Бессонные ночи - Александр Назаров Страница 21

— Неужели ты отказался от своих мечтаний? А как же космос? Помнишь, ты тогда даже письмо написал в иностранное космическое агентство?

— Помню ли я это? Шутишь. Я и само письмо наизусть помню. “Здравствуйте, пишет студент Нортштадта, Город, Экзайленд. Я пишу вам с целью узнать, не нужны ли в космосе инженеры? Я с детства хотел побывать в космосе, участвовать в колонизации других планет. Когда я узнал, что вы будете запускать корабль, я понял, что не могу упустить такую возможность. Сейчас я все еще учусь, но к концу обучения моих знаний и умений будет хватать, чтобы принести пользу миссии. Тем более, что запуск будет как раз в то время, когда я уже закончу университет. Даже если я не смогу полететь, я бы все равно мог помогать. Если я могу видеть космос своими глазами, прикоснуться к нему своими руками, то я могу увидеть его телескопами, прикоснуться датчиками. Надеюсь, вы поможете мне в осуществлении моей мечты“. Каким я был наивным. Просидел тогда всю ночь со словарем, чтобы перевести письмо. А потом началась война. И мы забыли про космос.

— Да. Эта рана лежит и на моей душе, — Франц мигом изменился в лице, — Разве можно променять вселенную на войну? Звезды на грязь! Мы забыли про космос. Похоронили галактики и туманности. Это уже и не интересно никому. Главная обсерватория Города закрыта! Разве так можно? Разве можно не интересоваться миром вокруг нас?

— Можно, Франц, поверь мне, можно. Я это только сейчас начал понимать. Да, наш мир бесконечно прекрасен и глубок, таинственен. Но и окружающая нас действительность не хуже, наш внутренний мир. Мы можем находить красоту не только в мире вокруг нас, но и в мире, что внутри нас.

— Нет, я просто не могу принять этого. Я не спорю, искусство важно, обычная жизнь обычного человека важна. Но чтобы целые страны отворачивались от пути познания. Мне страшно за наш мир. Когда общество замыкается на себе, его очень легко одурачить, подчинить. Я смотрю на мир и вижу его будущее в руках глупцов.

— Ты слишком категоричен к людям.

— Возможно. Просто. Ох, даже не знаю, как объяснить. Странно мы как-то с тебя на меня перешли, если честно, должно быть, я всегда неосознанно перетягиваю одеяло. Мне правда не хочется этого делать. Но оно само так выходит. Так о чём я. Ладно, не важно. Не думаю, что мои переживания кто-нибудь поймет. Знаешь, я всю жизнь так, на самом деле. Чувствую, что для остальных я лишь попутчик.

— О, я каждую ночь думаю про себя тоже самое. Кажется, мы с тобой оба “унылые одинокие старики”. Это я в шутку, забей. Но я тебя понимаю. Попутчики. Если честно, я чувствую себя попутчиком по отношению к Кларе и Ульрику. Они хорошие ребята, но кажется, нам никогда не достичь особого понимания. Да, Франц, мы попутчики. Но если это так, значит у нас есть путь. Значит, нам есть, куда двигаться. А это хорошо. Ты сам всегда говорил, что в движении жизнь. И знаешь, кажется, сейчас я начинаю обретать свой путь. Он странный, местами тёмный, но это мой путь.

— Это хорошо. Это главное. Нам есть куда идти. А значит, унывать рано. Понятно? Не унываем, шевелим ногами. Нам тяжело, но мы держимся. Такие мы, парни двадцатого века! Кстати, тебе не холодно? Я бы вернулся к ребятам.

— Ага. Давай.

За разговорами время идет незаметно. Ближе к десяти мы провожаем Клару до её дома, а после нас покидает и Франц. Аттерсон предлагает зайти к нему, так как, по его мнению, вечер закончился слишком быстро. Почему нет. Заходим к нему, и я плюхаюсь в кресло.

— Неважно выглядишь, — замечает Ульрик, — паршиво себя чувствуешь?

— Ага, типа того, — разговор на балконе оставил у меня на душе неприятный осадок. Вернее, он там и так был, просто разговор поднял осевшую пыль, превратив в взвесь.

— Чувствуешь слабость? Быстро утомляешься? Вижу, кожа у тебя бледная, может и раны плохо у тебя заживают? Фред, кажется, я знаю, что с тобой происходит.

— И что же?

Ульрик быстрыми шагами уходит на кухню, после чего возвращается, держа по мандарину между каждыми двумя пальцами. Удивительно, как у него пальцы так изогнулись, чтобы уместить их всех.

— У тебя явная нехватка витамина С, — он приставляет мандарины почти вплотную к моему лицу, — вот, в чём твоя беда, ты теряешь свой витамин С.

Я отодвигаю его руку от себя и слабо улыбаюсь.

— Не в этом дело, забей. Но спасибо за поддержку. Слушай, я, пожалуй, пойду. Неважно себя чувствую.

— А чувствуешь себя плохо, потому что вместо витаминов ты потребляешь только пиво. А это и не “вита”, и не “амин”. У тебя скоро зубы выпадут от жизни такой. А потом и облысеешь. Нахрен.

— Ты правда думаешь, что все наше самочувствие и настроение зависит только от того, что мы едим?

— Не только. Но зависит. Так ты понял меня?

— Да-да. Мне правда надо идти. Не хватало еще, чтоб я у тебя вырубился или блеванул.

— Оу. Ну как знаешь. Тебя хоть проводить до дома, чтоб по пути не помер?

— Не надо. Бывай, — оканчиваю разговор, на что Аттерсон просто пожимает плечами.

Иду по сырой улице. В голове мысли о прошедшем вечере. В один момент вечно позитивный Иммерман дал слабину. Мне кажется, я случайно вскрыл его внутреннюю боль. Неужели у каждого внутри гноится своя печаль? Столько людей просто копят её в себе. А если она вся разом вырвется?

В голове моей возникает картина как черная маслянистая жидкость переживаний заливает улицы, сметает дома и города, поглощает мир. Сколько сейчас людей на планете? Сколь многое мы таим внутри. О как я надеюсь, что это все просто информация, хранящаяся в нейронах. Ио если все мысли имеют более материальную природу, если они способны влиять на мир.

А что, если появится человек, полностью свободный от переживаний и тоски? Если он может существовать, то он будет сильнее духом, чем все остальные. Такой человек не будет сталкиваться с такими вещами как сожаление, а значит и совесть будет ему не помехой. Он будет играть на страданиях людей, как на безумной арфе. Повелитель следующего века. Великий шизоид, ибо я не представляю себе нормального человека, свободного от негативных эмоций. Если он появится, будущее наше будет омыто слезами тысяч людей.

Вдруг я чувствую странное елозанье в позвоночнике, будто позвонки начинают крутиться вокруг своей оси. Мне