Михаил Белиловский - Поведай сыну своему Страница 22

Многочисленные попытки Менделя перейти на другой факультет не увенчались успехом. Он даже решился на ложный шаг: обратился в институтскую поликлинику с жалобой на то, что работа в химической лаборатории отражается на его здоровье, затрудняет дыхание, вызывает кашель.

- Привет великому комбинатору! Какие новости? - спросил его как-то Сережа, только что вернувшийся домой. Он деловито ворвался в комнату из кухни с горячей сковородкой, на которой весьма аппетитно еще шипела жареная картошка. Время подбиралось уже к полуночи. Мендл только лег в свою кровать и держал в руке томик Мопассана.

- Да так, - уклончиво ответил Мендл, к которому относился этот вопрос. Он не в силах был оторваться от сочных, растравляющих юношеское воображение строк "Пышки", написанной великим мастером любовных коллизий.

- Ты сегодня в поликлинику-то ходил? Что тебе Львович сказал? Или уже справку получил? - Сережа поставил сковородку на стол, быстро подошел вплотную к Менделю, отклонил рукой книгу и прочитал название.

- Ну, брат, жаловаться на здоровье и читать такое... Я бы на месте Моисея Львовича порекомендовал, как ты и просишь, отчислить тебя с химического, но направить на земляные работы.

Сергей громко и с наслаждением рассмеялся. Не выдержал и Петр, который, как всегда, сидел в своем углу за книгой, окутанный папиросным дымом.

- Ух, и устал же я сегодня! Проголодался, как зверь, но четвертый лист закончил точно в срок. Завтра сдавать.

Не дождавшись ответа, Сергей сел за стол и с жадностью набросился на свой ужин.

- Вы-то ужинали? - спохватился он. - Петька, ты вот весь бледный и в прыщах ходишь от непрерывной зубрежки. И потом все дымишь и дымишь. Так нельзя, друг! Бросай это дело и садись за стол. А ты, Мендл, - тебе лучше, наверное, поголодать. Впрочем, если ответишь мне все-таки, то поделюсь. Так и быть! Картошки хватит. Что это вы молчите, сговорились что ли? - взорвался Сергей, держа застывшую в воздухе вилку с наколотой на ней картошкой.

Запах лука, поджаренного на настоящем подсолнечном масле, присланном из деревни, вполне способен был ослабить волю еще растущего молодого организма. Мендл неторопливо отложил книгу в сторону и с трудом, сквозь впечатление о прочитанном, стал соображать, отчего Сережа расшумелся, чувствуя при этом, что он, пожалуй, с удовольствием принял бы приглашение поесть, хотя недавно поужинал.

Сергей и Мендл постоянно получали посылки из дома. Петр же принципиально отказывался от помощи родителей и вел полуголодную жизнь. Первым отозвался Мендл.

- Ну, чего ты тут бузишь? Не видишь, человек занимается. Серьезный человек, не то, что некоторые: я, дескать, устал, закончил лист и все такое. А вот чей лист - не говоришь. - Мендл, продолжая свою язвительную речь, незаметно подсел к столу, взял лежащую там вилку и принялся есть вместе с Сергеем картошку. - Слушай, Петро! Да оторвись ты, наконец, от своего магнетизма и перестань курить, а то весь позеленел уже.

Высокий, худой Петро, выглядевший много старше своих товарищей, встал и сквозь мудрую улыбку стал молча наблюдать за возникшей перепалкой, продолжая запускать вверх кольца табачного дыма. А Мендл продолжал:

- Ты сегодня, Петька, сидишь целый день дома и зубришь свою физику и не знаешь, какая опасность нависла над нашим с тобой другом.

Сергей навострил уши и изобразил крайнее удивление на лице.

- Так вот, сижу я в чертежном зале, но только в другом конце, и что же я вижу? Наш с тобой Сергей хлопочет совсем не там, где мы привыкли его видеть, совсем не за тем столом, где наколот его лист.

- Первый раз в жизни вижу мужика сплетника, - сокрушался Сережа и в поисках сочувствия повернулся лицом к Петру. Потом к Менделю:

- Ты лучше расскажи о своих хитрых трюках с медициной.

- Согласен, но об этом потом. А теперь принципиальный вопрос. Значит, так, - что ты нам говорил как-то в горячем споре? Сокрушался по поводу того, что евреев на Украине всего два процента, а в нашем институте их почти двадцать. И что ты с этим согласиться не можешь - Украина прежде всего для украинцев. Так, что ли?

- Никак не пойму, куда это ты гнешь? Да, я и сейчас так считаю.

Петро насторожился и перестал дымить. Он ненавидел политические споры и никогда в них не участвовал.

- Значит, так считаешь и теперь!? А комсомол тебя чему учит? - Мендл поднял высоко над головой правую руку с вилкой и продолжал, чеканя каждое слово: - Краеугольным камнем Советской власти является... - Мендл посмотрел по очереди на каждого из своих собеседников. - Что? Интер-на-цио-на-лизм!

