Иван Подсвиров - Погоня за дождем Страница 20

- Гони! Расплод только не выкинь!

Я изловчился в несколько приемов, под "лицо" верхнего бруска распечатывать соты и с ходу, как учил Гордеич, закладывать рамки в проволочные кассеты. Он все подносил и подносил, я гнал без передышки, не выглядывая из пристройки.

За брезентовой стеной сквозь мерный гуд барабана пробился голос Матвеича:

- Что, Гордеич, в помощниках не нуждаешься? Подсобить?

- Поздно кинулся, - прохрипел Гордеич. - Мы сами управимся. Без курносых.

- Петр Алексеевич освоился?

- Не боги горшки обжигают.

- Верно. А меня нонче скрутило, - пожаловался Матвеич. - Жар... В ухо стреляеть. У тебя нету рыбьего жиру? Закапать.

- Нема! Давай гвоздану - сразу полегчает.

- Хе-хе-хе... Шутник! Мне, Гордеич, не до шуток.

Бьёть! Хочь стой, хочь падай.

- Иди отлежись.

- Пойду. Гдей-то меня прохватило сквозняком.

Чем ближе было к обеду, ко второму облету, тем больше набивалось в пристройку пчел. Я выгонял их дымарем - они все равно лезли в щели, в дырки, полоумно метались, но не кусали: стойкий, приторно-сладкий запах меда растравлял их, притупляя инстинкт самозащиты. Я отпугивал их от бака - пчелы неустрашимо залетали внутрь, проваливались в кассеты либо ползли по стенкам, жадно впивались в мед и, вдруг обрызганные им с хоботка до ножек, увлекаемые ветром центробежки, вяло скатывались на дно, в тягуче колыхавшуюся гущу, нелепо барахтались в ней, изо всех силенок лезли на сухое, на волю. Но слишком липок был мед. Он обволакивал их пленкой, пчелы смирялись, покорно замирали в нем и гибли, сбиваясь в черную бесформенную массу.

Пример погибших нисколько не действовал на живых, они лезли с тою же слепою одержимостью и, подхваченные страшной центробежной силой, падали в омут. Они гибли так глупо, в своем же тщательно дегустированном меду. Увидев, как я машу сеткой и отгоняю пчел, Гордеич рассмеялся и не велел мне тратить попусту время.

- Отгонишь эту, другая влипнет. Запомни, Петро:

войны не бывает без потерь, - с ноткою назидания сказал он. - Чудак!

Он повернул ручку крана, сцедил мед через металлическую сетку в флягу, ложкою сгреб захлебнувшихся пчел и без всякого сожаления выбросил их в кусты.

К вечеру мы нацедили две с половиною фляги.

- А Матвеич со своими чикался! - с неодобрением сказал Гордеич. - Я чуть не заснул у него в будке.

По неписаному правилу пчеловодов отмечать первую качку, теперь ужин собрал Гордеич. Стол его оказался щедрее и богаче вчерашнего: суп с крольчатиной и болгарским перцем, салат из редиски и лука со сметаною, нарезанное тонкими полосками сало и, разумеется, неизменная чашка меду. Угощал нас Гордеич уже знакомым виноградным вином. Опять горестно вздыхал и печалился Матвеич:

- Дорогой медок. Каждая капля - золотинка...

На стрельбу в ухе он уже не пенял: отлегло.

Слегка охмелев, старики вспомнили о войне, принялись рассказывать друг другу о том, на каких фронтах они сражались с фашистами, в каких переделках участвовали, наперебой называли фамилии своих командиров дивизий и корпусов, командующих армиями. И непременно получалось, что их лично имело честь знать и дорожило ими высокое военное начальство. Мой тесть не преминул поведать, будто однажды, будучи командиром стрелкового батальона, по команде "смирно" он приветствовал в землянке самого Рокоссовского и отвечал генералу армии на вопросы, крепка ли оборона противника и правильно ли засечены его огневые, особенно противотанковые средства в полосе наступления. Свысока окидывая нас заблестевшим оком, с волнением передал он всю беседу с командующим Первым Белорусским фронтом и прибавил как бы между прочим, что потом они вместе пили чай под грохот артиллерийской канонады.

- Я с командующими не распивал чаи, не доводилось, - признался Гордеич, - но командир полка знал меня отлично. Старшина хозвзвода! Главный человек по хозяйственной части! Я! - Он постучал себя в грудь кулаком. - Как только живым уцелел, ёк-макарёк! Век)

войну под бомбежкой на машинах. Помню, свалилась с неба одна такая дуреха и котится прямо к моему "газону". У меня, чую, волоса на голове зашевелились. Котится, сволочь, под колеса. Тут я и вспомнил про матушку.

Жду. Все, думаю, настигла, пришла и моя смертушка.

А бомба возьми и не взорвись. Плашмя, что ли, упала, взрывное устройство не сработало. Опять я открестился от костлявой старухи с косой. Чудом!

Тесть подумал и твердо поправил Гордеича:

- Никакого чуда. Негодную бомбу специально изготовили наши люди, антифашисты.

