Разноцветные шары желаний. Сборник рассказов - Нина Шамарина Страница 20

эта толща – иначе не скажешь – не просто плотная – упругая и округлая, как будто и не вода вовсе, а гибкая резина. Молчали. Амирам видел, что Людмила побаивается, да, и сам, признаться, не чувствовал себя уверенно на этой небольшой в огромном просторе лодочке. Перейти на вёсла вместо Людмилы он не решался: нужно встать, рискуя опрокинуть лодку. Единственное, что Амирам позволил себе, чуть развернуться, чтобы видеть, не сносит ли их в сторону. Течение очень даже ощущалось, и волны становились всё выше и выше. Вдруг Амирам увидел нечто, что заставило бы его вскочить на ноги, не будь это так опасно. Наперерез им, по руслу Волги шла баржа! Скромная баржа-трудяга, толкаемая буксиром, стрекота которого не улавливалось в плеске и шелесте волн. «Видят ли нас с буксира? Что для них наша маленькая лодчонка??? Эх, почему оранжевую не взяли!» – вихрем неслись мысли в голове Амирама.

По крайней мере, спасательные жилеты на них ярко-желтые, должны заметить! Но нет – не видят! Кричи-не кричи – не услышат. Что делать? А волны, как в океане, и кажется Амираму – всё одно – перевернутся они сейчас. Сможет ли он доплыть до берега, вытащит ли Людмилу?

– Людмила, давай назад! Греби назад! – закричал Амирам.

Нет, Людмила не справится, и Амирам, уже не заботясь о том, что перевернётся лодка (так и так – перевернётся!) шагнул на банку с вёслами. Людмила (молодец, девочка!) быстро-быстро переползла на его место. Амирам изо всех сил грёб назад. Людмила – посеревшая, развернувшись вполоборота к барже, кричала что-то однообразное, как мог судить Амирам по раскрытому рту, потому что голоса он не разбирал.

Ещё минуту Амирам бешено отгребал назад. И вот близко-близко и страшно медленно проплыл грязно-голубой бок сухогруза. Мимо! Мимо! Пахнуло мазутом и гречневой кашей, проползла безлюдная палуба, лишь тельняшки, развешанные на верёвке, размахивали рукавами. Мимо! Исполинские волны захлёстывали воду в их маленькую лодку.

– Держись, Людмила, – зачем-то прокричал Амирам, бросив вёсла и вцепившись в борта лодки.

– Тыр-тыр-тыр, – как трактор тарахтел удаляющийся с баржей буксир. Амирам опять взялся за вёсла. Людмила, вытащив из кармана плотную панаму, стоя на коленях, черпала воду.

– Оставь, Людмила, теперь не потонем, выплывем, – прокричал Амирам, но Людмила его не слышала.

Постепенно стихал шум, истончалась тело воды. Вот уже виден песок на дне и стаи рыбок на мелководье. Лодка царапнула днищем. Амирам опустил руки, а Людмила всё черпала и черпала воду.

– Людмила, всё-всё. Приехали. Всё хорошо, – говорил Амирам, обнимая жену, силком вытаскивая её на берег, – всё хорошо, мы живы, мы доплыли.

И тут Людмила заплакала в голос, повторяя одно и то же слово «прости!» За что простить-то? Амирам сам виноват, зачем согласился плыть в бурю.

Когда возвращались обратно, река успокоилась, морщилась мелкой зыбью. Амирам и Людмила, словно поменялись характерами на время: Амирам, по обычаю жены, много говорил и смеялся, а Людмила нахохлилась на корме, зажав ладони между колен, и все попытки разговорить её, оказались тщетны.

***

Из аэропорта Витька первым делом позвонил домой, послушал длинные гудки. Набрал матери на мобильный с тем же эффектом и, отстояв очередь на экспресс, поехал в Москву. Найдётся. Однако, напрягся: чтобы мать пропустила его звонок, такого никогда ещё не случалось.

Мать перезвонила сама, как раз тогда, когда Виктор входил в метро.

