Евгения Чуприна - Роман с Пельменем Страница 22

- Неужели, я вам настолько не нравлюсь?

- А с чего бы вы мне нравились? Меня за коробку конфет не купишь.

- Сколько же коробок принес мой разлюбезный братец?

- Сколько принес - все сам съел. Угощайтесь. - В дверь позвонили. Таня вспомнила, что договаривалась с Даниленко поговорить о его стихах.

- Вот. Это Даниленко... Ну, тот, с которым вы сегодня делили одну парту.

- Тоже ваш поклонник?

- Нет, он метит выше. Но лучше бы вы спрятались в шкаф. А потом тихонечко выйдете, ладно?

- Конспирация! - Он скрылся и до конца главы больше не появлялся. Таня отвела Даниленко на кухню.

- А я тут как раз кофе варю. Хотите?

- Можно выпить... - Даниленко, как божество, изо всех слов предпочитал глаголы в инфинитиве.

- Берите конфеты. - Таня разлила по чашкам кофе и присела на табуретку. Даниленко воинственно ждал рецензии. Таня сделала глоток, откусила конфету, прожевала ее и начала:

- Сережа, я прочла ваши стихи. - Он замер. - В них есть свой взгляд на мир, есть динамика... Но ведь нельзя подходить к поэзии так потребительски! Вы просто выражаете чувства в том виде, в котором они возникают и не пытаетесь их преобразовать.

- Зачем выдумывать?

- Я не призываю вас выдумывать. Хорошо, что вы этого не делаете. А то бы ваши стихи вовсе состояли из одних штампов. Когда люди выдумывают, они всегда норовят взять чужое. Но содержание все же не должно для вас самого заслонять форму. Вы когда-нибудь наслаждались поэзией?

- Есенин хорошо пишет... - В каждой фразе Даниленко чувствовался какой-то крестьянский снобизм. - И насчет того, что Пушкин циник, а Лермонтов дурак, я, вообще-то с ним согласен.

- Сходство с Есениным чувствуется. Вот в этом стихотворении:

Мама, мама, я хороший,

Ты не верь, что я плохой.

Ты понять меня не можешь.

Вот умру - потом не вой!

Но поскольку мы живем в городе, мы оторваны от природы, и есенинские красоты нам недоступны. Даже окрестные села имеют непрезентабельный вид, от которого Есенина бы стошнило. Да он и сам писал, что село с его традициями умирает. Ну, а что касается городских маргиналов, трудно изобрести что-то новое. В лучшем случае, вы попадете в имидж этих слезных мальчиков из "Ласкового мая"... Тогда у вас хотя бы появятся поклонницы.

- Попса! - Его тон был непререкаем. - Поклонницы не проблема. Да только незачем это. У них глаза безумные, лезут везде. Звонят все время, несут всякую ересь про тетрадки. Знаем мы их уже, дуры набитые.

- А вы хотите заниматься именно высокой поэзией?

- Хотелось бы писать профессионально.

- Тогда я вам могу посоветовать... чтобы уравновесить Есенина, что ли, с его любовью к буколике, был такой поэт Михаил Кузмин...

- Который с Пугачевой?

- Нет, это поэт серебряного века, мне кажется, он в чем-то вам может быть близок. По сути, тот же Есенин, но в очень куртуазном варианте. И он, представляете, симпатизировал футуристам. Но самое лучшее у него - духовные стихи. Такие трогательные... Если Ахматова, например, металась от будуара к молельне, то у этого молельня была прямо в будуаре, и он, таким образом, жил безвылазно во храме. Разумеется, в школе такого не проходят. Еще его называли русским Уайльдом. Ну, вы знаете, "портрет Дориана Грея" . То же абсолютное эстетство, но Кузмин как-то нежнее, душевнее. Он все время порывался завязать с греховной жизнью, даже хотел постричься в монахи, но в женский монастырь его бы просто не взяли, а в мужской - опять-таки, море соблазнов. И оставалось менять жилеты. Их было 62, кажется.

- Тогда бы я хотел почитать.

- Я вам дам его, только поймите меня правильно.

- Не маленькие. Разберемся. -По хитрому лицу Даниленко можно было заметить, что он кое-что знает. Таня сходила в комнату, принесла тетрадку и сборник в черном переплете, с вертикальной золотой полоской и лаконичной надписью М. Кузмин.

- А вы знаете... - Сообщил Даниленко, - У физика тридцатого День рождения. Вы бы поздравили...

- Хорошо. А почему вы мне это говорите?

- Ну... Так что, стоит мне заниматься этим?

- Стихами? - Он кивнул. - Я дам вам один совет: не слушайте ничьих советов. Зачем думать, что скажут люди? Им угодить нельзя, да и сам себе мало кто нравится. Пишите, если пишется. Это болезнь, ее волевым решением не остановишь. Но только не пишите в стол, это омерзительно. Пытайтесь заявить о себе, боритесь за место под солнцем, трудитесь душой. Тогда, может быть, чего-то добьетесь. По крайней мере, из классиков, кто сидел, сложа руки, тот эти руки на себя потом и накладывал. А в основном они все с ума сходили. Станет нормальный человек заниматься таким пустым делом, как писать для себя? Подобные стремления - уже признак патологии. Даже если это убеждения. У сумасшедших, впрочем, убеждений нет, у них есть только невротические действия и мании. Кстати, почему вы пишете по-русски? Это что, невроз?

