Натиг Расул-заде - Среди призраков Страница 20

— А ты надолго?

— Точно не скажу… Ну, думаю, часа на два. А что?

— Ничего, спросил просто…

— Ладно, поднимайся. Я побежала… — И Сона исчезла за дверью, а через минуту хлопнула входная дверь.

— Слава богу, — сказал Закир облегченно, слишком подчеркнуто вздохнув, отставил на столик чашку и протянул руки к Рае. — Иди ко мне, — сказал он, немного подражая виденным в фильмах киногероям-любовникам, соскучившимся друг по другу, испытывая при этом удовольствие, потому что ему нравилось подражать этим роскошным киногероям, любившим друг друга в роскошных апартаментах.

— Ничего сегодня не получится, — сказала Рая.

— То есть как не получится? — недоумевающе спросил он. — Почему?

— Ну… Есть причина, — уклончиво ответила она.

— Причина? Какая причина? — Он не на шутку встревожился.

— Не обязательно говорить об этом вслух.

— Что ты загадками говоришь? Говори яснее, в чем дело.

— Ох, какой ты непонятливый. Ну, заболела я, понятно теперь?

— Заболела? А что с тобой? Вид у тебя вполне здоровый… Чем ты больна?

— Ну ты и бестолковый! Нельзя мне сегодня…

Она глянула на его убитый вид и не могла сдержать смеха.

— Что ты хохочешь? — с кислым видом спросил он. — Ничего смешного я в этом не вижу…

— А ты посмотри на себя в зеркало и увидишь, — посоветовала она. — До чего же уморительный вид был у тебя, когда я сказала…

— Уморительный… — проворчал он. — Будет тут уморительный… Я школу прогулять решил… Думал, как удачно получается: мамы не будет дома, побудем вдвоем, настроился, а ты вот…

— Да, подложила тебе свинью. — Она снова рассмеялась. — Ты так говоришь, как будто я виновата. — И тут внезапно Рая посерьезнела. — Школу он прогулял, видите ли. Большое дело… Школа твоя только началась, между прочим, так что влезай в свои штаны и топай, успеешь еще… Вместо того чтобы порадоваться за меня, он дуется, мальчишка… А я сегодня счастливая…

— А что тебе радоваться, восьмое марта, что ли?

— Восьмое не восьмое, а все могло случиться… Мы же с тобой совсем не береглись. Обрюхатил бы, что бы тогда запел, а?.. Хотя все вы, мужики, из одного теста… Сделаете свое дело и поминай как звали, а нам, бабам, потом отдуваться… Думаешь, легко аборты делать?.. Попробовать бы вам разок, так не совались бы куда не следует…

— А ты делала аборты?

— А как же? — ответила она беспечно, не задумываясь, запоздало услышав нотки ревности в его напряженном голосе, и изумилась про себя, и обругала себя за то, что забыла, что имеет дело с мальчишкой и не все можно ему выкладывать. Вот ведь девка распутная, в сердцах выругала она себя, мальчишка еще возьмет в голову, никак он втюрился, вот смехота-то, знала бы хозяйка, она бы ей такой втык сделала, что только берегись, хотя что ей хозяйка, она же основное выполнила, а потом пусть сами разбираются, сделала из этого сосунка мужчину, как договаривались, остальное не ее дело; что — теперь и сказать при нем ничего нельзя? Цаца какой выискался, маменькин сынок, да и то сказать, маменька его, прежде чем устроить сынку своему удовольствие — из чисто медицинских соображений, как эта старая фифа объяснила, все равно мальчишки ведь тратят свою мужскую силу почем зря, а еще хуже, боюсь, говорит, что свяжется на стороне с какой-нибудь нечистоплотной, это опасно в таком возрасте — да, поиздевалась маменька его, прежде чем устроить удовольствие из медицинских соображений своему сынку, и к врачу ее водила, показывала, убедилась, что все у нее в порядке, и несколько дней подряд, до этой подстроенной сцены соблазнения, заставляла ее ванны делать с особым раствором, и вечно напоминала о женской гигиене, пока не допустила до этого сморчка, хотя нет, какой он сморчок, он парень хороший, только наивный уж очень, да и чего от него требовать в его возрасте, все близко к сердцу принимает, очень уж чистый, как ребенок прямо, ну а на самом-то деле кто же он еще и есть, как не ребенок, и знал бы он, что все это его мамочка подстроила из "чисто медицинских соображений", вот бы была потеха, убил бы меня, наверно, или свою раскудрявую мамашу убил бы, он мальчик горячий — поперек не становись, а что мне было делать; бедной девушке, сироте казанской, как говорится, и в прямом, и в переносном смысле, что мне делать, если его мамочка все для меня сделала, естественно через их папочку, который в свое время тоже мной попользовался, уж он-то своего не упустит, такие не упускают своего, да еще норовят чужое хапнуть и отлично с этим справляются, что же мне было делать, если они и на работу фиктивно меня устроили, чтобы только числилась, чтобы стаж шел, и комнатку мне сняли, чтобы, значит, крыша была над головой, и платят хорошо, да за одно это, что я с Закиром легла, она мне пять стольников отвалила, где такое видано, девочки за столько девственность свою продают, а тут делов-то всего ничего и сразу — пять косых, за здорово живешь, выходит; да им-то что, ее муж эти пять сотен, может, за час имеет, пусть швыряют, мне не жалко, наоборот, приятно, а отказалась бы я тогда с сынком ее повозиться — она бы меня в шею, иди тогда устраивайся куда-нибудь, осталась бы я без угла, и без куска, а тут как сыр в масле катаюсь, правда, баба она привередливая, то ей не так, это не так, сама" чистюля, так заставляет все драить до блеска, а то еще — вот не так давно было — вырядит, как проститутку, на голове бант или наколка, на пузе — крохотный белоснежный фартучек, и давай кривляйся, подавай ее компании коктейли, кофе, мороженое, да еще улыбаться не забывай при этом, да ладно, хрен с ней…

