Константин Станюкович - Равнодушные Страница 20

Сын снисходительно пожал плечами, словно бы говоря: «Так я и знал!»

Обиделась и Ольга и объявила, что она не безнравственная и не ищет только наслаждений. Она поступит на сцену и будет певицей… Она не боится работать.

— Вот ты так безнравственный… Влюбил в себя Женю Борскую. Проповедовал ей разные свои теории, представлялся влюбленным и, когда она влюбилась в тебя… отвернулся… Вот это безнравственно.

— Ты, Ольга, настолько несообразительна, что не понимаешь то, о чем берешься судить.

— Ты воображаешь, что очень умен… Разве я неправду говорю о Жене? Как ты с ней поступил?

— Я не прикидывался влюбленным и вообще не умею влюбляться… Пусть влюбляются разные идиоты и идиотки, которым нечего делать… Твоя дура Женя должна была бы понять, что если я имел глупость говорить с ней о серьезных предметах, то из этого не следует, что я, как ты говоришь, влюблял ее в себя… И что за выражение: «влюбил в себя»?

Молодой человек презрительно перекосил губы и, не удостоивая больше Ольгу своим разговором, обратился к матери и произнес:

— Теперь, мама, поговорим о практических последствиях свершившегося факта… Ты, конечно, развода не дашь? Замуж выйти еще раз не собираешься?

— Ты глупости спрашиваешь, Леша! — ответила, краснея, Анна Павловна.

— Отчего глупости?.. Ты хорошо сохранилась и еще нравишься, — продолжал Алексей деловитым тоном. — Так если не собираешься, то нет никакого резона разводиться, чтобы и отец не сделал глупости ради каких-нибудь альтруистических побуждений и таким образом не имел бы возможности исполнить свои обязательства относительно тебя и семьи.

Анна Павловна уже не плакала и с жадным вниманием слушала сына.

— Конечно, конечно… Никогда я не дам ему развода… А то в самом деле какая-нибудь смазливая женщина женит его на себе…

— Но папа и так, без брака, может сойтись с кем-нибудь, и тогда выйдет то самое, о чем говорит Леша! — заметила Ольга.

Брат не без удивления взглянул на сестру и на этот раз с видимым одобрением к ее сообразительности.

— Вот насчет этого я и хотел дать тебе, мама, совет, если ты хочешь его выслушать? — с обычной своей корректностью спросил сын.

— Говори… говори, голубчик… С кем же мне и посоветоваться, как не с тобой.

Ольга едва заметно усмехнулась и вспомнила о Козельском.

И Алексей продолжал:

— Конечно, это одни только предположения и, по правде сказать, мало обоснованные. Нет ни малейшего сомнения в том, что отец исполнит все, о чем сообщает в своей записке (ты во всяком случае как-нибудь не потеряй ее, мама! — вставил Алексей). Он слишком порядочный человек, чтоб не сдержать своего слова… Но случается, что и самый порядочный человек делается невольным рабом обстоятельств, если нет предохраняющих элементов…

Анна Павловна насторожила уши… «Предохраняющие элементы» встревожили ее.

— Вот почему ты хорошо сделала бы, мама, если б попросила у отца более оформленный документ, чем это письмо… Он, разумеется, не откажется выдать его, и ты будешь гораздо покойнее за себя и за семью… И отцу будет лучше. Он не станет рисковать местом, и, следовательно, ему не придется испытывать мук от несдержанного слова… И ни с кем не сойдется, зная, что у тебя есть обязательство.

Выходило как будто очень даже хорошо для самого же отца, оберечь которого «предохраняющим элементом» предложил сын. И ни один мускул не дрогнул на красивом лице Алексея, когда он советовал матери эту комбинацию.

— Какой же документ надо взять, Алеша?

— Насчет этого я посоветуюсь с адвокатом… Он пусть и переговорит с отцом…

— Лучше я сама напишу.

— Нет, мама, не делай этого… Ты напишешь что-нибудь резкое и только раздражишь отца, и он может не согласиться. И ты не волнуйся, мама… С тем, что будет давать отец, можно жить…

— А скандал?.. А разве мне не больно, не обидно?.. Так отблагодарить!..

И Анна Павловна достала носовой платок.

Алексей поцеловал руку матери и ушел к себе заниматься. Ольга убежала к Козельским рассказать новость Тине и вместе с тем узнать, намерена ли она влюбить в себя Гобзина.

К вечеру Ордынцева несколько успокоилась и уже составила себе в уме конспект будущих речей о семейном скандале. Разумеется, муж будет изображен в надлежащем виде, и, разумеется, она просила его оставить ее в виду неприличия его поведения и чуть ли не открытой связи бог знает с кем. Анна Павловна не сомневалась, что знакомые поверят всему, что она ни наговори об этом «подлом» человеке, тем более что он держал себя далеко от знакомых ее и дочери и иногда даже не выходил к ним и сидел в кабинете или исчезал из дома.

