Как вернувшийся Данте - Николай Иванович Бизин Страница 21

Так и вышло, что персонифицированная претензия «быть Первочеловеком» – опустилась в ад, а претензия «стать нано-богом» и царём (речь о Пентавере) – из ада вышла; но – тоже вопрос: насколько «вышла» (не частью ли себя) – да и вышла ли, если собирается за карьерой в Москву?

Впрочем, все эти затопленные миры – прекрасная иллюстрация мироформирования (версификации нашего настоящего).

Итак! Неоновая надпись, чьи стеклянные буквицы были вылеплены искуснейшим каллиграфом, гласила именно это: Атлантида; но – здесь Илья на миг задержался (причём – совершенно не обратил внимания ни на бронированную дверь учреждения, ни на скопление перед ней драгоценнейших иномарочных автомобилей), ибо – его сердце пробовало почувствовать в этом аду нечто живое.

Напротив (его функциональный «соратник») Цыбин перед дверью на улице Казанской знал, что за дверью – «нечто» живое (персонифицированная претензия на право «быть живым», быть может – не обоснованная); итак – Илья попробовал услышать живые души в «Атлантиде; но – не вышло (причём – не только у него) выйти за свои пределы.

Более того, «какой-то» серийный убийца Цыбин – дрогнул сердцем перед железною дверью в полуподвал; более того, Цыбин вдруг понял – он принял на себя роль меры, предъявленной миру (носитель «раньшего» – советского образования, он умел сопоставлять якобы не сопоставимое).

Казалось – всё происходит одновременно; но!

Казалось – дальнейшее (впрочем, как и некоторое предшествующее) можно было бы пропустить, поскольку всё это уже было описано в рукописи Вечное Возвращение I.

А если что и будет переписано наново, так разве что в большем объеме внутренних про-странствий и со-деяний.

Поэтому – всё, что уже произошло, произойдёт ещё не раз (и не два – а на самом-то деле не менее о-странено и от-страненно, нежели в самый первые разы); но – ткань про-странства такова: сущее существует, не-сущее всё равно несёт на себе сущее, поэтому – из большего внутреннего объема повествование переходит не в ещё больший внешний объём; но – во всё тот же.

Что вверху, то и внизу. Далее – видимые изгибы тонкого мира станут ещё более просты и чисты; поэтому – я (автор и этой, и всех прочих здешних историй) временно прекращаю указывать на них графическим выделением.

Разве что – сохранив за собой лишь право некоей престидижитации, то есть – право на тело-и-слово движение буквиц и их шрифтов.

Что это значит? А только то, что и судьбы России (а через них – человечества: кто ещё будет спасать оное, если не русские?), и судьбы совершенно не представимых пространств и времён сейчас будут зависит лишь от того, не кто именно – а как именно умрут или не умрут несколько бессмертных и смертных сущностей.

Которые – здесь и сейчас «надумали» реализовать свои частные претензии к непостижимому (и неделимому) миропорядку.

Возникает вопрос: а существует ли такая небыль, как частная претензия? Претензия на рай, которая – заключена в очертания тела (которое тело – может восходить из ада, может опускаться в ад, то есть – там всегда быть); такое существование (и спасение из него) было совершенно невозможно.

Поэтому – Цыбин направился к двери жилища артиста, его мастерской. До этого – он на скамье сидел в дворовом скверике. Потом – встал и отправился в левый угол двора (это если смотреть со скамьи в сторону Казанской улицы); потому (где-то на Московском проспекте) – Илья (тоже) перестал искать жизнь за бронированной дверью «Атлантиды».

Поэтому – всё, что уже произошло (сделав своё происхождение простым и наглядным), произошло чуть иначе: немного другими стали смерть и бессмертие – каждая корпускула (смерти и бессмертия – персональных и персонифицированных) сама стала мускулом своего бытия (и своего забытья) – выхода отсюда не было.

Но! Он и не был нужен. Ни линейные, ни плоские, ни объёмные или даже без-мерные решения просто не существовали. Следовало – другое: всему предстояло стать всем; «это» тоже – уже было, а теперь – наступало в гораздо в большем масштабе; то есть – ещё раз (но – так и не сделав (не) это своё происхождение ещё более простым и наглядным: даже и у совершенной личности есть пределы её личного несовершенства).

Пример этому – («не совершенный» душегуб) Цыбин, брезгливо наступая на расшатанные крошащиеся кирпичи ступеней, спустился в затхлость коммунального бытия (отчасти сходную с бытием бойлерных, котельных и проходных жилищных контор); но – в это же время – (псевдо-совершенный) Илья-пророк рукой (а мог бы – взглядом) толкнул бронированную дверь «Атлантиды», и та без ропота и скрипа отворилась перед ним.

Пример (этому несовершенству) – даже не сам Илья; но – та версия событий, в которую он (псевдо-Адам) раз за разом возвращается; например – за его дверью оказалась короткая винтовая лесенка, мягким своим объятием приглашавшая сбежать в ещё одну (после подземелий метро) преисподнюю.

Илья сбежал (я бы даже сказал, Илья по-ступил как человек Воды – то есть обрушился как поток) и сразу свернул в небольшой коридорчик, чьи стены оказывались донельзя примечательны.

Они. До половины человеческого роста. Были затянуты искусственной (а если человек есть тварь Божья – тем более искусственной) кожей цвета артериальной крови; причём – поверх помянутой кожи были выложены зеркальные панели.

Ещё. В коридорчике наличествовали две или даже три (на твой выбор, читатель: про-три-ка очи свои) двери; причём – из-за одной доносился гул голосов! Титанический гул, подземный и подспудный, и под-сознательный.

Даже над-сознанию псевдо-Илии было бы не раз-обрать слов, не рас-ставить по образу мысли. А под-сознание псевдо-Илии (то есть маньяк Цыбин) – дышал парами подвальных коммуникаций и тоже слушал: идёт или не идёт кто к двери; то есть – Илья-пророк (суть многомерность в трехмерном – то есть «плоском» – мире) перешёл-таки к реальным делам.

А его проекция (та самая «плоскость» – параноик-вивисектор, удаляющий из «тела цивилизации» болевые точки культуры) – просто ждал, чтобы жертва сама пришла открать ему дверь; но (напомню) – тот же Илья просто распахнул всегда открытую дверь в «подводный мир».

Там. Был. Слышен. Гул голосов. И всё. Но! Илья сделал шаг навстречу словам. Тотчас дверь отворилась, и из-за неё выкатился уже не (полу)подземный морок (полу)образов, а сразу –