— И много?

Его вопрос вернул ее к действительности, она рассеянным, каким-то сонным взглядом посмотрела на него, не понимая. Он, видимо, тоже все это время что-то усиленно обдумывал.

— Чего — много? — спросила она, стараясь вспомнить, о чем они говорили.

— Абортов, говорю, много тебе приходилось делать? — стараясь как можно равнодушнее спросил он.

Она внимательно, чуть дольше, чем было необходимо, глянула на него, вдруг залилась тоненьким, холодным, коротким смехом, легонько, шутливо щелкнула его по носу.

— Много будешь знать, плохо будешь спать…

— А все-таки, серьезно, много у тебя было мужчин? — становясь назойливым и сам с отвращением чувствуя это, спросил он напряженным голосом, стараясь не выдать своего волнения в ожидании ее ответа.

— Ну, вставай! — вдруг как-то слишком уж строго, без всякого перехода от непринужденной беседы прикрикнула она на него. — Мне уборку делать надо. — И видя, что он и не собирается подниматься с постели, дернула с него одеяло, тогда он, изловчившись, схватил ее снизу, с кровати за шею и изо всех сил притянул к себе. Она от неожиданности не удержалась и повалилась на него, и он, уже задыхаясь от страсти, стал сдирать с нее платье и белье. Тогда она стала яростно сопротивляться и скоро отбросила его от себя, отошла подальше от кровати и, оправляя на себе платье, запыхавшимся голосом произнесла:

— С ума сошел! Говорят же тебе — нельзя… Так нет же — лезет. Будто невмочь три дня переждать. Горит у него…

В голосе ее звучала неподдельная обида.

Она вышла из комнаты, а он, успокоившись, стал одеваться, вышел в ванную умыться, посмотрел в зеркало и сказал своему отражению:

— Все они шлюхи.

Подмигнул сам себе и вздохнул тяжело.

Уже уходя из дому, он сказал Рае:

— Райка, ты не обижайся, ладно? Просто кинулось в голову…

— Кинулось, — передразнила она. — Еще кинется — постучи головой об стенку. Соображать надо. Мне потом за то, что тебе кинулось в голову, своим здоровьем расплачиваться?.. Им, видите ли, в голову кинулось…

— Кому это — им? — чувствуя, что закипает и стараясь сдержать себя, чтобы она не заметила, что он из-за нее способен разволноваться, что он придает их отношениям слишком большое значение — хотя на самом деле так и было, — спросил он.

— Я вообще говорю, — сказала она, оправдываясь. — Вообще про ваше племя мужицкое.

— Вообще, — сказал он. — Понятно.

— Ты поел?

— Не хочу, — мотнул он головой.

— Поешь, — сказала она, повышая голос. — Завтрак же на столе, какого рожна тебе еще? Позавтракай, говорю. А то мать придет — заругается на меня, что ты голодный ушел.

— Заругается на меня, — передразнил ее Закир. — А ты скажешь, что ел. Трудно что ли?

— Еще чего! Зачем это я врать буду?

— Ладно. Дело твое. Я пошел, — сказал Закир и вдруг вспомнил, спросил: — Райка, а что ты говорила, что счастливая, я не совсем понял.

— Насчет чего? — спросила она, морща лоб, вспоминая.

— Ну, ты сказала — я сегодня счастливая, — подсказал он начало разговора, — а почему, я не понял.

В душе его теплилась маленькая надежда, что сейчас она скажет что-нибудь о нем, что он, именно он окажется причиной такого ее прекрасного состояния, и если бы она в эту минуту сказала, что одна из причин — хотя бы одна из причин — кроется в нем и все это благодаря ему, о, как бы он был ей благодарен, как бы уверенно почувствовал себя… Но надо было обладать такой непрошибаемой толстокожестью, как у Раи, чтобы не услышать или же пренебречь явственно звучавшей надеждой в его голосе.