Прости, но я скучаю - Сьюзи Кроуз Страница 2

– Алло?

Ага. Плохо, но могло быть хуже.

– Ричард! – воскликнула Мод. – Почему ты еще дома?

– Мод? О, Мод! – Казалось, он был удивлен, услышав ее голос. Кто еще, интересно, мог звонить ему в день его свадьбы?

Она молчала, ожидая, пока уляжется волна эмоций. Все хорошо, все хорошо. Это день ее свадьбы! Но Ричарда рядом нет, так что…

– Ты… ты забыл о нашей свадьбе, Ричард?

– Э-э… – прокатился по телефонной линии его голос. – Это… ну да. Нет! Нет, я не… Нет, я просто… У меня… как это говорят… дрожат… эти…

– Ричард! С тобой все в порядке? – Его голос звучал странно. Невнятная речь, путающиеся мысли… Мод старалась не паниковать. – Ричард! Ричард! – Как там проверяют, не случился ли с человеком удар? Какой-то тест… А, да, лицо, руки… что-то еще, она вспомнит, сейчас дорога каждая минута. – Что, Ричард? Руки?..

Ричард рассмеялся.

– Руки? Нет! Причем тут руки! – Он так смеялся, что с трудом выговаривал слова. – Дрожат… нет, трясутся тормашки! Вот как говорят. Да нет, не может быть. Это же бесслы… бессмы… – В трубке послышалось бульканье, а за ним звук основательной отрыжки. – Поджилки! Слишком трясутся поджилки, чтобы жениться. Поджилки… – Он уже так хохотал, что не смог закончить фразу.

– Да ты пьян, – сказала Мод, сама удивившись своим словам. Они вырвались у нее, казалось, раньше, чем пришли в голову. Она еще не сошла с ума; она даже не была уверена, что бодрствует. Это было похоже на сон, из тех, когда стоишь раздетая перед толпой. Только все наоборот: не раздетая, а разодетая. А пьяный жених хохочет над несмешной старой идиомой, которая означает, что он не хочет жениться. И в любой момент можно взмахнуть руками и улететь вместе с телефонной будкой. Потом она проснется в день свадьбы и посмеется про себя, а позже, во время медового месяца, даже расскажет об этом Ричарду. Они собирались в Кэнмор. У них был заказан номер для новобрачных. Они намеревались съездить в Банф и прокатиться по канатной дороге на вершину Серной горы.

– Нет! – заорал Ричард и снова захохотал в трубку. – Ну, это… да. Да! Именно. – Казалось, он в истерике. – Я пошел, Мод. Все это… – Он повесил трубку.

Мод так и осталась стоять в телефонной будке на Скарт-стрит, совершенно ошеломленная и глупо расфуфыренная. Ее сердце не было разбито: это она почувствует, только когда пройдет шок.

Бесслы… бессмысленно.

«Хорошо сказано, Ричард».

Оказалось, что это вовсе не день свадьбы Мод.

Она отправила фотографа и отменила церемонию, после чего и сама вернулась домой и сняла дурацкое платье – надевать его было неловко, но снимать и укладывать обратно в красивую коробку было откровенно унизительно.

Оставалось только ждать, пока Ричард протрезвеет, позвонит, извинится и объяснит свое странное поведение. Но этого так и не случится. Не будет ни Серной горы, ни канатной дороги.

Маккензи и Таня

– Но у меня день рождения. – Маккензи стояла в дверях спальни. Она пыталась разозлиться, чтобы прогнать обиду.

– Был. Вчера. – Голос Тани донесся с дерева прямо за окном спальни. Когда Маккензи ее засекла, она уже спускалась вниз и теперь сидела на ветке, ее белоснежная кожа светилась в лунном свете, так что она была похожа на парящее привидение.

– Так не делают.

– Делают. Сейчас два часа ночи. Кто в это время отмечает день рождения?

– Да кто только не отмечает!

– Не прикидывайся, что не поняла. Твой день рождения уже отметили. – Таня посмотрела вниз не для того, чтобы узнать, кто ждет ее под деревом, а чтобы дать понять Маккензи, что хочет туда, к ним.

– Ты просто не хочешь признать, что бросаешь меня, чтобы в мой день рождения потусоваться с кем-то, кто тебе больше нравится.

– Повторяю: твой день рождения был вчера. Иди спать.

– Ну, спасибо! – Маккензи старалась не дуться, но при этом выглядеть обиженной.

Однако в голове у Тани всегда умещалась только одна мысль, и в данный момент эта мысль была не о Маккензи.

– Кенз. Остынь. Мы отпраздновали. Нам было весело. Тогда был твой день рождения, а сейчас другое. Мы не обязаны делать все сообща.

– Извини, что тебе пришлось что-то делать сообща со мной. Извини, что для тебя это такая жесть.

Таня нетерпеливо улыбнулась.

– М-м-ладно. Нам пора. Ты же никому не расскажешь? Будь молодчиной. – Таня всегда говорила Маккензи «Будь молодчиной». Как будто это зависело от Маккензи. Как будто это она сама при рождении решила быть рохлей и мямлей.

– Конечно, не расскажу, – сказала Маккензи, стараясь, чтобы ее голос звучал равнодушно, а не разочарованно.

– Вот и умница, – сказала Таня; ей даже не пришлось изображать равнодушие.

Она прошептала что-то с дерева, и снизу тоже донесся шепот. Она всем телом повернулась к стволу дерева и потянулась в темноте за невидимой веткой, как будто точно зная, где ее нащупать. Тут Маккензи поняла, насколько привычен для сестры этот путь бегства.

– По-моему, ты зря уходишь, – быстро сказала Маккензи.

Таня преувеличенно глубоко вздохнула.

– Маме бы не понравилось, что ты шляешься с каким-то парнем, с которым едва знакома.

Это подействовало. Таня изменила направление, влезла обратно в окно, перебралась через комод и спрыгнула на пол перед Маккензи. Она приземлилась беззвучно, как будто была тенью, а не человеком. Если бы Маккензи попыталась сделать то же самое, она перебудила бы весь дом, и все бы кинулись смотреть, что случилось: то ли дерево рухнуло на крышу, то ли началось землетрясение.

– А ты откуда знаешь? – Равнодушие Тани как рукой сняло.

Маккензи поняла, что одержала верх. Однако она вовсе не собиралась брать верх: ей просто хотелось, чтобы ее взяли с собой. Взяли не из-за ее шантажа и не из чувства долга, а из желания, чтобы она была с ними. Она уставилась на сестру полными слез глазами, решая, как поступить. Нужно ли сказать о том, что она прочитала в почте сестры? О бешеных деньгах, которые, как она знала, лежали в Таниной сумочке? О том, что точно знает, куда идет Таня и с кем встречается?

– Ниоткуда, – наконец произнесла Маккензи, рассматривая свои ногти на ногах, покрытые фиолетовым лаком.

– А почему тогда сказала?

– Просто догадка.

– Ты что, догадалась, что я ухожу с едва знакомым парнем?

– Ты всегда якшаешься с едва знакомыми парнями. Ты всегда уходишь с кем ни попадя, а меня никогда с собой не берешь. – Она не хотела, чтобы они позвали ее с собой из жалости, но, может быть, именно на это и надо было давить.

Таня успокоилась. На ее лице снова отразилась скука. Ни сочувствия, ни заботы.

– В другой раз, Маккензи.

Таня снова забралась на комод и выскользнула из окна в темноту, и это был последний раз, когда Маккензи видела ее в реальной жизни.

После