Обида - Ирина Верехтина Страница 2

друзьям Толька не мог. Да и не хотел. Пил не на последние, денег в доме хватало, и Томкины сандалы он никогда всерьёз не принимал: пусть её – пошумит, покричит, поревёт Томка, бабы все такие, что с них взять. Зато сына ему родила – точно копию сняла! Его, Анатолия, первенец, его продолжение. И лицом на него похож, и умом не подкачал, и руки золотые. Эх, повезёт какой-то, когда женится…

Размышляя о сыне, Анатолий светлел лицом и улыбался своим мыслям. Томка, видя на мужнином лице блаженную улыбку, распалялась ещё больше – до слёз её довёл и радуется, скотина!

В свою очередь Томкин муж не спускал жене её увлечения турпоходами. Выйдя замуж, Томка в походы почти не ходила – раз в месяц, а то и в два, отправляя маленького Геню погостить к бабушке. Но редкие эти вылазки, для неё необходимые, как глоток свежего воздуха в душной и тяжкой семейной жизни, вызывали у мужа глухую неприязнь.

– Опять шляться намылилась? – недовольно бурчал Анатолий, не препятствуя, впрочем, жене метаться по квартире в поисках походных «аксессуаров» (мазь от комаров найти, кеды поискать на антресоли, из дивана достать шерстяные самовязные носки и такой же свитер).

Томка не удостаивала мужа ответом, молча собирала рюкзак. Но иногда срывалась и заявляла мужу, что он превратил её в посудомойку и что даже прислуга имеет право на личную жизнь, а друзья должны быть у каждого человека.

Муж сердито возражал:

– А я, значит, не человек? Я тоже с друзьями люблю посидеть, и для этого совсем не обязательно мотаться по лесам. О ребёнке бы подумала, всё на бабку спихнуть норовишь.

– Да уж, конечно, водку пить в гараже удобнее, и магазин рядом. Он двадцать четыре часа работает, пей хоть всю ночь, обхлебайся! – резала мужу Томка. И встречала горящий ненавистью взгляд…

Маленький Геня пугался и начинал плакать, муж, бацнув дверью, уходил на кухню, а Томка с тяжелым сердцем звонила матери: «Мам, завтра с утра приезжай, Геню возьмёшь до вечера. Вечером заберу… Да ничего не случилось, нормально всё. И голос нормальный. Ничего я не плачу, не придумывай».

В общем, с походами пришлось распрощаться, за что Томка всерьёз обижалась на мужа. Ревнует – значит, судит по себе, за самим грешки есть. Ну как ему доказать, что ничего у неё ни с кем всерьёз не будет? Не позволит она себе такого – семью разрушить, ребенка без отца оставить. И мужа никогда не бросит, хоть другого любит. А у того – жена… А на Томку только смотрит и вздыхает, хоть бы руку протянул – так нет же, не протягивает, а Томка злится и ждёт, когда ему надоест…в дочки-матери играть.

Впрочем, о походах Томка вспоминала редко: не хотела бередить. Выходные проводила дома – скребла и чистила, варила борщи (супы муж не любил), кипятила в баке бельё, добавляя в него персоль. – Муж любил кипенно-белое, крахмально-хрустящее, высушенное на воздухе и пахнущее свежестью. И пироги любил, с повидлом, с мясом, с рассольным сыром и веточками розмарина. Вот Томка и старалась – мыла, стирала, убирала, пекла, по воскресеньям ездила с маленьким Геней в зоопарк, а зимой учила кататься на лыжах. Геня даром что маленький, – на лыжах стоял с четырёх, не падал с пяти, а в шесть освоил коньковый ход, но больше всего любил горки и трамплины. – «Ну, мааа-аам, ну, мо-оожно? Там трамплинчик совсем маленький… Все катаются, а мне нельзя?» – «Нельзя. Вот подрастёшь, тогда…» Находчивый Генка пускал в ход испытанное средство: начинал громко реветь, размазывая по лицу слёзы, и Томка сдавалась: «Ну ладно, ладно. Сопли только вытри, кто ж в соплях с трамплина…». Томка вспомнила, как поднимала ревущего (уже всерьёз) Генку после «полёта» с трамплина, и не смогла сдержать улыбки.

А когда-то она ходила в лыжные походы, с привалом у костра и душистым чаем из закопченного котелка, в котором плавали сосновые хвоинки и листочки брусники. И компания была у Томки, весёлая и дружная. Где она теперь, Томкина компания? Вспоминают ли о ней? Или уже не вспоминают…

Отношения с мужем, раз пошатнувшись, так и не наладились. Уже не ходила Томка в походы, занималась домом, сыном. А вот с Анатолием… То, что было у них когда-то с Анатолием, ушло без возврата. Словно между ними выросла невидимая стена.

Муж приходил с работы, они вместе ужинали, смотрели телевизор, ложились спать. Утром Томка кормила мужа завтраком (вставать приходилось в пять, у него смена рано начинается), он молча вставал, ел тоже молча, потом молча ей кивал и хлопал дверью, и Томка грустно вздыхала…

А ведь когда-то по утрам уйти от неё не мог, случалось – на работу опаздывал. И улыбаясь счастливо, разводил руками: «Жена у меня такая… Не уйдёшь от неё! Не пускает. А работа – она ж не жена, никуда не убежит». И прощали ему на работе эти опоздания, слесарь был, что называется, от бога, другого такого не найдёшь.

Выходные Анатолий всё чаще проводил в гараже – «Работёнку подкинули левую, заплатят по-царски, ты ж хотела мебель новую, вот и купишь…» Возразить было нечего, деньги муж приносил домой всегда. Мебельный гарнитур был наконец куплен, Томка выбрала самый дорогой, и соседки, приглашённые на «смотрины», восхищённо цокали языками: «Эх, Томка, повезло тебе с мужиком! Нас бы так любили… Такую мебель отхватили, с ума сойти! Кожа натуральная, дерево натуральное, прямо как в кино».

И мебель у Томки была всем на зависть, и сын Генка вырос – все девчонки по нему сохли, и денег на всё хватало, а жизни не было! И счастья не было. Ненастоящее какое-то счастье – когда всё есть и ничего уже не надо. Не должно так быть, думала Томка. Анатолий пришёл к такому же выводу и однажды ушёл от неё, сказав на прощанье: «Эх, Томка, Томка… Полжизни я с тобой прожил и сам не понял, зачем. Ты ж не любила меня никогда. Ты деньги мои любила». Словно обухом по голове ударило Томку. Она молча поднялась и пошла собирать мужнины вещи. Доставала из шкафа по одной и бережно складывала в чемодан, словно прощалась. Наконец Томка щёлкнула замком и молча посмотрела на мужа, словно спрашивая о чём-то – без слов. Как в том, запомнившемся ей спектакле. Анатолий молча взял чемодан и ушёл. Если бы Томке тогда сказали, что она видит его в последний раз, Томка бы рассмеялась.

«Ну что ж… Насильно мил не будешь, – тихо сказала