Прощай, Алиса! - Маша Ловыгина Страница 21

Когда приехал отец, стало понятно, что у него какие-то проблемы. Алиса могла определить его настроение по звуку шагов. А мать, ее красивая мать ни хрена не понимала, и это было ужаснее всего.

Разумеется, когда отец увидел ее, скандала было не избежать. Впрочем, скандал подразумевает диалог, пусть и на повышенных тонах, здесь же происходило нечто другое. Звериная отцовская натура вылезла наружу, а мать превратилась в молчаливую боксерскую грушу.

Алиса не выдержала и кинулась на ее защиту. Внутри нее будто прорвался гнойник, и ей стало все равно, что будет с ней. Лишь бы ее мать наконец уползла в свою комнату и закрылась там.

Хорошо, что он не убил ее тогда…

Она кидалась на него, а он смеялся хриплым смехом и называл ее бешеной сучкой. Потом схватил за горло, приподнял над полом, словно щенка, а затем отбросил в угол. Боль вышибла из нее все мысли и чувства. Но когда ты ничего не чувствуешь, становится легче.

Хорошо, что не убил. А может, лучше, если бы…

— …ты как?

Алиса приподняла голову с кожаного сидения, но тут же опустила ее обратно. Тело налилось свинцом, а щека опять впечаталась в кожаное сидение.

Наверное, надо было сесть и посмотреть в окно, чтобы увидеть подернутые сонным туманом улицы, проститься с тем, что через несколько минут останется в прошлом. Но она давно поняла, что прошлое никуда не девается. Оно проросло внутри нее своими кривыми мертвыми корнями и не хочет сдавать свои позиции.

— Хочешь пить?

Алиса не ответила. Она глубоко вздохнула, закрыла глаза и с наслаждением нырнула в темную прохладную воду…

14

Когда именно прекратилось движение, Алиса не поняла, и сколько проспала, уткнувшись в кожаную автомобильную обивку, тоже. В голове было мутно, словно черепная коробка превратилась в аквариум наподобие тех круглых, где держат неонов или гуппи. Среди ее одноклассников ни у кого не было аквариума, в их семьях предпочитали разводить скотину или держать собак. Что проку от мелкой рыбешки, которая все время только жрет и гадит, а еще в самый неподходящий момент норовит сдохнуть в стенах пластикового замка или под заросшей склизким мхом корягой.

Ухватившись за скрипучий бок водительского сидения, Алиса тяжело приподнялась и огляделась. Дмитрия в машине не оказалось, стекло его двери было приспущено и через него в салон поступал степной горячий, наполненный ароматами шалфея и ковыля, воздух.

Алиса прищурилась, пытаясь уловить хоть какое-то движение, но кроме жужжащих насекомых и качающихся маковых головок, красными пятнами разбавляющих желто-зеленую траву, ничего не увидела. И все же ей понравилось то, что ее окружало. В мерном гудении и ослепительно-ярком солнце, бесстыдно раскинувшемся на небе, время останавливалось, а вместе с ним, притуплялись и мысли. Луга и степь вокруг Тимашаевска были давным-давно перепаханы, так что подобный кусок диковатой природы впечатлял. Однако Алиса одернула себя, заставляя собраться, потому что клевер и маки цвели для романтично настроенных девушек, а себя она таковой не считала.

Ведь стоило ей оказаться наедине с собой, как легкий тревожный холодок вновь пробежался по ее позвоночнику, а мозг опять прострелила навязчивая мысль: а что, если он передумает? Что, если поступит так же, как тот, кому она однажды доверилась, будучи ребенком. И рассказала о том, что происходит в ее доме.

Его звали Тимофей Ильич, и он работал дворником при школе. Смурной дядька, отставной военный, гонявший мальчишек за курево во время перемен, жил где-то на окраине города. Был он не местный, то ли купил, то ли снял дом, переехав откуда-то с Севера.

Занятия в начальной школе заканчивались рано, но Алиса домой не спешила. Слонялась по школьному двору, висела на турнике и думала, думала… Однажды, отставив метлу, подошел к ней и довольно грубо спросил, почему она болтается вниз головой вместо того, чтобы идти учить уроки. Тогда ее еще не «водили», потому что школа была недалеко от дома, да и кому бы в голову пришло приставать к Бражниковой дочке.

Единственный раз тогда Алиса позволила себе быть откровенной. Пожалуй, все дети в этом возрасте еще уверены в том, что у взрослых есть ответы на все вопросы. Из подслушанных разговоров одноклассников она вынесла многое — семейные споры и скандалы происходили не только в ее семье. И все же, то, что творилось за стенами ее дома, казалось гораздо страшнее, чем единичная пьяная драка на дне рождения тещи или визгливое выяснение отношений с выдиранием волос между ревнивыми соседками. Ее дом обходили стороной. Как и ее.

Тимофей Ильич курил вонючие самокрутки и слушал ее, прислонившись к турнику. Потемневшие от курева узкие губы его кривились, и скоро пятачок перед ним был оплеван желтоватой слюной.

— С-сука… — процедил он, когда Алиса шепотом поведала ему о том, как отец избил ее и продолжает издеваться над матерью.

Ее даже не кольнуло это слово. Она слыхала и похуже.

— Тварь, — глухо пробормотал дворник. — Убить мало.

Алиса едва не упала с перекладины.

— Пьет? — продолжил Тимофей Ильич, разминая коробок спичек.

— Кто? — не поняла Алиса.

— Мать твоя. Видел ее.

— Угу…

Где и когда он мог ее видеть, она не спросила. Что-то внутри Алисы отозвалось на его мрачный взгляд, и она поверила, что дворник, так жестко говоривший об ее отце и не боявшийся его, обязательно поможет. Ну и что с того, что сейчас он работает дворником? На 23 февраля Тимофей Ильич пришел на школьный концерт в кителе, и на его груди даже блестела медаль.

— Надо что-то решать, — дернув шеей, сказал он.

Она поверила ему. Не могла объяснить почему, но в его голосе Алиса отчетливо услышала самую настоящую ненависть. Она ведь и сама ненавидела. Только ей в своем щенячьем возрасте нечего было и думать