Сны о Слепом городе - Лита Ли Страница 2

* * *

На одном из крохотных островков к югу от Тифлоса возвышается старый маяк. С наступлением сумерек он становится похож на огромную свечу – это смотритель маяка разводит костёр, возвещающий о близости берега.

На рассвете жена смотрителя поднимается на башенку и гасит огонь. Несколько раз она негромко бьёт в серебряный колокол, ждёт, пока морской ветер унесёт мелодичный звон в город, и лишь затем отправляется спать. Так они и живут.

* * *

В августе в Тифлос с юга приходит ветер. Весёлый и бесшабашный, он треплет длинные волосы женщин на морском берегу, срывает желтеющие листья с деревьев возле реки, играет хрустальными колокольчиками в Беседке покоя. Ветер тот пахнет пряностями, он пьян и полон жизни. Имя ему – Умэ́йго. Осенью он уляжется спать и будет освежать Слепой город своим сонным дыханием.

В феврале ветер проснётся – голодный, жаждущий, ищущий. Будет метаться по городу, кидать пригоршни колкого снега прохожим в лица, тоскливо выть в печных трубах, звать в неведомые дали… Первым весенним утром он наконец умчится на восток. Это А́реф, ветер перемен.

В августе, во время звездопада, ветер возвратится в Тифлос, ведя за собой странников, давно покинувших дом. И всё повторится вновь.

Пробуждение Тифлоса. Альбос

* * *

В старинных хрониках говорится, что раньше, много веков назад, наш город назывался Тифлос, что означает «слепой». Тогдашние жители его были незрячи, и лишь ясновидцы обладали способностью смотреть на мир – глазами своих ручных ворон. Обычные же горожане никогда не видели ни синего моря, у которого жили в своих уютных домах из белого кирпича, ни голубого неба, пронзённого шпилями куполообразных крыш, ни белокаменных башен городских стен, ни яшмово-красного сердцекамня на центральной площади города.

И так продолжалось бы и поныне, если бы однажды во время летнего звездопада в Тифлосе не появилась незнакомка. Никому не ведомо, из каких дальних стран она прибыла. Кто-то утверждал потом, что видел её отплытие с причала Слепого города – в чужеземной ладье под светлыми парусами. А значит, и в Тифлос она попала тем же путём. Нет, говорили другие. Это весельчак Умэйго, один из ветров Тифлоса, принёс её в город. Дескать, так предсказывали древние пророчества – и вот они сбылись. Третьи лишь задумчиво качали головами.

Никому не ведомо, из каких дальних стран прибыла незнакомка и что она делала в Слепом городе. Доподлинно известно лишь одно – лоб её украшала витая диадема из чернёного серебра, в центре которой сияла необычная жемчужина. Мягкий свет её пульсировал и казался живым. Жемчужно-белый сменялся перламутрово-розовым, плавно перетекал в багровый и затем становился антрацитово-чёрным. Постепенно выцветал до белого – и всё повторялось вновь. Необъяснимым образом манящий свет жемчужины проникал сквозь веки тифларов, и те, открывая слепые прежде глаза, прозревали. За несколько дней незнакомка обошла весь город – и каждый слепец увидел сияние жемчужины.

Что это была за женщина, откуда и для чего явилась она в Тифлос? Этого никто не знал. Как никто не знал, куда исчезла она потом. В летописях говорится лишь о том, что благодаря Женщине-с-жемчужиной Слепой город прозрел. Его жители долго любовались морем, небом, своими домами из белого кирпича, шпилями куполов, белокаменными башнями городских стен и Лунной обители на заснеженной вершине Хрустальной горы… Зачарованные этой красотой, они назвали свой город Альбосом – Белым городом.

На рассвете и на закате алеющее солнце окрашивает Альбос в тёплый золотисто-розовый цвет. А когда на Белый город опускаются сумерки, становится видно, что такой же мягкий свет исходит и от самих горожан.

* * *

В Ясные ночи – во время полнолуний – стены Белого города начинают петь. Каждую луну – новая песня. Никто не знает, какая будет на этот раз, – колыбельная, плясовая или погребальная.

Под колыбельные Альбоса спится особенно сладко – счастливым младенческим сном. Под плясовые город преображается: на площади разводят костры и зажигают фонари, жарят мясо и овощи, рекой течёт глинтвейн или вино. Жители Белого города водят хороводы и пляшут до самого рассвета. В те же ночи, когда стены Альбоса поют протяжные погребальные песни, горожане собираются всей семьёй и поминают своих ушедших.

В Ясные ночи поют городские стены и стены домов, стены Башни мудрецов и Лунной обители… Поют вместе с ними и жители Альбоса. Море шумит им в ответ.

В Тёмные ночи – во время новолуний – стены Белого города тихонько шепчутся. На множестве языков, живых и давно канувших в Лету, вопрошают они только одно: «Кто ты, чего ты хочешь, в чём твоя правда?»

Это тихий, ненавязчивый шёпот, и под него вполне можно спать, если хочется. Но лучше просто лежать и, закрыв глаза, прислушиваться к самому себе. Самые важные ответы – внутри.

* * *

Где-то там, за Пепельными горами, лежит Про́клятый город. Город глухой тоски. Город немого отчаяния. Половина жителей в нём – глухие, половина – немые.

Глухие не слышат ни себя, ни других, ни птичьего пения, ни завываний ветра, ни шума дождя. Словно заведённые механические куклы, они постоянно произносят одни и те же лишённые смысла фразы. Столь же бессмысленная, жизнь их движется по кругу, и умирают они, так и не осознав себя. Смутная, глухая тоска – их вечный спутник.

Немые же, напротив, слышат всё: и собственный внутренний голос, и невероятную симфонию жизни, и даже ту чушь, что несут глухие. Но ничего не могут произнести. Немые будто заперты в клетках – собственных грудных клетках. Узники одиночных камер. Умирают они, так и не высказав себя. Немое отчаяние – их удел.

Когда же немым жителям Про́клятого города становится совсем невыносимо, они, пытаясь высказать свою боль, вскрывают себе вены, вспарывают грудь, разрезают горло. Как будто из этих ран могут, наконец, политься слова. Но льётся из них только густая тёмно-красная кровь. Кровь говорит за немых громче любого крика.

Однако глухие не слышат и этого. Проходя мимо безжизненных тел, они равнодушно, словно выбрасывая мусор, сталкивают мертвецов в реку. Течение подхватит тела и унесёт их к морю. В конце концов они достигнут Альбоса – Белого города на побережье.

Альбосским рыбакам, закинувшим сети в море, достаётся иногда страшный улов. Поначалу они приходили в смятение и ужас, теперь же привыкли. Вытаскивая мертвецов на берег, рыбаки зовут на помощь шаманов. Те приводят с собой скрипачей и флейтистов. Вместе они принимаются за работу.

Шаманы бьют в бубны, выстукивают пульсирующий ритм – и постепенно замершие сердца начинают биться ему в такт. Кровь возобновляет движение по телу.

Скрипачи достают смычки и, словно длинными тонкими иглами, латают ими зияющие раны. С каждым взмахом рук музыканта, с каждым стоном плачущей, причитающей скрипки рассечённые ткани срастаются, и плоть понемногу обретает целостность.

С чистыми звуками серебряных флейт дух возвращается в тело – человек делает глубокий вдох и открывает глаза. Затем