Нина Горланова - Лидия и другие Страница 21

Егор попытался ту же тему развить с другой, третьей, но они все реагировали не оригинально. В самом деле они из себя представляют один и тот же женский проект. Прав был Шопенгауэр со своей ненавистью к ним... Егор уже начинал понимать к этому времени, что - вместо того, чтобы набираться от него ума, все хотят его побыстрее спровадить. Хотя он и был прогрессистом, в последнее время готов был поверить, что мир постепенно ухудшается. Девушки, которые недавно ему улыбались и чуть ли не смотрели в рот, теперь глядели кисло, а в глазах их едва ли не читалось: "Пошел прочь, старый козел".

Бояршинов шел рядом с Галькой и Вадимом, наблюдая, как алкогольный лак тонко покрывает все окружающие предметы. Уже вспыхнули фонари, и вот если бы Галькину грудь аэростатную можно было воспринимать отдельно от нее самой и от ее шоферюги-мужа, то...

- На конечке пятнадцатого подождал старушку: видел в зеркало - бежит, - говорил Вадик. - А потом на Перми-второй вышла она, руки в боки и стоит, будто меня фотографирует!.. Или я дверью ее прижал? Или опоздала она на электричку и сейчас все мне выскажет. Ну, я высунулся, спрашиваю: "Что?" "Запоминаю тебя, сын! Первые пионы пойдут у меня на даче - букет принесу!" И гляжу: через неделю в самом деле принесла охапку целую. Я с ними целый день ездил: положил на колени и ездил. Пассажиры в этот день как-то по-особенному взбесились. А с меня все, как с гуся...

- А моя мама хорошо поет, - сказал Бояршинов (он чувствовал, что переход к истине надо проводить на мягкой ноте, чтобы эта истина впиталась собеседником безболезненно). - А твоя бабка с пионами... наверно, всю родню свою разогнала и теперь ездит по всем автобусам - кому попало пионы дарит. С чужими мы всегда можем хорошими быть. А вот смотрите кругом: какая благодать разлита - каждая травинка уважает другую. И нет у них скучных поисков какого-то добра особого, да!..

Для Вадика в рассуждениях Жени были такие повороты и зигзаги, что была бы такая картина местности - даже у такого, как он, шофера, машина бы не вписалась.

Галька неуверенно подумала: женился бы ты, Женя, а потом спохватилась: так он бы каждый день такие слова на плечи жены нагружал. Бог с тобой, живи, как можешь.

4

- Лидия, это Егор Антоныч Крутывус вам звонит. Вы когда в последний раз видели Егора-маленького?

Лидия схватилась за голову: покойная мамаша звала сына "Егор-маленький", теперь отец внушает седому мужику, что тот еще маленький ребенок!..

- На прошлой неделе заходил. Трезвый, - сказала Лидия.

- А вы почему говорите: трезвый? Я же не спрашивал, в каком состоянии он был... Вы что, выгораживаете его?

- Ну что вы, нам просто было приятно видеть Егора трезвым. - Он же у вас умница...

Егор Антоныч властно перебил Лидию: "умница" - а знает ли она, что семьдесят - нет, девяносто процентов того, что говорит Егор, взято из общения с отцом?!

- Да, конечно, - Лидия начала уставать от этого бессмысленного разговора. Тем более, что Алеша в этот миг лег на край гладильной доски (он считал себя все еще маленьким, хотя весил семьдесят килограммов). Доска треснула

- Алеша, ты сломал доску! - сказал Володя. - Неси эпоксидку, я сразу склею.

- Не сломал, нет, милый папочка, я не сломал, я не хотел, она сама.

- Лидия! - говорил тем временем Егор Антоныч. - Вам легко советовать! А Егор два часа назад звонил мне из вытрезвителя. Но его не было двое суток, и я заглянул в его дневник. Наверное, вам будет любопытно...

Володя, который уже держал возле уха параллельную трубку, шепнул Лидии: "Говори, что очень любопытно, пусть скорее выговорится".

- Да-да, конечно, очень любопытно.

Тут Алеша решил на замерзшем окне написать несколько раз свое имя, заклиная таким образом смерть и холод. Иногда он впадал в отчаяние: слишком сильно время все портит и разрушает, никаких слов не хватает, чтобы его остановить. Вот состарился дедушка Лева, стал болеть, нет, нет, не болеть, нет, лежать просто...

- Вот читаю, - Егор Антоныч на том краю провода что-то листал, "целый день был занят с больным отцом". Якобы и в аптеку сходил, и на прием к врачу меня записал. А сам на диване неделю пьяный валялся! Нет, Лидия, вы поняли?! Он наврал все! Подчищает свой образ в дневнике. В глазах потомков! А как закончил писать в дневник о себе, золотом, украл у меня денег... не скажу, сколько... и исчез. До сего момента...

- Мама, - жалобно позвал Алеша, - отойди от нашего голубчикиного телефона, посиди со мной! Сегодня холодно, как парашют.

- Алеша не позволяет больше говорить, - не удержавшись, ляпнул в трубку Володя.

