История села Мотовилово. Тетрадь 6 (1925 г.) - Иван Васильевич Шмелев Страница 21

относил в сторону, а чистое полноценное зерно падало на расчищенный лед, издавая звук крупного дождя. Зерно ложилось кучей. Василий запускал в ворох свои огрубевшие от работы ладони, захватив пригоршни добротного зерна, цедил его сквозь пальцы, радовался, что овес наливной, пузатый, весной сеять его можно без боязни. Но все же он решил проверить его на всхожесть, отобрав для этой цели сто зерен. Управившись с подвеванием овса, Василий стаскал его снова в амбар, запер на два замка и на засов и пошёл домой. Придя домой, он поставил в известность жену, сколько приготовил семян для весеннего сева, и отдал ей овсяные зерна для проращивания, чтоб она положила их в мокрую тряпку и припрятала до нужного времени в укромное место.

– Я думаю, не съездить ли мне в город! – высказал свою мысль Василий.

– Это зачем тебе в город-то, – поинтересовалась Любовь Михайловна.

– Хлеба прикупить, пока деньги есть, и хлеб-то на базаре, бают, недорог. Он не в пропажу и есть не просит, пусть лежит в запасе.

– Возьми, да съезди, – поддержала его замысел и она.

На второй неделе в базарный день, пятницу, Василий один ускакал на лошади. Закупив двадцать пудов ржи и сделав еще кое-какие покупки, он к вечеру был уже дома. Приехав домой, он в семейном кругу за чаем рассказывал своим, что почём в городе.

– А хлеб-то все же взыграл! Прошлый базар, баяли, рожь-то была по рублю за пуд, а это дай, не дай, рупь двадцать. Двадцать пудов я закупил, теперь нам сполгоря.

Чай пили с кренделями, привезёнными из Арзамаса, и ели рыбу, приготовленную на скорую руку, ошпаренную кипятком из самовара. Володьке отец повесил на шею, как хомут, связку мелких сладких крендельков. Володька бегает, шумит крендельками, радуется. Около его увивается Васька, норовя отломить несколько крендельков для себя для лакомства. Заметя Васькины уловки, бабушка Евлинья строго прикрикнула на него:

– Не выманивай у ребенка! Не ковели его! И сопли выбей – чуешь, они тебе баить мешают, в нос бормочешь!

А Володька тем временем, дотянувшись до бабушкиного уха, шепнул ей по секрету:

– Бабк, какать!

– Вали тут! – приказала бабушка Володьке.

– А ты подставь ему лопатку, – сказала мать, заметя, что Володька приготовился «сходить на двор».

– Он съел полгоршечка каши, да и кренделей-то добавил, вот из него и попёрло, – как бы оправдывая Володьку, доложила матери бабушка.

– Аяй, аяй! И не стыдно тебе, такому большому, на лопатку, – вздумалось Маньке постыдить Володьку.

– Не ковели ребенка! – строго пригрозила ей мать.

Рассказывая о покупках, Василий вводил всех сидевших за столом во все подробности торга.

– На толчке хотел я у одного штаны себе купить, и понравились они мне, да запросил он за них с меня трёшницу, а им красная цена всего целковый. Он не уступил, а я не прибавил, так и не сторговались в цене, разошлись два дурака. Он, наверное, их не продал, домой принёс, а я зато за трёшницу-то вот какие отхватил, – вытаскивая из мешка, выбросил он на диван для общего обозрения добротные суконные штаны.

– Хотя они и поношены, но почти новые, – расхваливал Василий свою покупь.

– А ребятишкам-то ситцу на рубахи купил? Я тебе наказывала по красным рядам-то пройтись, – напомнила о своей просьбе жена, – а то вон, у Ваньки с Васькой рубахи с плеч свалились, пуза наружу, – добавила мать.

– Купил и ребятишкам! Вот глядите, и ситцу всякого накупил, – вытаскивая из того же мешка, с довольной улыбкой проговорил отец.

– Вот этот пойдёт парням на рубахи, а вот этот Маньке на кофту, да и тебе, пожалуй, не молод будет.

– Подойдёт и мне, – обрадовано проговорила Любовь Михайловна.

– А тебе, мамк, я купил вот какого, старушечьего, тоже на кофту, – подавая в руки бабушке Евлинье отрез материала.

– Спасибо, сынок, вот спасибо! – радостно отблагодарила бабушка своего сына.

– А тебе, Миньк, я вот сапоги кожаные купил. Да какое дело-то: в обувную лавку я зашёл, смотрю, народ толпится, сапоги выбирают, примеривают. Я протолкнулся к прилавку, говорю хозяину:

– Подай-ка мне вот эти!

Он шутливо смеется:

– На выбор, – говорит, – дороже!

– А сколько они стоют? – я спрашиваю, а он говорит:

– Я дорого не продаю.

– А все-таки?

– Пять целковых дашь, и с богом.

– Гляжу, сапожки-то больно гожи, я подумал и, согласившись, не поторговавшись, сказал ему: «Идет!» Он и говорит: «Ну, и дай Бог, впору, плати деньги». Я расплатился и на прощанье сказал ему: «Мы с тобой квиты, слышишь?» «Слышу, слышу!» – отвечает он, и я из лавки вышел.

– Вот, полюбуйтесь-ка на них, как игрушки. Это не то, что как напрештово мне на базаре всучили трухлявые сапоги. День я их проносил, а к вечеру у них подмётки отстали, гвозди оскалились, как словно рты пораззёвались, каши запросили, а отвалил я тогда за них пятишницу, а они плёвого дела не стоили. Цена-то им в базарный день всего целковый. Да ведь как обманул меня тогда продавец-то. Передо мной один купил сапоги, а я и спрашиваю: «А еще-то есть у тебя?» «Нет, вон он последние сцапал. Впрочем, погоди, есть еще одна пара!». Подал он мне их. Я гляжу, сапоги, да не те, товар не очень добротный и работа топорная.

– Ты ин сбрось с цены-то рублика два.

– Ну, бери, ладно, только для тебя, – согласился.

– Полагается, говорит, с тебя магарыч, покупку надобно сбрызнуть, а то носиться не будут, – пошутил тогда он.

– Вот и хорошо, что носиться не будут, значит, все время новые будут, – тоже шутейно отвечаю я ему. Одним словом, я тогда два целковеньких выбарышничал, а сапоги-то и вправду носиться не стали, развалились, – под общий пересмех закончил свой рассказ Василий.

– А ну-ка, Миньк, померяй сапоги-то, враз или нет они тебе.

Минька, присев на диван, стал с натужью натаскивать сапог на правую ногу.

– Они мне немножко маловаты, – снимая сапог, проговорил Минька.

– Ну-ка, я попробую, – сказал Санька, и стал напяливать сапог на ногу с шерстяным чулком. Жилясь, он с большим усилием натащил на ногу сапог и, громко притопнув ногой об пол, дослал его на место.

– Они и мне маловаты, – сожалением, сказал Санька.

– Ведь видишь, что малы, а напяливаешь! – упрекнул Саньку отец. – Сейчас лопнут, а они: пятишница дадена.

– Ну-ка, Миньк, стащи с меня сапог-то, я сам-то никак не сниму, – обратился Санька к брату.

Минька, ухватившись за сапог, рванул с такой силой, что у него в руках оказалась от сапога одна ступня, а на ноге у Саньки сталось голенище.

Отец, изумившись от виденного происшествия, приведшего убыток, злобно начал ругать обоих сыновей.