться с твоим врачом, обработать кожу… – начала Аста.

– Да ерунда всё это. Хочу поймать это твоё ощущение.

– Для статьи?

– Было бы честнее писать от первого лица, – улыбнулась я.

Мне представлялся звук, с которым ножницы режут настоящую бумагу. Я никогда его не слышала, но думала, что услышу, когда арахнис разрежет мою кожу. Так вот этого не было. Не было никаких звуков. Я даже не сразу поняла, что мне больно и что это моя кровь. Мой мозг оказался не готов к подобной информации. Он вспомнил Аи Ной в крови на белом песке, коралловый двухэтажный дом в снегу, мимо которого я недавно проходила, офисный документ с подчёркнутыми красным словами, и только потом сигнал о боли и тошнота от отвращения. Потом косметический пластырь на ранку, и Аста заботливо прячет серую тварь назад. Я смотрю, как она небрежно закрывает террариум, мне кажется, что крышка прилегает неплотно.

– Аста! Нельзя быть такой невнимательной!

– Они безопасны! не понимаю, почему они так пугают тебя. Я хочу сделать побольше, чтобы ощущения были острее, но сегодняшняя партия досталась тебе.

– Спасибо, – я стараюсь не думать о том, что у меня под кожей, но мне не по себе. Странное ощущение: мысль или слово летают в воздухе, а поймать не могу. Не могу сформулировать, но как будто я вот-вот что-то пойму, очень важное.

Я снова спешу домой, исчерчиваю следами улицу, как будто печатаю вордовский текст в только что созданном документе. По бокам вставлены разноцветные геометрические фигуры – дома. Замираю, думаю, может стереть только что созданное, удалить паука, а ветер припудрит снегом мои следы. Но продолжаю идти, сохраняюсь, пусть будет как будет, это всего лишь материал для статьи.

***

Я работаю так долго и напряжённо, что приходится скачивать энергетик. На этот раз я заряжаю картридж более или менее подходящим материалом, потому что хочу почувствовать хоть какой-то вкус. Кажется, что неделю сидела на обезболивающем, кофеине и безвкусной биомассе. Смотрю на календарь и никак не соображу, сколько дней сижу над текстом. Отправляю статью редактору и плетусь в душ. Под кожей на ноге арахнис мечется, как котёнок на пульте управления, которого в детстве с Астой засовывали в пододеяльник. Собираюсь, чтобы навестить сестру, даже не предупреждая. Надо хоть заказать хорошего шоколада и… Маленькая серая спица пронзила кожу изнутри – арахнис стремился наружу.

К Асте я добиралась почти бегом, потому что маленькой твари требовалась помощь, а мне хотелось скорее избавиться от неё.

Казалось бы, кожа Аста была белоснежной, но она умудрилась ещё сильнее побледнеть за эти дни. Кое-где на руках и ногах был едва заметен косметический пластырь.

– Ну что ж, принимай пополнение, – я отдала ей нового маленького питомца. – Как ощущения? Не надоело играть в эти игры?

– Я хотела попробовать, и я сделала это. Теперь не отказалась бы куда-то их пристроить…

– В утилизатор, – с готовностью предложила я.

– Нет, они же живые, я не смогу…

– Я смогу. У меня от них мурашки по коже.

– Ты вечно что-нибудь выдумываешь про беззащитных зверюшек! Я сама разберусь.

***

В следующий раз я увидела Асту в каком-то полусне: незнакомые люди перемещались по её дому и что-то спрашивали. Да, она небрежно закрывала крышку, да, есть маленькие особи. Могла сама, а, может, чистая случайность. Слишком большая потеря крови? Да ведь она была уверена, что это безопасно. Какая теперь разница? Неужели сейчас так важно сказать правильное слово? Когда-то мир начинался со Слова. Что ж, возможно, словом он и закончится. Именно поэтому всё так напоминает мне страницу документа. И кто-то там, наверху, сейчас посмотрит на то, что у него получилось, махнет рукой и закроет, не сохранив.

В углу на корточках, раскачиваясь, сидит Сав с безучастным, непонимающим выражением лица. Почему с ним всё в порядке? Разве его плоть менее подходящая для кладки яиц? А я только смотрю, как по обнажённому белому телу Асты серыми буквами мечутся арахнисы, как будто подчёркнутые красным.