Отец - Генри Ким Страница 2

Незаметно я взял ключи отца от дома с холодильника, положил в карман и подошёл к нему.

− Пап, там Никадров тебя зовёт. Около дома стоит.

Отца словно вырвало из оцепенения. Он очень нахмурился, как бы подобрался, приподнялся и развернулся ко мне. От него зверски несло перегаром.

− Кде Никадв? — промямлил он. У него всегда были проблемы с дикцией, а пьяный он и вовсе не выговаривал слова.

− На углу ждёт, пап. Сказал тебя позвать.

Не сразу поймав соскользнувший с ноги тапок, он направился за ограду. Провести малейшее логическое умозаключение: то, что Никадров не мог меня позвать, ведь я только что вышел из дома — у него не получилось, и он пошёл искать ветра в поле. Я проводил его нелепое торопливое движение до ворот, и схватил куртку, что лежала на стуле рядом со столом, и забежал в дом, заперев входную дверь и дверь на веранду. Выдохнул. Готово. Он на улице без денег и ключей. По сути, я выдворил его, но что дальше?

Что делать, если он не пойдёт спать в баню, где обычно расстилает шубы, куртки и дублёнки, чтобы ночью согревать бездомных кошек со всей округи. Что предпринять, если в нём не проснётся совесть?

Следующие пять минут я словно висел на волоске. Мы с сестрой наблюдали за отцом в окно, за тем, как он шатался на перекрёстке, озираясь во все стороны, потом, видимо, выругался и пошёл в сторону дома.

То, что произошло дальше, я не мог себе представить, хотя это было просто донельзя. Он стал выламывать дверь.

Обычный человек постучался бы, позвал кого-нибудь открыть. Отчим не стал церемониться: побродив по двору, он потратил на стук секунд пять, затем сжал крепкие пальцы на дверной ручке, и стал выдёргивать затвор. От его рывков дом сотрясался, и мама с сестрёнкой, переместившиеся в зал, со страхом и беспокойством слушали, что происходит снаружи.

Через минуту послышался резкий хруст. Как выяснилось позже, замок вылетел вместе с косяком. Тяжёлые шаги затопали по скрипучему полу веранды. Большой железный крючок дёрнулся к тяжёлой осиновой двери.

По телу пробежала дрожь. Слева от меня, в зале, на диване поджали ноги под себя побледневшая мама и уже готовая заплакать сестра. Мне никогда в жизни не было так страшно, как тогда.

Крепкая осиновая дверь, на совесть, поставленная моим дедом, ходила ходуном: взад-вперёд, взад-вперёд, взад-вперёд.

− Дзынь — дзынь, − звук соприкосновения крючка с металлом сочетался с — Щёёёлк — щёёёлк, − засовом, стучащим о стенки замка. Тот звук иногда возникал в моих кошмарах.

Краска с крючка крошилась и сыпалась, а я так и не понимал, что нужно отчиму. Словно в фильмах ужасов, из-за двери слышались какие-то крики, истошный ор и нечленораздельный вопль; я не мог разобрать вообще ничего, у него пьяного вконец развязался язык. Но врезанный дедом, на совесть, замок внушал доверие.

Он рвал и рвал, дёргал и тащил, а дом трясся и замок портился. Я схватился одной рукой за ручку, а другой за косяк двери, и потянул на себя. Теперь ему уже не так просто было трясти дверь, но он не прекращал.

− Кппуссстии! — расслышал я от отчима.

− Иди спать в баню! — громче, чем хотел, проорал я, и мать с сестрой, наверняка, услышали нотки истерики.

Пока я тянул дверь, у него не получался ни Щёлк, ни Дзынь. Тогда я испытывал самые странные искажённые эмоции в жизни. Я ощущал себя сильным, в голову приходили мысли о защитнике, и от этого ненормального задора подёргивался уголок рта — так и просилась улыбка. А ещё я ощущал некое чувство безопасности, возможно, мать с сестрой его чувствовали тоже. Пока отец не взялся за лом.

С первым ударом вся радость ушла. Со вторым на пол посыпалась штукатурка. С третьим сердце чугуном упало в пятки. Мать вскрикнула, а сестра заревела.

− Открой ему, чёрт с ним! — истерично взвизгнула мать.

− Кпуссктии, сууккаа! — прочавкало с веранды существо, ломающее дверь. Отчим не мог говорить вообще, только пыхтел, и от этих звуков становилось по-настоящему жутко. Слушая его тогда, нельзя было наверняка сказать, на каком языке он пытается что-то сказать.

Словно дробил уголь, он бил большим двуручным ломом по замку двери. Бум, бум, бум. Я подставил плечо под дверь, и оно в раз онемело. Я не понимал, как замок ещё держался.

− Пусти его, он дверь сломает, − просила, покачиваясь, словно в трансе, мама.

Бум, бум. Лязг железа по замку. Бум.

− Ой, да что же это, дверь новую покупать! Что же происходит такое? — плакала мама, поглаживая сестрёнку по голове.

Бум, бум.

Я был в ступоре. Не мог пошевелиться, ни слова сказать, даже дышать нормально не получалось. Дыхания как будто не было. Сердце яростно стучало где-то глубоко внутри, но воздуха, наполняющего лёгкие, я не чувствовал. Вытаращенными, пустыми глазами в атрофированной голове я смотрел на пульсирующую дверь. Бум, бум. Господи, какой ужас!

На пороге моего дома стояло зло, а на плечах лежала огромная ответственность. Я не мог шелохнуться.

− Аааааааа! — заорал монстр из-за двери, и швырнул лом на пол. Никогда не думал, что человек может превратиться в такое.

На некоторое время всё затихло. Я слышал, как шаги удалились с веранды, а затем вернулись. Щёлк-щёлк, дзынь-дзынь — дверь снова ожила. Теперь отец рубил её топором.

− Уходи! — кричал я ему. — Иди, спи в баню!

Я держал дверь, чтобы он не вырвал крючок, попеременно дёргая и стуча топором.

− Иаакхаауэр! — рычало чудовище и продолжало рубить. Я не поворачивался, не желая видеть, что происходит с матерью и сестрой. У мамы был уже окрепший ум, но для ребёнка в таком возрасте, наблюдать подобное — минимум одна психологическая проблема на оставшуюся жизнь.

И это, именно это представление, ужас, крошащий нервы, страх за родных разожгли в моих глазах пламя. В сумраке забитого, законопаченного, словно в щели общественной бани, людского непонимания сверкнула искра. Щелчок по огниву, и огонь. Гореть будет всё!

Холодильник, стоящий у двери, словно сам открылся, полупустая бутылка шампанского сама оказалась в руке. Ноги шире плеч, грудь навыкате. Когда-то я уже делал это. Я был готов.

Ручку двери больше не дёргали, никто её не держал. Отчим безжалостно выламывал замок протиснутым в щель топором. Скоро дверь откроется. Но решение уже принято. Ни одной мысли помимо этой. Актёры за сценой и готовы, зрители самостоятельно заняли свои места,