- Это, наверно, Володя, да? Здравствуйте, Володя. Вот вы как человек с сильной волей уж могли бы повлиять на Егора, но не хотите, а предпочитаете смотреть, как он гибнет. Гибнет!!! И при этом вы считаете себя хорошим человеком, да?

Алеша не любил, когда родители накалялись от раздражения, а по их лицам он уже видел, что дело плохо.

- Голубчикин телефон устал, - мягко заявил Алеша. - Хватит.

Но Егор Антоныч на том конце провода быстро стал бросать в телефон такие слова: "Я. Начинаю. Вам. Завидовать. Что. У вас! Такой Алеша. Никогда не сопьется".

- Все, Егор Антоныч, пирог подгорел, я вешаю трубку, извините!

5

Конечно, в доме Лидии водилась и запрещенная литература. Сама хозяйка привозила из Москвы то от брата, то от Юли и слепые машинописные "Воспоминания" Надежды Мандельштам, и поэму Самойлова "Крылатый Струфиан", которую она переписала в тетрадку. Несколько раз Лидию спрашивали, знает ли она, кто у нее в компании стукач. Не хочу знать, отвечала Лидия. И доброжелатель смотрел на нее с сожалением: прячется от реального мира. Даже сама Римма Васильевна Комина сказала ей однажды:

- Возможно, Лидочка, ваш салон санкционирован КГБ! Им же удобно, когда не нужно гоняться за каждым мыслящим.

С работниками этой конторы Лидия общалась всего один раз. Как-то она была дома. В дверь позвонили.

- Наверно, царственная Галина Васильевна принесла хорошую сказку "Аленький цветочек"! И тебе, мамочка, тоже - свои книжки, - нараспев сказал Алеша, прикидывая, где будет прятать свою книжку от Коти.

Он еще продолжал говорить Коте: "не дам тебе рвать эту книжку на гнездо для милых котят...", и вдруг вошли движущиеся теплые вещи. Алеша застыл: он раньше понимал, что есть люди и есть предметы, от которых не дождешься, чтобы они заговорили. Он с ними много раз пытался общаться говорил - говорил, нет, не отвечают. "Милая струбцина, научи меня делать цепочку, как у соседа Генки". В общем, предметы все ему разрешали, но молча. И он их легко понимал. А здесь зашли двое... нечто среднее, похожее на людей, и даже начали говорить. Алеша не знал, как обращаться с гостями.

А они, следуя своим представлениям о деликатности, как бы невзначай показали свои красные твердые книжечки.

- Вчера вы тут, Лидия Львовна, читали нескольким друзьям Солженицына...

- Да-а, а вы что - не знаете - его на Ленинскую премию в свое время выдвигали!

Они скучными усталыми глазами посмотрели на нее:

- Но потом-то Солженицын изменился, он написал антисоветское произведение "Архипелаг Гулаг"!

- Да что вы, ребята! Дайте почитать! У вас ведь есть! Я думаю: наверняка у вас есть!

Леше не понравилось, что мама делает вид, будто она веселая, а на самом деле ей очень грустно. И он закричал загробным голосом:

- Все болит! Дай лекарство, дай, дай, дай!

- Ну, Лидия Львовна, вы очень заняты, мы вас предупредили, до свидания!

- А при чем тут предупредили! Дайте "Архипелаг"-то почитать - на ночь. Я никому не покажу! Ребята!

Гости поспешно заскользили вниз по лестнице. Их предупреждали, что эта дама не средне-статистически реагирует. Так вот как это выглядит! Хорошо, что таких мало: пока одна попалась такая. Надорвешься тут с ними, до пенсии не дотянешь!..

Через несколько дней Лидия увидела недавних визитеров в оперном театре. Оба беседовали с известной балериной. Лидия бросилась к ним с радостным криком:

- Ну что вы - не забыли о моей просьбе? Вижу не помните (они уже бежали) ...я просила в библиотеке КГБ выписать мне Солженицына...

Любители балета на миг застыли вокруг. Лидия еще рвалась догонять, упрашивать, но двое в штатском буквально растворились среди блестящего паркета, не оставив даже запаха сероводорода. Может, они воспользовались подземным ходом, который, по преданию, шел от буфета к банку?

6

Однажды встретились Надька, Грач и Фая, которая стала работать в "Вечорке". Грач подошел к Надьке и по-старому мягко и нежно взял ее под руку: "Надюш, - сказал он глубоким голосом, - я давно тебе хотел предложить - хочешь под моим руководством написать кандидатскую?" Надька почувствовала, что все кости ее превратились в теплое ничто, но грубо ответила: "Не только руководством, но и членоводством". - "Ну, не будем торопить события", - браво ответил ее уже научный руководитель.

Грач помог написать диссертации всем своим бывшим пассиям, при этом каждая требовала возврата отношений в полном объеме. Может быть, именно это ускорило его кончину. Он умер в конце 1997-го, и на его похоронах громче всех плакала сестра из реабилитационного центра, Лиля. Лежа на спине после инфаркта, он успел ее обольстить словами - такими, которых вообще быть не может. Все плакали по Грачу - но не так горько, как Лиля: ведь им всё удалось с ним в огромном объеме. А она разговаривала с Сашей несколько дней, а потом... И теперь уже не прижаться к нему, не слиться и придется делать это с другими.