Том 1. Первая книга рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин Страница 20

Юноша дал рыбаку денег, и старик, идя долгою дорогою на хутор, был занят многими и различными мыслями, приведшими потом к одной более ясной и благоприятной, так что неспавшая и отворившая сама ему калитку Филлида увидела его улыбающимся и как бы несущим вести счастья.

Часть 7

План Нектанеба был встречен удивленными восклицаниями девушки.

– Ты думаешь? возможно ли это? это не будет святотатством? Подумай: магические заклятия имеют силу вызывать душу умерших – как же я, живая, буду обманывать того, кого люблю? не накажет ли меня собачьеголовая богиня?

– Мы не делаем оскорбления обрядам; ты не мертвая и не была такою; мы воспользуемся внешностью заклятий, чтобы успокоить мятущийся дух Панкратия.

– Он полюбил меня теперь и хочет видеть?

– Да.

– Мертвую! мертвую!

– А ты будешь живая.

– На меня наденут погребальные одежды, венчик усопшей! я буду говорить через дым от серы, который сделает мертвенным мой образ!

– Я не знаю, в каком виде придется тебе представлять духа. Если ты не желаешь, можно этого избегнуть.

– Как?

– Отказаться от вызывания.

– Не видеть его! нет, нет.

– Можно сказать, что заклинатель находит лунную четверть неблагоприятной.

– А потом? – Потом Панкратий сам успокоится и забудет.

– Успокоится, говоришь? Когда приедет Парразий, чтобы уславливаться и учить меня, что делать?

– Когда хочешь: завтра, послезавтра.

– Сегодня. Хорошо?

Оставшись одна, Филлида долго сидела недвижно, потом сорвала цветок и, получив «да» на свой постоянный вопрос, улыбнулась было, но тотчас опять побледнела, прошептав: «Не живой досталось тебе счастье любви, горькая Филлида!» Но утреннее солнце, но пение кузнечиков в росе, но тихая река, но краткий список прожитых годов, но мечты о любящем теперь Панкратий снова быстро вернули смех на алые губы веселой и верной Филлиды.

Часть 8

Когда в ответ на магические формулы тихо зазвучала арфа и неясная тень показалась на занавеске, Панкратий не узнал Филлиды; ее глаза были закрыты, щеки бледны, губы сжаты, сложенные на груди руки в повязках давали особенное сходство с покойницей. Когда, открыв глаза и подняв слабо связанные руки, она остановилась, Панкратий, спросив позволения у заклинателя, обратился к ней, став на колени, так:

– Ты ли тень Филлиды?

– Я – сама Филлида, – раздалось в ответ.

– Прощаешь ли ты меня?

– Мы все водимся судьбою; ты не мог иначе поступать, как ты поступал.

– Ты охотно вернулась на землю?

– Я не могла не повиноваться заклятиям.

– Ты любишь меня?

– Я любила тебя.

– Ты видишь теперь мою любовь; я решился на страшное, может быть, преступное дело, вызывая тебя. Веришь ли ты мне, что я люблю тебя?

– Мертвую?

– Да. Можешь ли ты приблизиться ко мне? дать мне руку? отвечать на мои поцелуи? Я согрею тебя и заставлю биться вновь твое сердце.

– Я могу подойти к тебе, дать руку, отвечать на твои поцелуи. Я пришла к тебе для этого.

Она сделала шаг к нему, бросившемуся навстречу; он не замечал, как ее руки были теплее его собственных, как билось ее сердце на почти замершем его сердце, как блестящи были глаза, смотрящие в его меркнувшие взоры. Филлида, отстранив его, сказала: «Я ревную тебя».

– К кому? – прошептал он, томясь.

– К живой Филлиде. Ее любил ты, терпишь меня.

– Ах, я не знаю, не спрашивай, одна ты, одна ты, тебя люблю!

Ничего не говорила больше Филлида, не отвечая на поцелуи и отстраняясь; наконец, когда он в отчаяньи бросился на пол, плача как мальчик и говоря: «Ты не любишь меня», Филлида медленно произнесла: «Ты сам не знаешь еще, что я сделала», и, подошед к нему, крепко обняла и стала сама страстно и сладко целовать его в губы. Сам усиливая нежность, он не заметил, как слабела девушка, и вдруг воскликнув: «Филлида, что с тобой?» он выпустил ее из объятий, и она бесшумно упала к его ногам. Его не удивило, что руки ее были холодны, что сердце ее не билось, но молчанье, вдруг воцарившееся в покое, поразило его необъяснимым страхом. Он громко вскричал, и вошедшие рабы и заклинатель при свете факелов увидели девушку мертвою в погребальных спутанных одеждах и отброшенные повязки и венчик из тонких золотых листочков. Панкратий снова громко воскликнул, видя безжизненной только что отвечавшую на его ласки, и, пятясь к двери, в ужасе шептал: «Смотрите: трехнедельное тление на ее челе! о! о!» Подошедший заклинатель сказал: «Срок, данный магией, прошел, и снова смерть овладела на время возвращенной к жизни», – и дал знак рабам вынести труп бледной Филлиды, дочери Палемона.

Решение Анны Мейер

Сергею Павловичу Дягилеву.

I.

– Ты бы пошла, Анюта, в княгинину спальню сидеть, а то мне отойти нельзя, а там слесарь работает, – еще стащит что-нибудь!

– Что же я буду там делать?

– Да то же, что и здесь: в окно смотреть.

– А слесарь?

– Довольно того, что кто-нибудь в комнате будет, довольно того!..

Обе женщины, – и соскочившая со стула, на который она встала, чтобы достигнуть высоко расположенного окна, и гладившая у печки белье, и старая, и молодая, и Анюта, и Каролина Ивановна, и племянница из деревни, и петербургская тетка, освещаемые солнцем из трех окон большой низкой комнаты были схожи голосами, нечистым выговором русской речи и неизгладимым сельским румянцем.

Большое окно комнаты в другом этаже не изменило зрелища перед глазами девушки: та же площадь с густым издали садом за нею, тот же налево горбыль моста, тот же направо снова сад за каналом. Те же ветер и солнце в лицо, тишина летних полупокинутых комнат, нарушаемая лишь тихой работой то уходящего куда-то, то возвращающегося слесаря, долгий без дела день – наводили сон, сладкий и бездумный, не смущаемый ни мыслью о подыскании места, ни воспоминаньями о болотистых лугах покинутого Ямбурга, о родимой сыроварне, ни мечтами о блестящей жизни петербургских господ.

II.

Дни за днями, – туманные и ясные, солнечные и дождливые, – одинаково проходили для Анны Мейер. Так же она вставала со своей теткой – не слишком рано, не слишком поздно; так же слегка помогала ей, так же читала роман за романом; ездила на Охту, где без шляпы сидела на траве кладбища, слушая птиц и песни пьяных; так же не торопилась искать места, ожидая осени и не понукаемая Каролиной Ивановной.

После обеда она ходила в Летний сад смотреть гуляющих, довольная уже тем, что узнавала часто встречаемые лица. Одни она любила, другие – нет, давала прозвища и смеялась, рассказывая дома.