- Правильно, - парировал Сергей, - но вкупе с элементарной справедливостью. От этих принципов я не отступлюсь.

- Вот что, хлопцы, вам пора спать, а я еще позанимаюсь, - сказал Петро, направляясь в свой угол.

- Ах, принципы... не отступишься? Так вот, в одно прекрасное мгновенье мимо нашего Сережи промелькнули розовые щечки и стройные ножки и этот гордый, независимый человек из славного Чернобыля на моих глазах превращается в жалкого раба, пропадает в чертежном зале и вычерчивает листы, один за другим. И чьи же? Как ты думаешь, Петр? Отнюдь не свои, нет! А одной из прекраснейших дочерей древнейшего народа по фамилии Бронштейн. Представляешь? И при этом не соизволит даже потрудиться подумать о том, что, если была бы, как хочет того наш герой, установлена двухпроцентная норма, то счастье его могло бы и не состояться!

Взрыв дружного хохота развеял чуть было не накалившуюся атмосферу.

- Ну, хорошо, - сказал Сергей, успокоившись, - а теперь, как обещал, давай о своих делах.

- Да что там говорить?! - Мендл тяжело вздохнул. - Добродушный, милый Львович, который пользуется таким авторитетом у наших девчонок и по каждому пустячному поводу освобождает их от физкультуры, усадил меня и стал долго и упорно просматривать все мои анализы. Потом оторвался от бумаг, блеснул своими очками и заявил с тошнотворной интеллигентностью, что я вполне здоров и поэтому он не в состоянии удовлетворить мою просьбу. Ему, медику, наплевать на то, что эти дымящие колбы, пробирки, а, главное, совершенно не поддающиеся никакой логике длиннющие химические формулы могут запросто погубить самый яркий талант.

- Так вот, талантище наш яркий, я бы, например, никогда не стал бы хитрить перед директором на собеседовании, когда принимали в институт, либо факультет по душе, либо ничего. - Сережа встал и удалился с пустой сковородкой на кухню, не подозревая какой удар он нанес Менделю.

Мендл остался сидеть за столом. Он механически раскатывал на столе хлебную крошку, разглядывая ее, и вспоминал, каким победителем он приехал на каникулы в Ружин, с какой гордостью мать рассказывала всем об успехе своего сына. Это он подарил маме счастливые минуты в ее тяжелой, вдовьей жизни. Это он сумел приоткрыть надежду на то, что со временем он сможет облегчить ее судьбу, взяв часть заботы о семье на себя. А сестры? Люсенька что ни день предлагала братику сходить с ним в кино, брала его под руку и оставалась все время висеть на нем. Ее глазки с радостным блеском обегали всех встречных, которые отвечали ей тем же, так как они, и вообще все местечко, уже знали об успехах их земляка.

"Нет, я не мог тогда поступить иначе", - подумал Мендл.

Вернувшийся из кухни Сергей заставил его очнуться - он встал из-за стола и мрачно промолвил:

- Пожалуй, пора на койку. Завтра у меня тяжелый и ответственный день, двадцатипятикилометровка на велосипеде по Житомирскому шоссе.

- Смотри, чтобы сдал, а то без стипендии останешься. Мы с Петром вряд ли сможем оказать тебе материальную помощь.

Теплое апрельское утро. Цветут сады вдоль прямого, как стрела, загородного Житомирского шоссе. Мимо мчатся легковушки, грузовики, автобусы. Большинство прохожих уже успели сменить зимнюю одежду на легкую, колоритную, яркую, более приемлемую для солнечной погоды. Весна - время новых надежд, новых желаний, бодрого настроения, и это можно видеть по тому, насколько раскованней, свободнее шагает человек, насколько чаще встречаешь доброжелательную улыбку, насколько хорошеют женщины, которые особенно отзывчивы к весенней красоте, к красоте каждого появляющегося на свет божий цветочка.

Менделю было не до весны. Сегодняшний день может в корне изменить его положение. Он уже заранее прикидывал, что он будет делать в случае, если не сумеет сдать зачет и будет лишен стипендии. Рассчитывать на мамину денежную помощь он не имел никакого права. Он ни на минуту не допускал такой мысли. И так мать почти каждый месяц по мере возможности присылает ему посылки с салом, вареньем и другими продуктами, а иногда белье, рубашки.

После гибели отца бабушка Песя перешла жить к ним и некоторое время помогала по дому, когда мать уходила на работу. Но бабушка очень скоро умерла, и тогда на плечи матери легла двойная нагрузка.

Мендл видел также, как тяжело было маме расставаться со своими братьями и сестрами, которые по той или иной причине покидали Ружин. Сначала уехал в Киев Арон. Потом Хава и Берл подались в Донбасс на заработки. Клара вышла замуж и уехала в Москву. А когда он решил уехать учиться в Киев, мать очень изменилась - осунулась, постарела.