- Потому, что мои мама с папой - настоящие жлобы. Надоело. "Сэргунэчку, я тилькы-но унитаз помила, а ти вже його загвэдзав. Хиба так можна, ридну маты у труну пхаты? Думала, будэ в мэнэ нормальна дытына, а воно тилькы зна у холодыльнык лазыть, та пид себе робить. За що мэни на старисть такэ лыхо!".

- Можно подумать, Есенин не был жлобом. Сознайтесь себе, ведь и вы тоже - не принц Уэльский. "Когда б вы знали, из какого сора..."

- Знаю. Ахматова.

- Но смысл-то какой в том, чтоб пыжиться стать тем, кем вы по крови и по воспитанию быть никогда не сможете? Пишите по-украински, у вас сразу же появятся единомышленники. У вас будет великая цель - принять участие в ренессансе украинской культуры. Я преподаю вам русскую литературу. Это некролог, если хотите знать. А вы пытаетесь еще что-то добавить. Дайте мне украинскую литературу! Причем, литературу самодостаточную, самоценную, не вросшую цепкими корнями в соседние культуры и чужие языки. Такую, чтоб ее можно было читать с задумчивой улыбкой, а не с гримасой боли и кровавыми слезами. Нельзя человека заставить делать по доброй воле то, что мучительно. Литература может состояться лишь тогда, когда ее будет хотеться читать. И тогда, как преподаватель, я смогу найти себе здесь применение. А так, меня скоро выгонят из школы, я чувствую. И поделом.

- Не выгонят. - Даниленко снисходительно улыбнулся.

- Разве, что вы за меня словечко замолвите. После всего того, что я вам тут наговорила.

- А мне нравится, что вы не врете. А то все кругом врут. Думают, не заметно. - И он ушел с видом человека, который еще вернется.

Тетрадка с его стихами осталась лежать на столе рядом с нетронутым кофе. Татьяна раскрыла ее и в который уж раз прочла:

"Мама, мама, я хороший.

Ты не верь, что я плохой.

Ты понять меня не можешь.

Вот умру - потом не вой.

Не расспрашивай про тайну

Я ответить не могу.

А проведаешь случайно,

Так из дома убегу.

Никому меня не жалко.

И учиться нету сил.

Ты зачем меня рожала,

Мама, кто тебя просил?"

- Действительно, зачем? - Подумала Таня, - Зачем рожать человека, если не можешь его по-человечески воспитать. Какое животное получится в результате, если не заботиться обо всех трех желудках: желудке, уме и сердце? Неизвестно, куда он потянется за пищей. А потом ходят всякие - с поносами ума, с гастритами сердца... Чуть зазеваешься - и оттяпают!

Глава 16. КОСЯЩИЕ ЗАЙЦЫ

Стало уже нормой, что Женя демонстративно не ходит в школу. Кажется, он даже запил, но не в ущерб службе под "Белой ласточкой". Татьяна Дмитриевна попыталось было призвать его к порядку, позвонила и как встарь посулила пару единиц. Но в ответ услышала: "Давай я в могилу лягу, а ты сверху землей присыпешь", с намеком на то, что грешно добивать человека, которому без того плохо. Таня, заливаясь бесшумными слезами, предложила помириться и не морочить друг-другу голову, потому что "Это невыносимо!". И получила решительный отказ. "Сейчас ты бесишься," - объяснил Пельмень: "А потом всю жизнь будешь благодарить". Тогда она "потеряла управление" и сказала, что если его через полчаса не будет, она вскроет себе вены. И повесила трубку. Через полчаса прибежал Джокер с ключами:

- Ну, все в порядке? Все живы? - Кинулся он к Тане и объяснил: Позвонил на работу твой питомец, как он, интересно, достал телефон, неужели у Наташи?, сказал, что ты хочешь вскрыть вены. Это правда?

- Ну... ему так показалось.

- Я так и знал, что показалось, но я бы себе не простил... Что не из-за меня...

- У меня крови столько нет, чтобы ее выпустить в твою честь. Это была бы унизительная капля в море женщин, где ваша светлость изволит по-свински барахтаться.

- Вижу, с чувством юмора у тебя все в порядке, но ты так больше не шути.

- Да это не я, это он, должно быть, пошутил.

- Не думаю.

- А почему тогда, он сам не прибежал?

- Да мне как бы не до того было, чтобы об этом спрашивать! Мне твоя жизнь как бы важнее, чем его сложная подростковая психология!

- Шит!

- Что такое?

- Ты два раза сказал "как бы".

Тут Джокер почему-то стал кричать и размахивать руками, разбил об пол собственный плеер и пообещав: "Вскроешь вены -убью", убежал.