- Может быть, Федорович. Я не спорю. Но, видать, я заговоренный от бомб. Другой раз заскакиваю в сарай пересидеть налет. Плюх на солому. И тут, верите, как меня кто в затылок толканул: "Убегай!" Только я вымелся из сарая - бомба как саданет сзади! Сшибло меня волной, лежу я, щепки на меня с неба сыпятся... Очухался, продрал от пыли глаза - и дальше тикать. Бегу, навстречу мне дружок попадается, из нашей шоферни.

"Колька, живой?! Ты же в сарае был!" Удивился. Он не заметил, когда я оттуда вышмыгнул. Шо бы это значило, а? Скажи ты, шо меня в тот момент толкануло...

- Судьба, - сказал Матвеич. - Значить, не твоя очередь была погибать.

Тесть рассудил более прозаично:

- Обыкновенная случайность.

- Да много, Федорович, было случайностей, - продолжал Гордеич. - Жгли наши машины, как свечки. Ребятня на минах подрывалась. А старшина Нестеренко живой и в ус себе не дует. Воюет! Душа хозвзвода! У меня одна задача: шоб "газоны" двигались, колеса крутились, не глядя ни на какие напасти. Между боями охотились мы за подбитыми машинами на дорогах: где карбюратор сымем, где колесо отвинтим. В общем, запасались деталями. Шофер и на войне не перестает думать о гайках. Как-то захватила нас темная ночка за такой веселенькой работкой. Тогда нам подфартило: целехонький двигатель нашли! Переночевали мы в пустой хате, рассвело - и вижу я, батюшки! Гордеич схватился за голову и покачался из стороны в сторону. - Мы же спали возле трупов! Уморились и не почувствовали тяжелого духа. Мать и трое ее детишек вверх личиками убитые лежат. Немцы их перед отступлением расстреляли. За что - неизвестно. Некогда было дознаваться. Выкопал я с дружком яму в саду, там их, бедненьких, и похоронили... Вертаемся в часть с запасными частями, а командир батальона уже дожидается нас: "Старшина Нестеренко!

Вон в той рощице, по нашим сведениям, враг оставил бочки с горючим. Снарядите команду и немедленно доставьте эти бочки". - Гордеич, рассказывая, почесал затылок. - Нк-макарёк, в этой роще можно напороться на засаду. Бочек не возьмешь, а голову в кустах уронишь. Но с горючим у нас туго. По капле экономим. Войска наступали быстро, тылы и цистерны с горючим отстали, снабжение было плохое. Рисковать надо. На всякий случай интересуюсь: "Товарищ капитан! На автоматчиков не нарвемся?" - "Лес очищен, выполняйте приказ". Твердый был командир, отчаянный. Себя не жалел, под пули лез и нам спуску не давал. Козырнул я, и поехали мы. Нашли бочки, быстренько погрузили их. Газуем назад с ветерком! Из лесу наперерез выскакивают два немецких бронетранспортера. Успели мы с ревом прошмыгнуть мимо них, они заметили, развернулись и режут вдоль дороги трассирующими пулями. Жмем на все железки. Бочки в кузовах катаются, гремят. Жмем. Я задний был. Оглянулся: мои бочки занялись огнем! Хвост дыма волокется сзади. Пламя растекается, до кабинки уже подбирается.

Вот-вот лизнет в щеку... Шо делать? Сигать? Так, ёк-макарёк! Это ж верная смерть: транспортеры вдогонку по асфальту стелют. И тут я, землячки, опять вспомнил про матушку. Теперь, думаю, конец, отвоевался. Больше не пощадит меня старуха с косой. Амба! Но баранку в руках держу крепко, газу не сбавляю. Жму! Была не была!

Пропадать, так с музыкой! Страх отлетел, даже весело мне сделалось. Жму напропалую! Застилаю им дорогу дымовой завесой... Тут мой дружок, Ленька, высунулся из кабины и смотрит, что горю я живьем, скоро в воздух грохну. Дает мне Ленька знаки: мол, выскакивай и пересидай ко мне, я притормозю. Обернулся я: бронетранспортеры отстали, пули не свистят... А бочки, гадство, накаляются, вот-вот саданут в небо фонтаном. Остановил я "газон", сиганул в кювет и стелю за Ленькой, аж пятки до затылка достают. Добежал, заскочил к нему в кабинку - и дальше без оглядки. Фрицы! Откуда они вынырнули! Бродячие. Не успели удрать со своими и у нас в тылу очутились. Да. Опять я, братцы-кролики, воюю.

Старшина хозвзвода!

- А что ж с той машиной? - поинтересовался Матвеич.

- Испеклась... А, ерунда! - сказал Гордеич. - Через неделю мы отбили у немцев целую автоколонну. Три грузовика нашему взводу досталось, остальные комбат передал соседям. Справедливый был мужик. Погиб в Карпатах, на Дуклинском перевале.

- Погиб? - переспросил тесть и сочувственно покачал головой. - Какие орлы! Жалко таких фронтовиков.

У нас тоже комбат, капитан Уваров, отчаянный был командир. Погиб от шальной пули, - как бы дополняя рассказ Гордеича, вспомнил тесть. - В батальоне я служил командиром роты, потом, как простились у братской могилы с Иваном Семеновичем, - комбатом. Всегда его помню живого. Солдат знал как свои пять пальцев, находчивостью отличался дьявольской. Однажды в моей роте украли у молодого бронебойщика яловые сапоги.