Ко мне приходил ангел - Александр Селих Страница 20

— Я все, Арег, ухожу.

Мы помолчали. Все-таки он умный мужик. Он просто мужик!

— Что надо?

— Ничего, — потому что теперь у меня было главное, дом, а со всем остальным я разберусь. Мы еще помолчали.

— Ну, ты знаешь, если что, где я. Давай, Арс, удачи тебе. Вот это за сегодня, — Арег протянул мне сто пятьдесят рублей. А сунул их в карман. Мы обнялись, похлопали, как водится, друг друга по спинам, и я пошел. Забросил свой мешок на плечо и пошел.

До станции я дошел по инерции, не разбирая дороги, голова моя была занята уже совершенно другим путем. Потолкавшись вокруг платформы больше часа, я нашел-таки Леху.

— О-о-о-о, ешки-трешки, какие люди… каким ветром к нам посередь белого дня таку звезду занесло, — начал балагурить Леха.

— Хорош, я попрощаться. Ухожу я Леха. Все.

— Во-о-о-о, а че ты теперь ко мне за разрешением ходить-та буишь, ну давай, иди.

Леха вроде смутился, но что там поймешь в этих глазах. А попрощаться хотел. Пускай знает, что я просто ушел, а не сдох где-то, как подзаборный пес. Не дороги и не близки, просто два бомжа на одной помойке. Но попрощаться хотелось, очеловечивался чтоли…

Я шел уже несколько часов, а еще не дошел до трассы, я все шел и шел по городу. Денег на транспорт было бесконечно жалко. "Симферопольского шоссе 2 км" Спасибо тебе, добрый указатель. Я доплелся до остановки и решил передохнуть. Остановка обычная, заплеванная, но желанная. Ноги гудели, по моим подсчетам я прошел уже около тридцати километров. Упал на лавку и вытянулся. Хотя, чего это я, МКАД и все несутся мимо, на остановке только я, улегся на лавку, спина почувствовала ребристое тепло досок. Долго разлеживаться было просто нельзя. Еще столько идти, а идти хотелось, только мешок комковатый и бестолковый. Лавка была узкой и короткой, рука соскользнула и упала на что-то мягкое и теплое. Я вздрогнул от неожиданности прикосновения и сел. Из-под лавки торчал здоровенный, старый солдатский рюкзак. Вытащил его. Вокруг ни души. Я тут уже минут двадцать. Видимо давно стоит рюкзачок, потому что прогрелся хорошо под августовским солнышком. Ну надо же, какая удача, так вовремя рюкзак попался, мешок набивал плечо и сползал постоянно, а тут рюкзак. Я подхватил, было, рюкзак, но он не был легким, подъемный само собой, но не легкий.

Сел, поднял рюкзак, расстегнул клапан, развязал шнурок, открыл. В рюкзаке аккуратно уложенные сверточки и кулечки, стал внимать по одному, и кружиться вместе с головой всем своим нутром. Колбаса копченая, чеснок, вареные яйца, банки с тушенкой, килька в томате, еще колбаса, огурцы свеженькие, тока тепленькие. Кто-то видно на дачу ехал или просто на природу. В правом кармашке пара носков и носовые платки, в левом сплющенный рулон туалетной бумаги. Вот запасливый товарищ. Раз рюкзак так нагрелся, значит с утра стоит, и за ним вряд ли вернутся. Вот повезло! Пожалуй, можно с таким везением смело топать вперед. И без него шел бы, и не жужжал, а с ним все же веселей. Отложил пару яиц, остальные надо будет аккуратнейшим образом сложить обратно. Теперь я спокоен, что дойду, и не просто дойду, а прямо-таки с комфортными пикниками по пути. Я вытряхнул свой нехитрый скарб из мешка на лавку, смотал самым плотным образом пуховик. Затолкал его на самое дно рюкзака, распихал свое банно-прачечное и исподнее по карманам, а продукты, трясясь над каждым сверточком, уложил поверх пуховика. Рюкзак стал похож на шар, но это не могло не радовать. Забросил за плечи и выдвинулся дальше.

Наконец я вышел на трассу и шел по обочине, не очень-то разбирая дороги. Потому что это была не просто трасса или дорога. Это был мой путь, вот такой, с пробоинами и перекосами. И я знал, что я дойду, дойду до того маленького дома с покосившимся крыльцом. Мне некуда было сворачивать, я не знал, почему, но точно знал, что теперь только по главной и никаких поворотов. Теперь всегда вперед. И я шел и шел, до тех пор, пока солнце не закатилось за горизонт и не перестало пачкать небо оттенками оранжево-красных лучей, и пока небо не почернело и не развесило звезды на своем брюхе. Оно бесцеремонно развалило свое звездное брюхо по верхушкам деревьев. Как было хорошо. Это было только мое небо, и только моя ночь. Я был легок и радостен оттого, что у меня теперь был путь. И как пробивается сейчас млечный путь сквозь листву, так и мой путь пробивался через беспамятство и обрывки ощущений. Но он уже был мой путь.

Отойдя от обочины, я выбрал место повыше и посуше. Ни костра не хотел, ни ужина. Просто завалился на мягкий мох, просунул руку в лямку рюкзака и стал смотреть в небо, ходить глазами по млечному пути. Где-то на середине я уснул, а проснулся от сырости и холода. Надо было достать пуховик. Но вчера мысли о ночевке в лесу были далеко, а сейчас и ни к чему, согреюсь на ходу. Съел пару оставшихся яиц и в путь.

Остаток дороги пролетел как американские горки вверх, вниз, вверх и такой простор, и полет. Чем дальше дорога уходила от Москвы, тем более ухабистой и контрастной она становилась. Я не шел, я летел, я не мог остановиться больше ни на секунду, меня кто-то будто толкали в спину и одновременно тянули за волосы вперед. До заветного поворота я летел на одном дыхании… и сник. А вдруг, вертанулся в голове буравчик, там за поворотом не будет деревни, и мозги ухнулись в пустоту… нет, такого не может быть, и рванул дальше, перелесок и вот она, семь домов, ровно семь, и вон он. Мой последний. Особняком. Мой…

Я просто подлетел к калитке, вот она, моя хорошая. И я гладил перекошенную калитку, как гладят женщину, любимую, желанную, самому стало неловко от нежности, которая разлилась по сердцу. А остановиться не мог, шершавая и кривая, желанная калитка. Пересиливая тяжесть ватных ног, я вошел во двор и стал осматриваться, вот они, тревожные желтые цветы, покосившееся крыльцо, три ступеньки, поленница справа, сад, огород с картошкой и баня на берегу речушки за огородом. Вот он дом. Я просто рухнул на траву. Я последние дни все время падал