– А у тебя не ночь разве? – спросила.

– Я в Москве, мам, через час-полтора дома буду.

– Дома? – мать помедлила, – к соседке зайди, Клаве, ключ у неё возьми. Я завтра часов в двенадцать приеду.

Вот так явишься домой! А рыдала навзрыд всего каких-то четыре года назад: «Сыночек, как же я теперь без тебя»!

Мать тут же перезвонила:

– Ты один?

– Один.

– Надолго?

– Мам, поговорим. Навсегда, наверное.

– Еды купи, дома пусто. Деньги есть у тебя?

Витька вошёл в квартиру. Он не появлялся дома шесть лет, с тех пор, как ушёл в армию. В квартире ничего не изменилось, насколько он помнил, но ощущалась какая-то заброшенность, как будто и мать не жила здесь тоже: окна наглухо закрыты, перекрыты газ и вода. Холодильник – почти пуст, лишь в морозилке болтается курица в пакете.

Виктор бросил рюкзак, открыл балконную дверь, пошарил по карманам и спустился вниз, в магазин во дворе.

Поднимаясь по лестнице обратно и позвякивая бутылками, встретил закадычного друга и одноклассника, тоже Витьку из соседней квартиры. Обнялись, похлопывая друг друга по спине и плечам, вошли в квартиру вместе.

Через полчаса, когда охладилось пиво, засунутое в морозилку, а друг притащил жареной картошки прямо в сковороде, они накрыли какой-никакой стол, и друг Витька провозгласил «Ну, вздрогнули! За встречу!», Виктор сделал, наконец, первый глоток за сегодняшний длинный день.

Заломило зубы, и горечью омыло нёбо, холодный шар прокатился по горлу и раскрылся, как мяч-трансформер, впиваясь ставшими вмиг горячими зубцами в стенки желудка, и одновременно в ткань печени, в округлость почек. Виктор содрогнулся и отпил залпом две трети из высокого стакана.

– Эк, тебя скрутило, как будто спирту дёрнул, – засмеялся друг Виктор. Он пил пиво, как воду.

Витьке теперь, после первой порции стало хорошо и тепло. Закурили.

– Мать-то где твоя? – спросил Виктор, – не вижу её что-то.

– Да я не понял, говорит, завтра приедет.

– А сам как? Тёть Люда говорила, женился?

– Разбежались уже, – буркнул Витька, – я насовсем вернулся.

Пиво разливалось по телу тёплыми волнами, и уже плавало и размывалось в дыму и хмелю лицо друга, а дальше, как обычно, помнилось плохо. Вроде, они снова ходили в магазин, и вроде телепалась с ними какая-то девчонка, и Витьки-друга мать, соседка Клава, кричала и ругалась на них, волоком утаскивая сына.

Виктор проснулся утром, когда мало-мальски рассвело. Долго не мог понять, где он, почему так светло за окном, вроде, ещё ночь. Сообразил с трудом, что он – дома в Москве, а не в Находке, в Находке у него больше дома нет.

Поплёлся на кухню. Пива не осталось. Взглянул на часы, но ничего не понял, не вспомнив, перевёл ли он часы на московское время, и отрубился.

***

Дождь обрушился сразу. Минуту назад светило солнце, и вдруг, как занавес упал, накрыл остановку со всех сторон серым гулким полотном.

И одинока Людмила, словно невесть откуда взявшийся в луже обрывок бумаги.

– Нет-нет, – одёрнула себя Людмила, – отчего ж одинока? У тебя Амирам есть и Витька.

Только Амирам ничего не знает, а Витьку отдала в незнакомые руки.

Врать Амираму становилось всё труднее. Пока навещала Виктора дома, мужу даже ничего не говорила: он на работу, она – к сыну. Уберётся, холодильник заполнит и назад. Всё поспевала – и там сготовить, и там. Да и не ежедневно ездила, конечно. А сын-то иногда и не видел её. Ну а если, паче чаяния, не спал – нетерпеливо морщился:

– Мам, не езди, всё