После чая, перед тем как ложиться спать, Шура осторожно вошла в спальню, чтоб проститься с матерью.

Девочка поцеловала белую душистую руку матери без обычной ласковости и еле прикоснулась губами к ее губам. Анна Павловна, напротив, сегодня с особенной порывистой нежностью несколько раз поцеловала Шуру и с торжественно-грустным видом перекрестила ее.

Шура подняла свои большие, красные от слез глаза на мать и спросила:

— Папа больше не будет жить с нами?

— Нет, Шура.

— И приходить к нам не будет?

— Не будет.

Шура мгновение помолчала и, удерживаясь от слез, задала вопрос:

— А я буду ходить к нему?

— Если захочешь…

— Конечно, захочу! — взволнованно проговорила девочка, перебивая мать.

— По праздникам можешь навещать.

— А в будни?

— В будни нельзя. Утром — гимназия, а потом тебе надо готовить уроки.

Шура примолкла, но не уходила.

— А если бы… если бы…

Она не решилась докончить.

— Что ты хочешь сказать? Говори, Шурочка.

— Если бы жить с папой…

Анну Павловну словно кольнуло в сердце от этих слов.

И Алексей, ее любимец, отнесся к ней не особенно сочувственно, про Ольгу и говорить нечего, — эта девчонка положительно стала дерзка в последнее время, — и вот эта маленькая девочка хочет жить с отцом.

А она ли не отдала всю жизнь детям?!

— Так ты хочешь оставить свою маму, Шура? Тебе не жалко меня? — вырвался грустный крик из ее груди.

Шура заплакала.

— Мне вас обоих жаль! — наконец сказала она. — Но папа один…

— Он сам захотел быть один, Шура… Он и с тобой не хочет жить.

— Не хочет? Он писал об этом в письме? — недоверчиво спросила Шура, не спуская глаз с матери.

— Он ничего не писал…

— Так почему же ты говоришь, что папа не хочет?

— Если б хотел, то написал… Ну, иди, деточка, спать, иди…

И, снова поцеловав Шуру, Ордынцева прибавила:

— Папа всех нас бросил, Шура… Папа никого из нас не любит…

— О нет, нет… Это неправда… Он меня любит, и я его ужасно люблю! — почти крикнула Шура.

И, рыдая, выбежала из комнаты.

Долго еще не могла успокоиться нервная и болезненная девочка и тихо-тихо плакала, чувствуя себя обиженной и несчастной.

Она так любит папу, а он не написал, что хочет с ней жить.

Нехорошо спалось в эту ночь и Ордынцевой. Она почувствовала, что дети безучастны к ней, и не могла понять от чего.

Глава восьмая

На следующий день, когда Шура, после классов, грустная спускалась в шумной компании гимназисток в швейцарскую, она с лестницы увидала отца.

— Папочка! Милый!

Счастливая, она горячо целовала его.

— Одевайся, Шурочка… На улице поговорим! — радостно говорил Ордынцев.

И, когда они вышли из подъезда, он сказал:

— И как же я соскучился по тебе, Шурочка! И вчера не простился… И сегодня утром не видел… Ну, и уехал со службы, чтобы взглянуть на свою девочку.

Шура крепко сжимала отцовскую руку и повторяла:

— Милый… голубчик… родной мой… А я думала…

— Что ты думала?

— Что ты… не хочешь взять меня к себе… Мама вчера говорила, что ты об этом не писал ей… А ведь ты возьмешь меня… Не правда ли?

— Я не писал потому, что прежде хотел спросить тебя… хочешь ли ты жить со мной. Не будет ли тебе скучно?..

— Хочу, хочу, хочу… И мне не будет скучно. И как хорошо мы с тобой будем жить, папочка! Я за тобой ходить буду… стол твой убирать… чай разливать! — радостно говорила Шура.

Эти слова наполнили Ордынцева счастьем. Он будет не один, а с любимой девочкой, которая одна из всей семьи была с ним ласкова. И он избавит ее от дурного влияния матери и вообще от всей этой скверной атмосферы. Ордынцев об этом думал, когда решил оставить семью, но рассчитывал взять дочь попозже, когда получит обещанную стариком Гобзиным прибавку жалованья к Новому году, так как без этой прибавки у него оставалось всего пятьдесят рублей. Остальное содержание он обещал отдавать семье.

Но теперь он дожидаться не будет. Он займет денег, чтоб нанять маленькую квартирку, купить мебель и завести хозяйство.